Форум » » Переведенные фанфики от Инны ЛМ: Керри и Картер » Ответить
Переведенные фанфики от Инны ЛМ: Керри и Картер
Инна ЛМ: Цикл рассказов «Одно слово» (“One word”) Автор – Leyla Harrison (Sparkle) Перевод – Инна ЛМ Оригинал – на fanfiction.net и sparkle’s ER fanfic
Ответов - 67, стр:
1 2 All
Инна ЛМ: От переводчика: 1. Цикл состоит из 11 продолжающих друг друга рассказов (фактически это главы одной повести). Рассказы №№ 4, 6, 10 относятся к категории NC-17 (присутствуют сексуальные сцены, но без непристойных слов, чрезмерно подробных описаний, насилия или жестокости); по этой причине они даже не были опубликованы на fanfiction.net, поэтому, если вы не достигли соответствующего возраста, лучше воздержитесь от их прочтения. 2. Все эти рассказы были написаны в 2000 г., до премьеры 7 сезона, чем и объясняются некоторые невольные ошибки автора (меньшая продолжительность пребывания Картера в Атланте и другие несовпадения с тем, что нам стало известно после 6 сезона). 3. Поскольку в английском языке, в отличие от русского, есть только обращение «вы», то момент, когда Картер переходит с Керри на «ты», выбран мною довольно субъективно, исходя из логики развития их отношений (впрочем, это специфическое затруднение неизбежно при любом переводе с английского). В свое оправдание могу добавить, что в самом сериале, по милости переводчиков, с «ты» и «вы» изрядная неразбериха (иногда даже в пределах одной и той же серии одни и те же персонажи обращаются друг к другу по-разному). 4. Leyla сообщает некоторые сведения о себе на англоязычном сайте Лоры Иннес, хозяйкой которого она является; из них видно, что она – человек очень мужественный и жизнестойкий, на личном опыте знающий, что такое тяжелые хронические болезни и неотделимые от них страдания тела и души. 1. Открытие (Disclosure) От автора Эти характеры одолжены мною с любовью. Я обещаю вернуть их, когда закончу, не причинив им никакого вреда. Время действия: 6 сезон, после событий серии «Сигнал бедствия» («May Day»); также присутствуют ссылки на серию «Одна семья» («All in the Family»). Я всегда была очарована Керри Уивер, особенно в этом последнем сезоне. Мы так много не знаем о ней, но чем больше мы видим (или по крайней мере я вижу), тем больше нам хочется знать. Вот о чем эта история. Это может стать циклом коротких рассказов о дружбе Уивер и Картера. Я одна из тех чудаков, которым хотелось бы видеть их вместе в романтическом смысле, но я не могла и представить, что напишу об этом. * * * * * * * * * * Сегодня у меня болит нога. Она болит всегда, но когда собирается пойти дождь, ей становится хуже, словно я какой-то живой предсказатель погоды. Ненавижу это. * * * Картер в Атланте вот уже три недели. Три долгие недели без возможности услышать его голос или увидеть его лицо. Три недели без возможности узнать, что случилось с ним, как у него дела. Последние три недели были для меня мукой. Черт возьми, не только последние три недели. Каждый день с того Дня Святого Валентина. Нет – даже с еще более раннего времени. Уход Гейба. Да, вот когда это началось. Гейб и Джини, в один и тот же день, оба попрощались со мной. Джини попрощалась, чтобы уйти к чему-то лучшему. Гейб попрощался, чтобы уйти в неизвестность. Когда он рассказал мне о том, что думает о самоубийстве, я сломалась. Не могла вынести мысли, что человек, который научил меня всему, что я знаю, хочет убить себя. Я знала, что этот разговор когда-нибудь неизбежно закончится, и я не хотела отпускать его. Но было слишком поздно – он уже ушел. Не его разум, но его душа. Он уже позволил ей уйти. Я справилась с этой двойной потерей единственным способом, который знаю. Я работала вдвое больше, чем обычно. Моего запала хватило очень ненадолго: было такое ощущение, что все, с кем я соприкасаюсь, ведут себя неправильно. Я даже взяла несколько свободных дней и провела их дома, отключив телефон. Я мало что сделала за эти дни. Я подолгу отмокала в ванне – от холодной погоды моей ноге стало хуже. Я сидела в горячей воде и пила водку прямо из бутылки. Я никогда не делала такого прежде: не пила лишь для того, чтобы напиться. Но я нуждалась в том, чтобы отвлечься от всего, и я не знала никакого другого способа достичь этого. К февралю дела немного наладились. А потом наступил День Святого Валентина. Мне не приходится заставлять себя воскрешать в памяти события того ужасного вечера. В этом нет нужды; эти образы являются мне во сне поздно ночью и рано утром, отдельными, не связанными друг с другом фрагментами. Тот, который преследует меня чаще всего, конечно, самый худший. Ночь за ночью, снова и снова, я вхожу в третью смотровую и вижу Картера и Люси, каждого в собственной луже крови. Я не знаю, к кому из них подойти первому. В конце концов я сначала присаживаюсь на корточки рядом с Картером, потому что он ближе к двери. Он лежит на животе, и я в ужасе переворачиваю его. Он мертв, говорю я себе. Он не может быть мертв, говорю я себе. Я встаю и перехожу к другой стороне кровати, мой костыль и моя нога поскальзываются в крови Люси. Очевидно, я закричала, потому что пришли люди. Я не помню, чтобы кричала. Я не смогла заниматься Картером. Я попросту не смогла. Я осталась с Люси. Она пациентка, всего лишь пациентка, говорила я себе вновь и вновь, стараясь дистанцироваться от происходящего. Это не сработало. У меня тряслись руки, когда я интубировала ее. Я поколебалась, перед тем как воспользоваться грудинной пилой. Только после того, как Люси подняли в операционную, мне удалось выйти наружу. Мне был нужен воздух. В моей жизни было много моментов, когда я хотела иметь возможность бежать. Этим вечером я хотела отбросить костыль и убежать так далеко от приемного, как смогу, подальше от ужаса того, что случилось. Вместо этого у меня начался приступ тошноты, и меня вырвало в мусорный бак. В моих снах меня преследуют эти образы. Зияющая рана на шее у Люси. Картер, лежащий ничком, так неподвижно. Кровь. Так много крови. Не могу сказать, что у меня слабый желудок, я никогда не была подвержена тошноте; для любого врача это равнозначно смертному приговору, а особенно для врача «скорой помощи». Однако этой ночью, и во все последующие ночи, та кровь, те темно-алые лужи, которые были в каждом кошмаре, будили меня, как толчком, среди простыней, влажных от пота. И вот теперь Люси мертва, а Картер уже не тот человек, которого, как мне думалось, я знала. «Покажи нам свои запястья», - сказала я в тот последний раз, когда видела Картера, прежде чем он выбежал прочь из той комнаты. Когда я говорила это, то знала – знала, и всё – что именно туда он ввел себе этот проклятый фентанил. Эбби думала, что он ввел его в предплечье, но она не разглядела отчетливо, так что не была уверена. Я смотрела на него, пытаясь поговорить с ним глазами так, чтобы никто другой не мог услышать. В запястье, Картер? Туда, верно? Но он не услышал меня. Мое сердце было разбито. В какой-то миг мы соприкоснулись телами, когда он разве что не оттолкнул меня в сторону в стараниях убраться оттуда. В тот миг я поняла, что больше не знаю его. Выступить против него с нашей общей осведомленностью о происходящем и нашим предложением помочь ему – сделав это прямо здесь, в третьей смотровой, где произошло то нападение. О чем я только думала? Я знаю, что давила на него. Может быть, слишком сильно. Тем вечером я не один час просидела у стойки регистратуры. Каждый раз, как звонил телефон, у меня падало сердце, когда оказывалось, что это не новости о Картере, а что-то другое. Наконец, много часов спустя, я сдалась. Я взяла пальто и уже направилась к двери, чтобы уйти домой, когда услышала, как зазвонил телефон. За стойкой никого не было, и я поспешила назад, так быстро, как могла, неизвестно почему зная, что это тот самый звонок, которого я ждала всё это время. Затаив дыхание, я услышала спокойный и тихий голос Бентона, и я расслабилась сразу же, едва он сказал, что он в Атланте с Картером. Облегчение, которое я испытала, прямо-таки затопило меня, как нечто материальное; я практически упала в кресло, и к моим глазам подступили слезы. Я сдернула с носа очки и прикрыла глаза ладонью, прячась, как всегда. Питер сообщил мне подробности. Картер явился в реабилитационный центр, и Питер собирался остаться еще на несколько часов, а утром улететь обратно в Чикаго. Картер был спокойным и тихим, сказал он. Побежденным. Сломленным. Я не задавала никаких вопросов. Мне это не было нужно. Одно знание того, что он там, на попечении профессионалов, что он не ушел из Окружной в темноту и неизвестность в одиночестве – это вызвало у меня чувство, что в конце концов всё снова будет в порядке. Я поехала домой этим вечером и заползла в постель, в полном изнеможении. Где-то около трех часов утра я проснулась, у меня ныла нога. Я автоматически потянулась за флаконом с таблетками в ящике тумбочки. Разумеется, там их не было. Их не было там уже много лет. Раньше, когда таблетки бывали там всегда, когда бы я ни нуждалась в них, мне было так привычно это действие – то, что я могу снять крышечку с флакона, вытряхнуть две таблетки на ладонь и всухую проглотить их в темноте. Поскольку никаких таблеток, способных унести боль, не было, я перевернулась на бок и ждала долгие минуты, пока мое тело не привыкло к более удобной позе, достаточно удобной, чтобы я смогла снова заснуть. И именно тогда, как раз когда я засыпала, я оказалась лицом к лицу с неприятной истиной: у Картера и меня есть кое-что общее. * * * Я приехала в Атланту, чтобы повидать Картера. «Хорошего тебе отпуска, Керри», - сказал мне Марк перед моим отъездом. Никто не спросил, куда я еду. Никто никогда не спрашивал. На сей раз я этому рада. Я не хочу, чтобы хоть кто-то знал. Никто из нашей больницы, насколько мне известно, не навещал Картера, с тех пор как он уехал в Атланту. Я эгоистично рада этому; я хочу быть первой. Я хочу увидеть его лицо и позволить ему увидеть мое, и дать ему понять, что я беспокоюсь о нем больше, чем все остальные. Что я достаточно беспокоюсь о нем, чтобы прилететь сюда, что я достаточно беспокоюсь о нем, чтобы сказать ему, что не стала думать о нем хуже. Но моя твердая решимость, весь этот мой план рушатся, когда я прибываю в реабилитационный центр. Они все выглядят похожими, эти места, почти одинаково – нечто наподобие отделения для амбулаторных пациентов в больнице, аккуратное и стерильное, довольно приятно отделанное, но безликое, лишенное индивидуальности. Я думаю о моем собственном доме, полном тепла, и музыки, и книг, и домашних растений. Даже подвал, где Картер жил до прошлого года, такая резкая противоположность этому месту. Я замечаю, что руки у меня холодные и влажные и слегка дрожат. Я гадаю, как он здесь устроился, привык ли. Мне не приходится гадать долго; я жду в общей комнате, которая обставлена так, чтобы выглядеть как гостиная, и одна из медсестер, одетая не в форму, а в обычную одежду, уже отправилась за Картером. Я слышу шаги в коридоре и на секунду закрываю глаза, молясь, чтобы мой приезд сюда был правильным поступком. - Доктор Уивер, - слышу я и открываю глаза. Картер стоит в дверном проеме, его лицо – маска удивления, как будто он не может поверить, что действительно видит меня здесь. - Картер, - говорю я и поднимаюсь. Нервозность делает меня неуклюжей, и едва ли не впервые в жизни я берусь за костыль недостаточно крепко, и он выскальзывает у меня из рук Картер бросается вперед и дотягивается до него одновременно со мной; наши руки сталкиваются, и щеки у меня вспыхивают от смущения. До сих пор я никогда не стыдилась своего костыля, но по какой-то причине здесь и сейчас я чувствую себя уязвимой. Он отступает назад и осматривает меня сверху донизу. - Вы хорошо выглядите, доктор Уивер, - говорит он мне. Он сам выглядит так, словно впивает меня глазами, точно я глоток прохладной воды в пустыне. Я полагаю, это означает, что он рад видеть знакомое лицо. - Спасибо, - говорю я ему. – Ты тоже, Картер. Я не лгу. Темные круги, залегшие у него под глазами, когда он покидал Чикаго, теперь исчезли; он набрал немного потерянного веса и выглядит больше похожим на самого себя. Мы садимся, я – на диван, я Картер – в двухместное кресло напротив меня. Нас разделяет кофейный столик, и воцаряется молчание. - Тебя огорчает, что я здесь, Картер? Он отрицательно качает головой. - Я удивлен, но не огорчен. Никто больше не приезжал сюда. Никто не звонил. Я уже подумал, что все просто забыли обо мне. Я делаю глубокий вдох и выдыхаю. - Никто не забыл, Картер. Никто. – И меньше всего я, добавляю я про себя. Картер пребывал в моих мыслях уже целые месяцы, и с тех пор, как он уехал, его присутствие в моем разуме стало повседневным и непоколебимым. - Как дела в Окружной? – спрашивает он. - Хорошо, - отвечаю я ему. Я уже собираюсь пошутить, что никто пока еще не умер, но прикусываю язык. Я не очень хорошо умею шутить с людьми, поэтому редко делаю это. Но я отчаянно хочу внести немного непринужденности в беседу. – Здесь, в Атланте, гораздо жарче, чем у нас в Чикаго. Я думаю, у нас будет мягкое лето. Частые дожди и прохладная погода. Картер кивает и смотрит на свои колени. Он хочет слышать о погоде не более, чем я – говорить о ней. - Картер, - начинаю я нерешительно, - я приехала сюда, чтобы поговорить с тобой, увидеть тебя. – Мне трудно подыскать верные слова для того, что я хочу сообщить ему. Он смотрит на меня, выжидая. Это глупо, но сейчас мне хочется, чтобы я заранее проиграла в голове то, что намеревалась сказать ему, и проиграла не один раз, вместо того, чтобы ограничиться заказом билета на самолет. Я ощущаю себя неподготовленной. - Вы не хотите, чтобы я возвращался в Окружную? – спрашивает он наконец, и я яростно мотаю головой. - Почему ты так подумал? – спрашиваю я в изумлении. - Я основывался на том, в каком положении мы всё оставили. Когда я уехал, - говорит он. - Картер, причина, по которой мы настаивали, чтобы ты поехал сюда – это чтобы ты мог вернуться в Окружную. У нас не было никакой другой цели. Мы не хотим потерять тебя. Ни как врача. Ни как друга. – Я говорю это искренне. Я вспоминаю тот вечер, когда его ранили, думая снова и снова, что мы не должны – не можем – потерять его. Я не хотела потерять ни одного из них, но даже когда мы сделали для них всё, что могли, Люси умерла, а Картер кончил тем, что очутился здесь. - Так вы поэтому приехали?для того, чтобы передать мне это? – спрашивает он, слегка подозрительным тоном. - Я также хотела узнать, как у тебя дела, - говорю я. - Вы могли позвонить по телефону. - Да, могла. Но вы этого не сделали, говорят мне его глаза. Вместо этого вы приехали. - Как всё идет… твое лечение? – спрашиваю я. В моей ноге пульсирует боль, несомненно, от влажности. Чего бы я не сделала ради хоть какого-нибудь обезболивающего. Картер опускает глаза. - Всё в порядке, - говорит он. – Как забавно – едва обезболивающие полностью выводятся из твоего организма, ты начинаешь испытывать другую разновидность боли. Он снова поднимает взгляд на меня, с выражением, означающим, что я не понимаю. Он продолжает, до того как я успеваю поправить его: - Знаете, то, что привело меня сюда – это нечто большее, чем пристрастие к наркотикам. - Люси? – спрашиваю я. - Вина из-за Люси, - отвечает он мне. - Тебе не за что считать себя виновным. - Вы не знаете. Вы не знаете, как я себя вел с ней в тот день. – Он не обличает себя, а лишь излагает факты. – Я выжил, а она нет. - То, как ты вел себя с ней в тот день, не было причиной ее смерти, Картер, - напоминаю я ему. - Не ты держал тот нож. - Если бы я повнимательнее прислушался к ней, когда она докладывала мне о Поле, - говорит он тихо. – Не оборвал бы ее так сразу… я мог бы понять, в чем дело, или я мог бы предотвратить то, что произошло. – Он отводит взгляд в сторону, явно переживая заново тот день, те слова, которыми они с Люси обменивались. Внезапно он смотрит на меня. – Это ведь вы нашли нас. Я киваю. Я не хочу туда. Я не хочу. - Мне рассказал об этом доктор Бентон, - говорит он. – Это должно было быть… - он умолкает, как будто стараясь вообразить, на что это было похоже – что я увидела, распахнув дверь в третью смотровую. Я вижу их, словно всё это происходит заново. Их тела на полу. В груди у меня вскипает паника. Я смотрю на Картера сейчас, вспоминая его-тогдашнего, глаза у него были закрыты, когда я перевернула его, кровь запятнала рубашку на спине и собралась в лужу на полу вокруг него. - Доктор Уивер? – спрашивает он негромко. Он хочет услышать это. Он хочет знать. - Оглядываясь назад, - начинаю я медленно, - должна сказать, что мне потребовалась вечность, чтобы добраться туда. Я зашла в ординаторскую, потом поговорила с пациентом, потом с доктором Чен. Я никак не могла узнать, что за той дверью, но по-прежнему хочу, чтобы я добралась туда пораньше. Чтобы кто-нибудь добрался туда пораньше. – Я откашливаюсь, прочищая горло, стараясь увести разговор от моих переживаний. – Я позвала на помощь. Мы отвезли тебя и Люси в травму и начали работать над вами. Картер всегда был проницательным. - Вы тоже чувствуете вину? – спрашивает он меня всё так же тихо. Я осторожно киваю, у меня напрягается подбородок от сосредоточенности на воспоминаниях. - Если бы я приехала в приемное раньше, вечеринка не была бы такой шумной. Кто-нибудь услышал бы, как кричит Люси. Или ты. - Но вы не приехали туда раньше, - говорит он мне. – Вы не можете постоянно следить за всем и всеми. Я поднимаю на него глаза, и у меня в груди образуется ком. Картер задел меня за живое, но вместо того, чтобы испытывать гнев, я испытываю страх. Нет, я не могу следить за всем и всеми, не более, чем я могу самолично управлять всем, но это соображение никогда не удерживало меня от того, чтобы стараться это делать. И ничто не вызывает у меня большей ненависти, чем собственная неудача – в этом или в чем угодно другом. Никто не знает этой части меня. Никто, говорю я себе мысленно, вообще меня не знает. - Вы должны были быть в ужасе, - шепчет он через разделяющее нас пространство, и мне как-то удается расслышать его. Я уже готова резко возразить, что никогда не бываю в ужасе, когда вдруг останавливаюсь. Он прав: я был в ужасе тем вечером. Откуда он знает? Откуда? Слезы наворачиваются мне на глаза, и я в душе проклинаю их, проклинаю свою слабость, потому что я бессильна сдержать эти слезы. Только несколько раз за всю мою жизнь я плакала в чьем-то присутствии. Мои слезы вызывают у Картера тревогу, и он быстро пересекает комнату и садится рядом со мной. Я в равной мере тронута и испугана его близостью; когда он дотрагивается до моей руки, я трясу головой, и он подается назад. Я не делаю никакого движения вытереть слезы. - Я приехала сюда ради тебя, а не ради того, чтобы сломаться самой, - говорю я ему. - Я не думаю, что несколько слезинок являются надломом, - отвечает он с кривой улыбкой. – Если бы это было так, то тогда я, получается, находился в состоянии одного постоянного и непрерывного надлома с тех пор, как попал сюда. Я улыбаюсь в ответ. В этот момент я осознаю, что всё в порядке. Я заплакала, и он увидел это, и конец света не наступил. Он не стал думать обо мне по-другому. В этом есть ирония, поскольку причина, по которой я приехала сюда – это сказать ему то же самое. - Доктор Уивер, - говорит он, и я качаю головой. Теперь мы установили контакт, и формальности ни к чему. - Керри, - поправляю я его. - Керри, - он пробует на вкус это слово, мое имя. – Почему вы приехали сюда? - Я хотела, чтобы ты знал, что я поддерживаю тебя, Картер. То, что ты делаешь. У тебя есть поддержка от всех в Окружной, но я хочу, чтобы ты знал, что я поддерживаю тебя по-особенному. Он смотрит на меня, и его молчание – это вопрос. Он уже заподозрил, что в моем визите есть еще что-то. Я делаю вдох, а потом кладу ладонь себе на ногу. - Вот это, - говорю я, - еще одна причина, по которой я приехала. Картер выглядит сбитым с толку. - Я не понимаю… - Я никогда не рассказывала тебе, что случилось с моей ногой. – По правде говоря, я едва ли вообще рассказывала это кому-либо, но этого я не добавляю. - Я не нуждаюсь в том, чтобы это знать, - откликается он, покачав головой, и я знаю, что он действительно подразумевает это, но, так или иначе, я нуждаюсь в том, чтобы рассказать ему. - Это произошло, когда я училась в колледже, - начинаю я. Воспоминания возвращаются, нахлынув потоком. Мне нужно свести рассказ к минимуму, или я опять заплачу. – Кое-кто ранил меня. Как Пол Собрики ранил тебя и Люси. На меня напали, когда я этого не ждала, со стороны, в которую я не смотрела. Я понятия не имела, что это произойдет. У Картера расширяются глаза. - Вас… ударили ножом? Я не отвечаю ему. У меня остались смутные воспоминания о бригаде травматологов в приемном отделении, куда «скорая» привезла меня, истерзанную и окровавленную. Первое сознательное воспоминание, которое у меня есть – это как я очнулась в палате интенсивной терапии после операции, с дыхательной трубкой в горле и жгучей болью, пронизывающей ногу. Один из хирургов, женщина, очень мягко побеседовала со мной. Она объяснила, почему я не могу разговаривать, и что в моей ноге там, где была перерезана артерия, повреждены нервы, и что я, возможно, вообще не смогу ходить снова из-за раздробленной бедренной кости; объяснила, как мне повезло, что я жива. Она объяснила всё, за исключением одной-единственной вещи, узнать которую мне было нужнее всего – почему это случилось? Шрамы от этого нападения покрывают всё мое тело, но никто, кроме меня, не может их увидеть. Они давно зажили и побледнели, превратившись в розовые линии, пересекающие мою ногу, мой живот, мою грудь, мою шею. Я чувствую, как они горят у меня под одеждой, пока Картер смотрит на меня, его глаза такие пытливые, старающиеся понять. - Я понимаю, Картер, то, что произошло с тобой. Я всегда понимала. И видеть, как ты скатываешься всё ниже… Мне следовало рассказать тебе, - шепчу я. Картер трясет головой. - Вы никогда не обязаны были ничего мне рассказывать. Вы не были должны мне объяснение тогда, и сейчас тоже. Есть еще кое-что, что нужно сообщить ему. - У меня неизлечимые повреждения нервной ткани. И после трех последовательных операций фрагменты моей бедренной кости были восстановлены. – Он слушает, ждет. Я знаю, что сказать после этого, но я не знаю, смогу ли. Он снова кладет ладонь поверх моей, и на этот раз я его не останавливаю. - Еще пять лет назад я принимала обезболивающие каждый день, - говорю я ему. – Я к ним привыкла, у меня была зависимость. Я слышу, как он резко втягивает в себя воздух; я знаю, что это не то, что он ожидал услышать. - Прописанные, конечно, - говорю я ему, зная, что он поймет. Эта хорошая зависимость, особенно для того, кто привык к обезболивающим из-за травмы и знает, как заставить врача выписать их. Всё, что мне было нужно – это извлечь на свет божий мои медицинские записи, и врачи смотрели на меня глазами, полными жалости, и доставали бланки для рецептов. - Я хотела приехать сюда и встретиться с тобой, Картер, потому что я знаю, через что ты прошел. Я понимаю. - Вы знали, что надо посмотреть на мои запястья, - говорит он, так тихо, что я едва слышу его. Я киваю ему. - Ты один из лучших врачей, с которыми я когда-либо работала, Картер. И я знаю, что ты сумеешь преодолеть это. – Теперь я говорю твердо, уверенная в своих словах. - В настоящий момент я не врач, - вздыхает он. – Просто наркоман. - А я в настоящий момент не твой начальник или коллега. Просто твой друг. Теперь его очередь заплакать, и он делает это так беззвучно. Его тело неподвижно, и мышцы лица едва двигаются, пока слезы стекают у него по щекам. Я охвачена неожиданной потребностью обнять его, привлечь к себе, но я колеблюсь; я не слишком хорошо умею утешать прикосновениями. Я лишь переворачиваю свою ладонь и беру его за руку. Мы сидим в молчании. Наконец, после долгих минут, он закрывает глаза, слезы всё еще не высохли у него на лице, и прислоняется ко мне, положив голову мне на грудь. Я неуверенно обхватываю его одной рукой и обнаруживаю, что это не так странно, как я ожидала; наоборот, это ощущается естественным. И тогда я чувствую нечто необыкновенное и знаменательное. Я не могу это объяснить или даже вполне понять. Это чувство исцеления. Для Картера, и для меня. 2. Откровение (Revelation) Краткое содержание: по просьбе Картера, Керри остается с ним в Атланте еще на один день. * * * * * * * * * * Телефон звонит в темноте моего гостиничного номера, вырывая меня из сна. Я перекатываюсь по кровати, чтобы ответить, и не могу сдержать стона, когда понимаю, что он за пределами моей досягаемости. Чертовы отели. Тут вы всегда получаете огромные двуспальные кровати шириной с восьмиполосное шоссе, так что не можете дотянуться до тумбочки. Я делаю стремительный бросок и наконец-то хватаю телефон на четвертом пронзительном звонке. И, кстати, раз уж я подняла тему о ловушках и ошибках отелей, - неужели нельзя ничего сделать с регулировкой громкости звонков у тамошних телефонов? - Алло, - бормочу я спросонья, чуть-чуть приподнимая голову с подушки и облокотившись на руку. - Керри? Это Картер. Я моргаю, стараясь прогнать с глаз утренний туман. - Откуда ты узнал, где я остановилась? – спрашиваю я быстро. Судя по тому, как звучит его голос, он нервничает. - Я… э-э… вы сами дали мне свой номер. Вы записали его, перед тем как ушли вчера. Отель «W»? Ох. Я засовываю руку под одеяло и снова роняю голову на пышную подушку. Я закрываю глаза. - Теперь я вспомнила. Я только что проснулась, Картер, извини меня. Он тихонько смеется, его нервозность исчезла. - Насколько я помню, Керри, вы всегда были ранней пташкой. Вставали раньше солнца. Я поворачиваюсь к окну, удивляясь, почему в комнате так темно, но потом вспоминаю, что наглухо задернула плотные шторы перед тем, как легла в постель. - Который час? - Ровно одиннадцать, - сообщает он мне. - Что? – Я буквально взвизгиваю. Я никогда, НИКОГДА не сплю после семи утра. Теперь я определенно проснулась. Я отшвыриваю толстое стеганое одеяло и простыни и свешиваю ноги с края кровати. Мой мочевой пузырь внезапно и твердо напоминает мне, как он не привык, чтобы его заставляли ждать так долго. - Керри? – спрашивает Картер. - Да? – я тянусь за костылем, опершись на тумбочку, и гадаю, насколько хватит длины телефонного шнура. Я смотрю на него. Три фута. Может быть, четыре. ((1 фут = 30 см. – Примеч. пер.)) Недостаточно, чтобы добраться с ним до ванной. – Что, Картер? - Я тут подумал, не… не будете ли вы где-нибудь неподалеку сегодня. Или вы сразу же вернетесь в Чикаго? - Я… - я делаю паузу. Я не уверена, что именно думала о том, чем заняться. Рассматривать виды Атланты, в одиночестве? Отправиться обратно в Чикаго и просидеть дома до конца недели? – А что у тебя на уме? - Дело в том, что я получил право на этой неделе уходить днем в город. Поэтому я подумал, что, если вы планируете остаться здесь… Мой мочевой пузырь не намерен больше ждать. - Хорошо, - говорю я Картеру, желая закончить разговор с ним и в то же время странно взволнованная открывающимися возможностями. – Ты можешь встретиться со мной в моем отеле? - Разумеется, - отвечает он. – Я возьму такси. - Это «W»… - Я знаю, отель «W». Ну что это за название для отеля? - Он в центре, прямо возле Периметра ((Деловой центр Атланты, где расположены офисные здания и крупные отели. – Примеч. пер.)), - говорю я ему. – Увидимся… ну, скажем, в полдень? - Звучит неплохо. Значит, увидимся. Я первой вешаю трубку, не потому, что пытаюсь быть грубой, а потому, что мне действительно необходимо попасть в ванную. * * * Час спустя я уже приняла душ и оделась. И жду. В дверь стучат. Я тороплюсь к ней и открываю ее, но это не Картер. Это горничная. - Извините, - говорит она, - Я могу вернуться попозже. - Нет, нет. Всё в порядке. Я в любом случае собираюсь спуститься вниз, - лгу я. Она кивает и улыбается. Я выхожу из комнаты мимо ее тележки с принадлежностями для уборки. Стены в коридоре окрашены в сизо-серый цвет, со старыми фототипными оттисками – портретами людей эпохи тридцатых-сороковых годов в скромных рамках, развешанными между дверями номеров. Бра в стиле ар деко, относящемся к той же эпохе, со светло-голубыми лампочками слабо освещают коридор, делая обстановку сумрачной, но успокаивающей. В холле перед лифтом стоит длинный узкий столик с телефонным аппаратом, которому на вид перевалило за шестьдесят. Я так долго жду лифта, что даже поднимаю трубку, чтобы проверить, работает ли телефон, но когда подношу трубку к уху, то не слышу ничего, кроме тишины. Где он? Картер всегда пунктуален. Лифт звякает, сообщая, что он прибыл на мой этаж, и я кладу трубку на телефон. Лифт благополучно довозит меня вниз, в вестибюль, и когда я выхожу из него, то вижу Картера, сидящего на бархатном диване перед стойкой портье. - Ты давно здесь? – спрашиваю я, подходя к нему. - Не очень – около десяти минут, - говорит он, взглянув на свои часы. – Портье не захотел сказать мне, в каком вы номере – ради безопасности постояльцев, как он выразился. А вы забыли сообщить мне это, когда мы разговаривали. Я решил, что вы встретите меня в вестибюле. Я качаю головой. - Извини, Картер. – Обычно я менее забывчива. - Никаких проблем, - говорит он мне и встает, оглядывая просторный вестибюль. – Великолепное место. Смотрится очень современно. Вестибюль отделан в приглушенных серых и коричневатых тонах. Бархатные диваны и кресла расставлены в главной части вестибюля, лицом к окнам, а возле стойки регистрации установлены высокие цилиндрические аквариумы, настоящие стеклянные трубы, в которых плавают золотые рыбки. Персонал одет в черное и серебристое, и всё выглядит свежим и чистым, множество четких линий и форм. - Вам здесь нравится? – спрашивает меня Картер. Я киваю. - Мой транспортный агент порекомендовала мне этот отель, но я никогда здесь не бывала. Номера невероятно комфортабельные. Когда я сегодня принимала душ, то там меня ждало предоставляемое отелем мыло фирмы «Аведа», намного лучше, чем обычное мыло в отелях, которое вечно сушит мне кожу. Полотенца были пушистыми. А одеяло на кровати было пуховым – и таким роскошным, что я в конце концов свернула его в форме огромной подушки, вокруг которой могла обвиться. Сегодня утром моей ноге было лучше, чем за все предыдущие недели. Картер отводит глаза, задумчивый, печальный. Я гадаю, о чем он сейчас размышляет. - Так чем бы тебе хотелось заняться? – спрашиваю я, пытаясь перебить его грустное настроение на тот случай, если оно станет еще хуже и мрачнее. - Нам незачем что-то делать, - говорит он. – Ланч – это уже будет прекрасно. Еда в центре хотя и хорошая, но уже немного наскучила мне. Я указываю на маленький ресторан в вестибюле. - Он азиатско-американский. - Звучит замечательно, - говорит Картер. – И нам даже не придется выходить из кондиционированного помещения. * * * Я как раз заканчиваю доедать лесные грибы в горшочке, когда Картер делает последний глоток своего блюда – жареной рыбы-меч. - Господи, это было фантастически, - говорит он. – Думаю, что до сих пор я не понимал, насколько плохо кормят в центре. Подходит официант, чтобы забрать наши тарелки. - Что-нибудь еще? – спрашивает он. Картер бросает на меня взгляд, и я отрицательно качаю головой, вытирая рот матерчатой салфеткой. - Нет, только счет, - отвечает ему Картер. - Я могу позаботиться об этом, - прерываю я его. – Я приплюсую его к оплате номера. - Нет, пожалуйста, позвольте мне… Я обдумываю, не устроить ли с ним спор по этому поводу. Мне неловко, когда кто-то платит за мою еду – меня уже давно никто не водил в рестораны. Я привыкла платить за себя сама. Появляется счет, и мы оба тянемся за ним одновременно, кончики наших пальцев сталкиваются и скользят друг по другу. Я поднимаю глаза и встречаюсь со взглядом Картера, и от этого мне становится до странности тепло. - Хорошо, ты можешь заплатить, - уступаю я, почему-то нервничая, и желая, чтобы наваждение разрушилось. Он оставляет плату по счету и то, что кажется мне щедрыми чаевыми; либо это, либо здешняя еда намного дороже, чем я думала. Мы встаем и направляемся к выходу из отеля. Солнечный свет снаружи ослепляет, когда мы подходим близко к стеклянным дверям, а сильная жара поднимается волнами, заставляя воздух дрожать и волноваться над асфальтом круговой подъездной дорожки. - Куда теперь? – спрашивает Картер. Я пожимаю плечами. Я успела в предыдущий вечер по-быстрому изучить то, что находится по соседству с отелем. - Здесь не так уж много мест, куда можно сходить и где есть что осмотреть. Магазины и конторские парки при офисных зданиях. Думаю, мы можем взять такси и попросить коридорного порекомендовать нам что-нибудь… - Почему бы нам не пойти наверх, - Картер наклоняется близко ко мне и понижает голос, и я, что не характерно для меня, краснею. - Прости? Его лицо серьезно. - Я думал, что мы можем поговорить. О том, что вы рассказали мне вчера. Я вздыхаю. - Картер… - Вы охотно рассказали мне. Я выслушал. Я сказал вам, что вы ничего мне не должны, Керри, но у меня есть вопросы. Пожалуйста… Как я могу отказать ему? Я ощущаю себя так, точно и правда что-то должна ему. Если бы я спасла Люси, то, возможно – всего лишь возможно – он не оказался бы в нынешней ситуации. Я возвращаюсь мыслями к тому вечеру в приемном и непроизвольно вздрагиваю. - Хорошо, - отвечаю я ему. – Мы можем поговорить. * * * У меня большой номер. Мой транспортный агент сказала, что они специализируются на номерах улучшенной категории; он обойдется мне не дороже, чем обычный. «- Вы же едете в отпуск, Керри, - сказала она мне, не подозревая о причине моего визита в Атланту. - Доставьте себе немного удовольствия. Это не будет стоить вам дополнительных денег.» Номер просторнее и роскошнее, чем я видела в отелях за много лет. Стены белые, а ковер на полу – цвета кофе, обильно приправленного молоком. Горничная пришла и ушла, оставив комнату в состоянии полнейшего совершенства; единственный признак того, что я живу здесь – это мой чемодан, стоящий в углу около встроенного шкафа. - Ого, - говорит Картер, осматривая всё это. – Мило. – Его пальцы дотрагиваются до светлой деревянной поверхности стола. Он подходит к балкону и оглядывается на меня. – Вы не возражаете?.. Я качаю головой, стоя в дверном проеме, наблюдая за ним. Он отодвигает раздвижную стеклянную дверь и выходит наружу. Он роется в карманах, и я пересекаю комнату. Еще до того, как я переступаю порог балкона, жара снаружи ударяет в лицо, как волна от взрыва. Чикагское лето может быть жестоким, но влажность в Атланте – это чудовище, с которым я прежде никогда не сталкивалась. Картер зажигает сигарету, опершись на перила балкона, глядя вниз на близлежащий конторский парк, на ухоженные лужайки. - Я не знала, что ты куришь, - говорю я ему, выходя на балкон. - Я начал. После. Я знаю, что «после» – это картеровское сокращение для «после Дня Святого Валентина». После того нападения. Он глубоко затягивается, потом выпускает дым длинной текучей струйкой. Жара делает воздух густым; дыму требуется время, чтобы развеяться. - Мне нет необходимости говорить тебе, как ужасно это для твоего здоровья, - произношу я, чувствуя себя глупо, так, словно я его мать. Он качает головой. - Нет. Вам нет необходимости говорить это мне. – Еще одна долгая затяжка, потом он выдыхает дым. Мы стоим несколько минут в молчании. Я смотрю на то, как его губы сложены вокруг фильтра сигареты, как он вдыхает, выдыхает. Я испытываю искушение попросить у него сигарету и для себя, но я не курила со времен колледжа, и скорее всего подавлюсь дымом. Я не знаю, почему вообще думаю об этом. Я терпеть не могу запах дыма, но по какой-то причине в случае с Картером он не раздражает меня. Наконец он раздавливает сигарету ногой и швыряет окурок через балконные перила в кусты внизу. - Пойдемте внутрь. Жуткая жара, - бормочет он мне, прикасаясь к моей руке, увлекая меня назад через порог балкона в комнату. Кондиционированный воздух чудесен, и я задвигаю за собой стеклянную дверь. Я поворачиваюсь и вижу, что Картер сел в кресло-шезлонг наискосок от кровати. Лицо у него ожидающее, расслабленное. Я остаюсь стоять. Я оглядываю его. - О чем ты хочешь поговорить, Картер? - Что вы принимали? – Господи, он не ходит вокруг да около – никаких уклончивых виляний. Я решаю, что не хочу стоять во время этой беседы, и я оттаскиваю кресло от стола и разворачиваю его к кровати, к Картеру, так, чтобы смотреть ему в лицо. Я сажусь и прислоняю костыль к столу. - Всё, до чего могла добраться, - отвечаю я. - Расскажите мн
Инна ЛМ: 3. Противостояние (Confrontation) Краткое содержание: чувствуя, что теряет контроль, Керри пытается оттолкнуть от себя Картера, но он не сдается. * * * * * * * * * * Хуже и быть не может. Я скорчилась на холодном кафельном полу в ванной комнате отеля, руки у меня трясутся, дыхание превратилось в короткие прерывистые вдохи. В горле вкус желчи. Слёзы подступают и падают из глаз. Они уже не от плача, а от рвоты. У меня всегда так бывает. Дело в том, что у меня очень чувствительный желудок. Я плачу нечасто, и у меня это плохо получается. Я не умею делать это так, как вижу у других – оставаясь спокойной и неподвижной, и только слёзы драматично скатываются по щекам. Я плачу короткими взрывами, быстрыми всхлипами. Мало того, мне не нравится плакать. Причина до глупости проста, и она такая моя: это делает меня уязвимой. Но вернемся на минуту к моему желудку. Я склонна к тошноте, когда эмоции всецело захватывают меня или когда они настолько сильны, что наступает перегрузка. У меня в жизни была уже не одна язва, и если необычно стрессовая ситуация продолжается слишком долго, то вместо того, чтобы найти тихий уголок, или горячую ванну, или подушку, в которую можно поплакать, я кончаю тем, что меня рвет. Как мило. Единственное, что приносит мне облегчение в таких случаях – то, что я всегда бываю в одиночестве, когда это происходит. В благословенном, милосердном одиночестве. Я научилась хорошо справляться с этой своей особенностью, так что, когда я ощущаю, что это приближается, то могу завершить всё за один или два рвотных движения. Даже в вечер того дня Святого Валентина, выйдя из приемного, я была одна, и это прошло быстро. Но не на сей раз. На сей раз я простояла, согнувшись над унитазом, много минут, извергая то, что казалось чем-то большим, чем один лишь мой ланч. И на сей раз Картер находится в соседней комнате. Напряжение в моей ноге слишком велико. В конце концов я сползаю на пол, прислонившись спиной к ванне, и прикрываю глаза усталой рукой. Дверь ванной комнаты открыта; у меня не было времени закрыть ее за собой, когда я ввалилась сюда. Я ничего не слышу, но знаю, что Картер там. И я знаю, что наступит момент, когда мне придется встать и выйти из ванной, и очутиться лицом к лицу с ним. Я даже отдаленно не ощущаю себя готовой к этому. Вообще-то у меня снова начинается дурнота от одной мысли о том, чтобы покинуть эту комнату. Хотя я не могу не отдать должное Картеру. Если бы по какой-то причине он решил войти сюда прямо сейчас, я думаю, что забилась бы в унитаз и смыла себя прочь от нестерпимого унижения. По крайней мере он благоразумно предпочел соблюсти приличия и не лишать меня достоинства уединения. Заново оживить в памяти худший кошмар в моей жизни несколько минут назад – это не совсем то, что было у меня на уме, когда он попросил меня вернуться в номер и поговорить. Почему-то мне кажется, что и он тоже не думал, что случится именно это. Что он будет сидеть там, слушать, как меня выворачивает наизнанку, а я буду сидеть здесь на полу, близкая к слезам. Вставай, говорю я себе. Соберись и вставай. Я жду еще несколько мгновений, пока мои руки не перестают трястись, и затем медленно встаю. Я открываю кран с холодной водой и наполняю раковину. Сняв бумажную обертку с одного из стаканчиков, я наливаю в него воды и полощу рот. Я мимоходом замечаю свое отражение в зеркале, когда выключаю воду. Откровенно говоря, я выгляжу ужасно. Я всегда относилась критически ко всему и ко всем. Чтобы быть уверенной, что всё честно и справедливо, я не даю спуску и самой себе тоже. От себя и ожидаю большего, чем от кого бы то ни было другого; так было всегда, и, очевидно, так всегда и будет. Мое лицо бледно, и мой лоб влажен от легкой испарины, несомненно, вызванной усталостью из-за рвоты. Я беру полотенце и снова пускаю воду, смачиваю в ней полотенце и прикладываю его к голове. Прохлада полотенца приятна, а звук бегущей воды заставляет меня на секунду забыть о том, что я не одна. Я вновь заворачиваю кран и еще раз смотрюсь в зеркало. Я больше не выгляжу как Керри Уивер, спокойная и невозмутимая, какой я была всего несколько часов назад, когда стояла перед этим же зеркалом, готовясь к встрече с Картером. Теперь я выгляжу как конченная женщина. Я охвачена неожиданной потребностью остаться одной, которая так сильна, что вызывает во мне физическую реакцию. Мой пульс убыстряется, пока я разрабатываю план. Я не в Окружной, где могу на минутку-другую выскочить наружу и взять себя в руки. А мне необходимо взять себя в руки. Отчаянно необходимо. Затем я вспоминаю: это мой номер. Я не обязана уходить. Что означает – это придется сделать Картеру. Ставь одну ногу перед другой, приказываю я себе, и затем я выхожу из ванной. * * * Я не уверена, чего ожидать в выражении лица Картера, когда он видит, как я появляюсь. Он выглядит в равной степени озабоченным и опечаленным. Он встает, когда я приближаюсь к нему. - Картер, вообще-то я нехорошо себя чувствую, - начинаю я небрежным тоном. – Должно быть, съела что-то не то за ланчем. Думаю, мне следует прилечь ненадолго. Чтобы отдохнуть. Он оглядывает меня, потом медленно кивает. - Возможно, это хорошая мысль. Я чуть-чуть расслабляюсь. Это легче, чем я думала. Еще несколько минут, и я буду одна. - Ну вот… - говорю я, стараясь придумать, что сказать ему. – Я позвоню тебе перед тем, как отправлюсь назад в Чикаго. Он опять кивает, теперь выражение его лица задумчиво, пока мы молча стоим лицом к лицу, настороженно и недоверчиво наблюдая друг за другом. - Разве вы не собираетесь ложиться? – спрашивает он наконец. Я смотрю на него, едва веря своим ушам. - Картер. Возвращайся обратно в центр. Я тебе позвоню. - Я не уйду, - сообщает он мне, его голос тих, но тверд. – Только не сейчас. - Я же сказала тебе, Картер, со мной всё в порядке. Просто что-то съела, не сомневаюсь, и после небольшого отдыха мне станет намного лучше. - Тогда ложитесь. Мне не нужно возвращаться в центр до одиннадцати вечера. - Картер, я, очевидно, недостаточно ясно выразилась. Я хочу немного уединения, хорошо? - Ну еще бы, - бормочет он. - О чем это ты? Он остро, многозначительно смотрит на меня, но когда начинает говорить, его голос мягок. - Сколько лет, Керри? Сколько лет вы выбирали это – остаться одной, когда были расстроены чем-то? Сейчас у вас появилась другая возможность. Сейчас вы не обязаны быть одна. Ложитесь. Отдохните. Я не уйду. Я хочу ответить как-нибудь порезче, но не могу. Вместо этого я с ужасом обнаруживаю, что слёзы щиплют уголки моих глаз. Черт побери. Почему я не могу перестать плакать? Какого дьявола со мной творится? И как, черт возьми, он узнал это обо мне? Меня что, так легко видеть насквозь? Мои руки свободно повисают вдоль боков, и я пристально гляжу на него. - Ты не знаешь, о чем говоришь, - слабо пытаюсь я протестовать, но он качает головой. - Я знаю вас уже достаточно давно, Керри. Господи, я жил с вами. Нельзя проводить так много времени с человеком и попутно не узнать о нем кое-какие вещи. Я хочу спросить, какие вещи, но я слишком боюсь услышать, что он видит во мне. Вместо этого я продолжаю молчать. - Вы хотите контролировать всё. Но вы не можете, Керри. Я уже сказал вам это вчера. Вы никого не впускаете в свое личное пространство. Я помню, что, когда жил с вами, то мне постоянно казалось, словно вы намеренно строите стены вокруг себя, чтобы я не мог подступиться чересчур близко. Я чувствовал, как вы наблюдаете за мной, когда я смотрю на книги на полках, на диски с музыкой. Это выглядело так, как будто вы не желали, чтобы я узнал, что вам нравится читать или слушать. Я открываю рот для ответа, но он опережает меня. - Вы одинокая женщина, Керри. Немногие люди заметили бы это, потому что они либо не тратят время на то, чтобы взглянуть, либо, если они это делают, вы их отталкиваете. Его слова жалят, и я наконец-то обретаю голос. - Я не одинока, Картер. Я люблю быть одна. Тут есть разница. – Это ложь, и он знает это. Он продолжает говорить, постепенно закипая. - Когда в последний раз вы обедали вместе с кем-нибудь? Сидели за несколькими чашками кофе и что-то рассказывали о себе? Когда в последний раз вы впускали кого-то в себя, позволяли кому-то по-настоящему узнать вас? Вы не хотите, чтобы хоть кто-нибудь знал о вашем прошлом, или о том, что случилось с вашей ногой, или что вы делали, прежде чем вошли в Окружную. Он придвигается ко мне, и я неловко и смущенно отступаю на шаг назад, и наталкиваюсь бедрами на край стола. - Вы даже не хотите, чтобы кто-то до вас дотрагивался, Керри. – Он протягивает руку и берет меня за руку. Его пальцы скользят по внутренней стороне моего локтя, и я дрожу. – Позвольте мне дотронуться до вас, - говорит он мне. За миг атмосфера в номере переходит от прохлады кондиционированного воздуха к слепящей жаре. Я поднимаю глаза и перехватываю его взгляд. Его глаза полны напряжения и не отрываются от моих, вызывая у меня головокружение. Я резко выдергиваю руку из его хватки и отхожу к стеклянным дверям, ведущим на балкон. Открыв дверь одним толчком, я делаю шаг во влажное марево послеполуденного зноя. Картер следует за мной. - Как я вижу, тебе уделяли внимание в центре реабилитации. Это там ты нахватался всей этой психоаналитической дребедени? – спрашиваю я его, стараясь разрядить напряженную атмосферу, установившуюся в комнате, и, моргнув, закрываю глаза, не видя ничего, кроме выражения лица Картера, которое горит у меня под веками. Послеполуденное солнце безжалостно хлещет по зданию, по балкону, где мы стоим. Картер игнорирует мой вопрос. - Пойдемте внутрь, - вместо этого говорит он, понизив голос. Я открываю глаза, и я смутно убеждена, что он, должно быть, просит меня не только уйти внутрь номера от жары, и мое сердце колотится. Я не могу вспомнить, когда в последний раз кто-нибудь разговаривал со мной вот так. И смотрел на меня вот так. Я не перестаю ощущать его тяжелый неотрывный взгляд, несмотря на то, что отвела глаза в сторону. Я даже не могу вникнуть в те многочисленные причины, по которым это будет сущим безрассудством. Я могу отгородиться от людей, но я не глупа; я знаю, что что-то произошло, изменилось, между Картером и мной, и существует примерно миллион причин, по которым мне следует немедля схватить вожжи, взять на себя контроль, и, если это понадобится, силой заставить его покинуть мой гостиничный номер. - Пожалуйста, - бормочу я, хотя не знаю точно, о чем прошу его. Уйти? Снова прикоснуться ко мне? - Просто идите внутрь. Ложитесь. Вам же недавно было дурно. И вот так, несколько мгновений спустя, я следую за ним назад в комфорт гостиничного номера, и Картер отворачивает толстое стеганое одеяло, пока я сбрасываю туфли. Он стоит прямо перед тумбочкой, загораживая то место, куда я обычно ставлю свой костыль. До того как я успеваю что-либо сказать, он улыбается и берет костыль у меня из рук, и прислоняет его к тумбочке. Я забираюсь в постель и заползаю под простыни, моя одежда шуршит. Я привыкла к такому; бывало много ночей, когда, до предела обессиленная миновавшим днем, я падала в постель полностью одетая. Мой желудок всё еще не успокоился окончательно. - Дать вам одеяло? – спрашивает Картер, и я киваю. Он натягивает одеяло мне до талии, а потом до плеч, его ладони скользят у меня по ключице. - Постарайтесь уснуть, - говорит он мне. Я закрываю глаза и слышу, как он пересекает комнату и опускается в большое глубокое кресло. Я никогда не была способна спать, если в комнате находится еще кто-то – никогда. Даже в не столь давнее время, когда я встречалась с Эллисом Уэстом. Наша сексуальная акробатика была чем-то нехарактерным для меня, и, хотя это было волнующе и увлекательно, но заставляло меня чувствовать себя так, как будто я иду по минному полю. Я справлялась с этим единственным путем, который знала. Я всегда руководила происходящим, делала всю работу, брала всё на себя, никогда не позволяя Эллису доставить мне такое же удовольствие, которое я доставляла ему. Потом он скатывался с меня и засыпал, удовлетворенный, а я оставалась бодрствовать, прислушиваясь к его дыханию. Я не хотела заснуть и рисковать возможностью того, что он проснется и увидит меня спящей, не знающей о его изучающем взгляде на мое тело. Я осознаю, что провела всю свою жизнь, обеспечивая себе уверенность в том, что я никогда, ни разу не буду уязвимой ни в каком отношении, даже если это означает потерю ночного сна. Я передвигаюсь в постели, переворачиваюсь и открываю глаза. Картер отдыхает в кресле, его голова откинута назад, глаза раскрыты и смотрят мимо меня, в окно. Я полежу здесь немножко, и всё, думаю я. Всего лишь несколько минут. Пока мне не станет чуть получше. С этой мыслью на меня вдруг накатывает изнеможение. Мои глаза снова закрываются, и я засыпаю. * * * Я вижу сон. Мне снится, что я еду в метро на работу, и я замечаю Картера, в несколько рядах от меня, сидящего лицом ко мне, наблюдающего. Он не говорит, не делает никакой попытки помахать в знак приветствия или подойти и сесть рядом со мной, но он не сводит с меня глаз. Миг, и остальные пассажиры в вагоне перестают существовать. Здесь одни мы – Картер и я, и он говорит мне что-то глазами. «Керри», - произносит он вслух. А остальные его безмолвные слова непонятны. Я напрягаюсь, чтобы понять их, и с разочарованием обнаруживаю, что не могу этого сделать. Я встаю со своего сиденья, чтобы подойти к нему, сесть рядом с ним, спросить его, что он старается мне сказать. Едва я делаю первый шаг, поезд дергается, и я хватаюсь за поручень, чтобы не потерять равновесие. Когда я снова поднимаю глаза, Картер обмяк на сидении, и я в несколько шагов преодолеваю разделяющее нас расстояние. Я дотрагиваюсь до его плеча, и он окончательно сползает с сиденья, падает ничком, и потом мы снова в третьей смотровой. Почему-то я точно знаю, что сплю, и что я вижу сон. Господи, пожалуйста, думаю я. Пожалуйста, пусть мне не приснится это прямо сейчас. Пожалуйста. Я не могу увидеть это снова. Но я и правда вижу это снова. Я там, и Картер тоже там, у него сильное кровотечение, и я чую острый металлический запах крови в комнате, и я знаю, что Люси тоже там, как раз вне моего поля зрения. Как раз за пределами моей способности помочь спасти ее. Я обхожу вокруг кровати и бросаюсь к ней, находя ее как раз на том месте, где, как я знаю, она должна быть, ножевые раны те же самые, кровь та же самая. Из ее трахеи сочится ярко-красная кровь, и я кладу ладонь на рану, глупо думая, что это как-то остановит кровотечение. Мой разум галопом возвращается ко Дню Святого Валентина. Что я сделала тогда после этого? Закричала, говорю я себе. Закричала, зовя на помощь, и они пришли. Но я не могу закричать, и для Люси недоступна моя помощь или чья-то еще. Я ничего не могу для нее сделать, не могу сделать ничего такого, что изменило бы то, что я сделала тем вечером. Я переворачиваю ее с бока на спину, и ее глаза, открытые и затуманенные, напряженно смотрят на меня, а потом моргают раз, другой, а потом полностью закрываются. Я сумела встать и обойти вокруг кровати на другую ее сторону, назад к Картеру. Мои ноги, как с ними всегда бывает в моих снах, поскальзываются в крови. Я касаюсь его шеи, ища пульс. Мои пальцы оставляют маленькие кровавые отпечатки, знак того, что я настолько глубоко погрузилась в это, насколько это возможно для человека; что вещи, которые я видела, и мои поступки тем вечером реальны и никогда не исчезнут. - Картер, - шепчу я ему. – Не уходи. Борись, Картер. Пульс у него слабый и нитевидный. Его глаза внезапно открываются, и он оглядывается вокруг, смотря на потолок, в сторону, куда угодно, только не на меня. - Картер, - бормочу я, и он наконец-то смотрит прямо на меня. - Спасай саму себя, Керри, - шепчет он в ответ, его лицо искажается от боли, и он снова закрывает глаза. И тогда я открываю рот, и я кричу и кричу. * * * В комнате темно и тихо, когда я распахиваю глаза. Я рывком сажусь. - Керри, - говорит Картер, испугав меня, и я подскакиваю. Он рядом, сидит на кровати, его руки тянутся ко мне сквозь тьму, находят мои плечи, схватывают их. – Это был кошмар. Я кричала вслух… громко? - Ты всё еще здесь, - получается у меня выдавить, и хотя он не откликается, я чувствую, что он кивает. Я изумлена и одновременно сконфужена тем, что он просидел в темноте много часов, пока я спала неподалеку. Его руки, отпустив мои плечи, спускаются вниз, притрагиваясь к моим рукам, сложенным на коленях. – Который час? - Восемь тридцать, - сообщает он мне. Он ближе, чем я думала; я ощущаю на щеке тепло его дыхания. Он должен был наклониться поближе, чтобы увидеть светящиеся цифры на электронном будильнике. - Надо бы включить свет, - говорю я тихо. - Да, надо бы, - отвечает он, но ни один из нас не двигается. Темнота и молчание обволакивают нас, и мы сидим так долгие минуты, наши руки застыли неподвижно. Затем Картер проводит большим пальцем по тыльной стороне моей кисти, поглаживая ее мягко, нежно, успокаивающе. Я закрываю глаза. Нет необходимости держать их открытыми, потому что в комнате темно как в яме. Я не могу увидеть даже неясных очертаний Картера. Это выбор между темнотой комнаты и темнотой за моими опущенными веками, а глаза у меня по-прежнему такие усталые. Картер продолжает легко гладить мою кисть большим пальцем, а потом переворачивает мои руки так, что они оказываются ладонями вверх. Он прикасается к ним своими собственными руками, определяя разницу в размерах между ними. Я восхищена поглотившим меня впечатлением. Всё-таки он был прав. Я не разрешаю людям дотрагиваться до меня, и на один иррациональный миг я думаю, что всегда вела себя по-дурацки. Как я могла отвергать то, что так утешает и поддерживает? Именно тогда Картер решает провести большим пальцем по тонкой коже на внутренней стороне моего запястья. Мои глаза резко открываются, но я не вижу ничего, кроме темноты. Мое тело точно становится наэлектризованным, я издаю звук, нечто среднее между всхлипом и стоном, и я внезапно и до ужаса возбуждена и пристыжена. Я пытаюсь вырвать руки из ладоней Картера, но он удивляет меня, быстро охватив пальцами мои запястья и крепко держа их. - Отпусти, - молю я. - Почему? – спрашивает он голосом, который я едва могу узнать. – Назови мне хорошую причину, и я это сделаю. Я силюсь совладать со своим дыханием, ни с того ни с сего ставшим неровным, пока судорожно придумываю, что можно ему сказать. - Мы сидим здесь в темноте, Картер. Это же смешно. Отпусти мои запястья. - Только одну хорошую причину, Керри. - Отпусти меня, Картер. Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать. Я беззастенчиво лгу, и он приподнимает мои руки, несмотря на то, что я стараюсь высвободить их, и нежно прижимается губами к внутренней стороне моего запястья, где до меня дотрагивался его большой палец. - Одну причину, Керри, - бормочет он, его слова вибрируют, отдаваясь против моей кожи, и я неудержимо дрожу. Он выпускает мои руки и придвигает лицо почти вплотную к моему, так что я чувствую, как близко его губы. Еще один удар сердца, еще одно легкое движение – вот и всё, что потребуется. У меня перехватывает дыхание. - О господи, Картер, мы не можем так продолжать, - шепчу я отчаянно, слова беспорядочно вылетают у меня изо рта. – Пожалуйста, отпусти. И, вопреки моим ожиданиям, он подчиняется. Он перегибается через меня и включает ламу, и я моргаю. Я могу представить в его темных глазах то же, что он видит на моем лице: жар и внезапный прилив возбуждения. Его глаза почти черны, зрачки у него расширены, даже несмотря на свет. Мы сидим здесь, глядя друг на друга несколько секунд. А потом, очень медленно, его лицо меняется, и он сдается, и вдруг выглядит очень виноватым. - Господи Иисусе, - выдыхает он. – Извините, Керри. Я немо киваю. Пока еще я не доверяю своему голосу. - Я… я лучше пойду, - говорит он, почти неслышно. - Не надо, - говорю я, удивляя его, и саму себя тоже. Что я делаю? О чем я его прошу? Он пристально смотрит на меня. - Вы правы, Керри. Мы не можем так продолжать. Вы… вы сейчас в уязвимом состоянии. – Я сжимаюсь от этих слов. – Я сам не знаю, что я делал. Простите. Мысль о нем, покидающем комнату, наполняет меня паникой, и я упрекаю себя за слабость. «Разве ты не хотела, чтобы он ушел?» - обвиняющим тоном спрашивает тихий голосок внутри моей головы. Ох, заткнись, утомленно говорю я этому голоску. - Картер, то, что сейчас случилось… - начинаю я, и он поднимает руку. - Не надо. Не говорите ничего. Я уже ухожу. Он встает, и я следую за ним, всовывая ноги в туфли и потянувшись за костылем. - Не уходи так, Картер. - Мне нужно вернуться в центр. Наконец, при упоминании о центре, я устало вздыхаю и киваю. Я тоже испытываю вину; не такое было у меня в мыслях, когда я планировала эту поездку. Я не намеревалась сломаться, рассказать все мои секреты, мешать Картеру, отвлекая его от процесса выздоровления. - Я провожу тебя вниз. - Вы не обязаны… - Просто позволь мне спуститься вместе с тобой. В конце концов он кивает, и мы в молчании идем по дымчато-голубому коридору к лифту. * * * Двери лифта раскрываются на первом этаже, и Картер выходит наружу первым и застывает на месте. Когда двери с шелестом закрываются за мной, я останавливаюсь на полушаге, увидев то, что видит Картер. Кажется, что вестибюль полностью изменился. То, что в течение дня было ярко освещенным открытым пространством в белых и приглушенно-песочных тонах, с наступлением ночи преобразилось. Светильники опущены так низко, что они едва заметны. Сотни маленьких стеклянных баночек расставлены на полу вдоль стен, собраны группами на каждой пригодной для этого поверхности, и в каждой баночке – крошечная белая свечка с ярким мерцающим пламенем. Вестибюль ожил от этого света, и всё-таки по-прежнему полон теней в углах и пустых местах. Картер оборачивается и смотрит на меня, его глаза полны не поддающегося определению чувства, окрашенного печалью. Мне хочется обвить его руками, утащить его назад, наверх, в мой номер, сделать что угодно, лишь бы прогнать это выражение из его глаз. Только самую малость шокированная собственными мыслями, я вместо этого стою неподвижно и тихо. - Доброй ночи, Керри, - говорит Картер, а затем поворачивается и уходит от меня. Я наблюдаю, как он идет, медленно, ни разу не оглянувшись. Он открывает стеклянную дверь, и я вижу, как он стоит там на тротуаре, глубоко засунув руки в карманы. Появляется служащий отеля и заговаривает с ним, Картер отвечает ему. Несомненно, вызывает такси. Доброй ночи. Всего доброго. Это одно и то же. Я стою и смотрю на него, он стоит ко мне спиной, и затем я вижу, как желтое такси подъезжает по круговой дорожке, готовое развернуться и забрать своего пассажира. Подожди, подожди, думаю я вдруг, и прежде чем я могу хотя бы осознать это, мои ноги несут меня через темный пол вестибюля и дальше, к выходу. Я толкаю стеклянную дверь. - Картер! Его рука уже протянута к дверце такси, он готов сесть в машину, готов уехать, но при звуке моего голоса его голова поворачивается, и он останавливается. Я быстро подхожу к нему и прикасаюсь к его свободной руке, первое прикосновение, на которое я иду сама, по своей воле. - Завтра я еще буду здесь, Картер. Если тебя еще раз отпустят на день, мы сможем вместе сходить куда-нибудь на ланч. Легкая улыбка играет в уголках его рта. - Вы уверены? - Мы все должны есть ланч, Картер, - напоминаю я ему. - Сделаем это обедом, - говорит он. Я киваю. - В шесть часов. - На этот раз я встречусь с вами наверху, - сообщает он мне. - Да. - Увидимся завтра, Керри. Он садится в такси, плечи у него уже не так опущены, как раньше, и захлопывает за собой дверцу. Не думая, я дотрагиваюсь до стекла окна рядом с ним, и Картер дотрагивается до него изнутри, наши руки ненадолго встречаются через слой стекла. Такси отъезжает, и я жду, пока оно не оказывается в конце подъездной дорожки отеля, пока оно не выезжает на улицу, пока последний проблеск красного света от его задних габаритных фар не исчезает, и тогда я поворачиваюсь и вхожу в отель.
Инна ЛМ: 4. Экстаз (Ecstasy) NC-17 Краткое содержание: Керри и Картер противостоят друг другу, в надежде найти решение относительно того, что случилось между ними предыдущим вечером. * * * * * * * * * * После того, как Картер уезжает и я оказываюсь в безопасности наверху, одна в своем номере, я полностью отключаю свой разум от того, что произошло. Я связываюсь со службой доставки и заказываю обед в номер, проверяю свою электронную почту через сеть отеля, смотрю по телевизору новости. Потом я в каком-то оцепенении отправляюсь спать. * * * Утром я просыпаюсь со всеми чувствами, которые я подавляла, и которые теперь вышли на поверхность внезапным приливом, и я делаю то, что у меня так хорошо выходит – я загоняю их туда, где, как я думаю, я не смогу видеть их или испытывать. Я передвигаюсь по номеру, принимая душ, одеваясь, заказывая завтрак, делая всё, что могу, чтобы не размышлять слишком много. Я решаю выбрать поход в художественный музей после того, как выхожу из отеля и заканчиваю ланч в кафе, читая газету. Я намеренно стараюсь удерживать свои мысли подальше от Картера. Проспав целую ночь, без снов, я снова чувствую себя немного больше похожей на себя-нормальную. Сильную, уверенную в себе, спокойную, надежно защищенную. Но пока я хожу по залам музея, разглядывая работы маслом и акварелью, чувства, которые я старалась отрицать, поднимаются наружу, бьют ключом. Эмоции, которые я отталкивала, возвращаются одна за другой, по одной в каждом из залов того музея, по которому я брожу. Первым приходит шок. Какого черта я делаю? Очевидно же, что я вообще не могу думать здраво. В противном случае я бы выписалась из отеля, села на первый же авиарейс в Чикаго и постаралась притвориться, что последних нескольких дней не было. И это, естественно, ведет к чувству вины. Картер здесь для того, чтобы получить помощь. Я приехала сюда и боюсь, что, пусть и непреднамеренно, отклонила его от пути, по которому он должен двигаться, от пути исцеления. Следующим приходит гнев, и хотя я привыкла к этой эмоции, но она непривычна на этот раз, в этой ситуации. Я разгневана, потому что вдруг ощущаю себя эгоистичной, готовой признать, хоть на один миг, что существует часть меня, которая тоже была сломана в тот вечер Дня Святого Валентина. Что существует часть меня, которая тоже нуждается в исцелении. Я на секунду прислоняюсь к дверному косяку, к боли в ноге добавляется боль в душе, которая приходит вместе с этим осознанием. Все эти эмоции перемешаны со страхом. Я никогда ранее никому не открывала себя больше, чем Картеру за эти последние несколько дней. Он прикоснулся ко мне, как эмоционально, так и физически, и я ответила на это. Моим нормальным побуждением было бы бежать, а я этого не сделала. Я оттолкнула его, но одновременно и привлекла к себе. Это не похоже на меня, и это пугает. Мысль, которая должна была бы озарить меня самой первой, появляется после этого: я – начальник Картера. Существует так много причин, по которым это неуместно и нецелесообразно. Я попросила его переехать из моего дома, когда стала главой отделения, а теперь я сижу в темном номере отеля, позволяя ему целовать внутреннюю сторону моего запястья. Я сделала достойный серьезного сожаления выбор. Я направляюсь обратно в отель. * * * Я до странности обессилена к тому времени, когда добираюсь до своего номера. Я погружаюсь в удобное глубокое кресло и наслаждаюсь ощущениями от бархатистой обивки. Запах Картера, едва уловимая смесь лосьона после бритья и пота, сочетающаяся с запахом, который принадлежит только ему, поднимается от подушек и заполняет мой нос, и затопляет мои чувства. Я уже вдыхала его однажды, когда его губы были так близко к моим, но тогда я не занималась анализом. Теперь я могу это сделать, и сладость этого запаха и потеря присутствия Картера так сильны, что это вызывает желание заплакать. Что приводит меня к окончательному осознанию, тому, которого я была не в состоянии достичь, пока была в музее. Все мои рациональные объяснения намерений и поступков задним числом при непонимании их истинных мотивов, все эти логические обоснования ничего не значат, потому что я хочу его. Я отчаянно хочу его. Я закрываю глаза и опять могу ощутить его руку на моей руке, его дыхание, так близко, его губы на моем запястье. Остается вопрос – что дальше? * * * Я просыпаюсь, как от толчка, сидя в кресле. Кошмарный сон – но на сей раз я не могу его вспомнить. Я вся влажная и липкая от пота, вызванного как страхом, перенесенным во сне, так и тем, что сегодня жара в Атланте стала еще сильнее. В душе я долго стою чуть в стороне от бьющих сверху струек так, чтобы горячая вода текла на мою ногу. Это помогает облегчить ноющую боль от того, что я весь день ходила. Выйдя из душевой кабинки, я провожу полотенцем по волосам и надеваю пушистый белый халат. Зеркало запотело, и я протираю его одной рукой, открывая в затуманенном стекле мое размазанное, нечеткое изображение, испытующе смотрящее на меня. Почему-то вид моего собственного лица заставляет меня почувствовать себя испуганной до дрожи – неотвратимо приближающимся прибытием Картера. Я так и не дала себя достаточно времени подумать, что же мне делать. Успокойся, говорю я себе. Ничего не нужно делать. Это всего лишь обед. Но это не так, и я это знаю. Стук в дверь удивляет меня. - Да? – отзываюсь я. - Это я, - слышу я приглушенный голос Картера по другую сторону двери в номер. Черт. Поплотнее запахнув халат на теле, я тороплюсь к двери и открываю ее, всё еще не снимая цепочку. Образуется маленькая щель дюйма в три шириной, и я вижу узкий кусочек его лица, он пытается заглянуть внутрь номера. - Можно мне войти? – спрашивает он с веселым изумлением. - Я только… я только что из душа, Картер, - говорю я ему, мои ладони теплые по сравнению с прохладным металлом дверной ручки. – Ты слишком рано пришел. - Не думаю, - отвечает он. – Мне кажется, это вы начинаете опаздывать. На мне сейчас нет часов, и я бросаю взгляд на будильник, стоящий на тумбочке. Пять минут седьмого. Проклятие. - Подожди секундочку, - говорю я, закрывая дверь. Я стою там, прислонившись спиной к табличке, обозначающей аварийный выход, в легкой панике. Одевайся, тупо велю я себе. Не раздумывая, я вместо этого поворачиваюсь, снимаю цепочку и полностью открываю дверь, чтобы впустить его. * * * Картер замечает мои мокрые волосы и мой халат и выглядит несколько ошеломленным. - Заходи, - говорю я ему, отступая назад. – Картер? - Вы в халате, - удается ему произнести. Я страшно довольна его явным смущением. Это полная противоположность предыдущему вечеру, когда я колебалась, а он был главным. - Твои способности к наблюдению поистине невероятны. Ты бы хотел, чтобы я подошла к двери без одежды? – небрежно парирую я, позволяя себе на мгновение представить, каким было бы выражение его лица, если бы я так поступила. – Я же тебе сказала, я только что из душа. Он входит, и дверь захлопывается за ним. - Извините, я просто… я не знаю. Я не ожидал, что вы будете выглядеть так… приглашающе. Приглашающе. Это слово перекатывается, крутясь, у меня в голове, и мой самоконтроль немного ослабевает. Картер видит выражение моего лица и слегка улыбается. Мы оба, безусловно, наслаждаемся игрой с властью. - Что ты думаешь относительно обеда? – спрашиваю я, мой голос лишь чуть-чуть дрожит. Я поворачиваюсь и направляюсь к стенному шкафу, когда ладонь Картера оказывается на моей руке, удивляя меня. - Давайте-ка прекратим это, - говорит он, и я застываю, спиной к нему. – Почему бы нам не перейти прямо к сути, отбросив незначительные детали, и побеседовать. - Я… - Дайте мне сказать, это займет всего минуту. - Я чувствую сквозь ткань халата пожатие его руки, горячее и не оставляющее сомнений. – Я много думал, Керри. О том, что случилось прошлым вечером. Я поворачиваюсь к нему лицом, в горле у меня пересохло, сердце бьется неровно. Я не хочу произносить эти слова, но они, так или иначе, всё равно выходят наружу: - Картер, то, что случилось прошлым вечером, было ошибкой. Его лицо вытягивается, но он быстро оправляется. - Керри… - Ни один из нас не мыслил трезво. Ты через многое прошел, Картер. А у меня был очень тяжелый день. - Так вот как вы попытались логически объяснить это? – спрашивает он. – Тяжелый день? Я уже готова ответить, когда он снова начинает говорить. - Мы почти поцеловались прошлым вечером, Керри. Ну вот. Он пришел и сделал это – облек всё в слова. Я была убеждена, что до тех пор, пока мы не произнесли это вслух, это можно отложить в сторону, схоронив поглубже. Но он открыл дверь, и я неожиданно чувствую себя примерно так же, как предыдущим вечером – нестерпимо желая укрыться от его темных глаз, от его пристального, острого взгляда. - Однако мы этого не сделали, - слабо напоминаю я ему. - Исключительно потому, что я остановился. А почему ты так поступил – хочется мне спросить, но вместо этого я прикусываю язык. - Я не хочу насильно втягивать вас во что-то, чего вы очевидно не хотите, - сообщает он мне, всё еще держа меня за руку. Я всматриваюсь в его глаза. Это и есть то, во что он действительно верит? Он выжидает. И я знаю, что он делает сейчас именно это; он перебросил мяч на мою половину поля, ожидая от меня либо подтверждения, либо отрицания моих чувств. Мое решение, я знаю, повлияет на остаток этого вечера. - Это не так легко, - говорю я нерешительно. Он выпускает мою руку. - Неужели? – спрашивает он. - Вы либо хотите этого, либо не хотите, Керри. Не так уж много возможностей смешать одно и другое. - Но это так, - протестую я. - Вы сказали, что это было ошибкой, - напоминает он мне. Я закрываю глаза и вздыхаю. - Может быть, я выразилась не вполне точно, - говорю я ему и, открыв глаза, вижу выражение триумфа на его лице. – Это не то, чего я ожидала, когда приехала сюда. Он прямо-таки хихикает, услышав это. - И я тоже, - говорит он. - То, что произошло вчера, - начинаю я, тщательно выбирая слова, - просто произошло. Я не знаю, есть ли для этого причина, и я не думаю, что могу это объяснить. - Не обязательно для всего должно быть объяснение, Керри. Я думаю, уже ясно, что между нами есть влечение, - говорит он мне. – Прошлый вечер доказывает это. - Согласна, - бормочу я, сама дивясь своему чистосердечию. – Но я не знаю, правильно ли продолжать это именно сейчас, Картер. С тебя уже и так более чем довольно, с этой реабилитацией. Ты не заслуживаешь дополнительного стресса. - Я не знаю, можно ли классифицировать влечение как стресс, - отвечает он. – Если только оно не остается неудовлетворенным. Я многозначительно и насмешливо смотрю на него. - Что ты хочешь сказать? Что если мы оставим это так, как есть, и больше не станем продолжать двигаться в том же направлении, то ты испытаешь еще более сильный стресс? Не пытайся возложить такую вину на меня, Картер, - предупреждаю я его. – Мне достаточно трудно справляться и с той, что есть. - Я говорю не это. - Но звучит это именно так. Межу нами повисает молчание. - Я не знаю, разумно ли это, - говорю я ему. – Я твоя начальница. Неуместно, чтобы я… - Вы и правда знаете, как извратить вещи, не так ли, Керри? – спрашивает он, и я поднимаю глаза на него, удивленная и испуганная. – Мне было неуместно жить в вашем доме, когда вы стали шефом приемного. Вам было уместно участвовать в том, что произошло прошлым вечером, но сейчас это уже не так? Во мне загорается гнев. - Я не была участником того, что произошло прошлым вечером. То, что случилось, случилось по твоей инициативе. - Вы меня не остановили, - возражает он. - Я пыталась, - напоминаю я ему, отворачиваясь. Да, я пыталась остановить его, говорю я себе. Но если бы я пыталась по-настоящему, я могла высвободить свои руки. Я могла включить свет. А я этого не сделала. Я прохаживаюсь взад и вперед между кроватью и столом несколько раз, прежде чем останавливаюсь на ковре лицом к Картеру. - Я… я не знаю, что сказать тебе, Картер, - говорю я в конце концов, мой голос звучит эмоциональнее, чем я намеревалась. - Я просто должен знать, Керри. Я должен знать, чувствуете ли вы это влечение так же, как я. И хотите ли вы последовать ему. В противном случае я попусту трачу время, прокручивая это у себя в голове. - Прокручивая что? – спрашиваю я. - Мысль о том, чтобы заняться с вами любовью. Мои колени слабеют, и я тяжело опираюсь на костыль, чтобы поддержать себя, а мои щеки жарко вспыхивают. - Картер… - Вы хотели меня прошлым вечером. Я это почувствовал. Это изменилось? Со мной всё было бы отлично, если бы он остановился несколько мгновений назад, больше ничего не сказав. Но теперь я обнаруживаю, что моя твердая решимость уменьшается и отступает. Я могу пытаться отрицать то, что он говорит, но я знаю, что он не поверит этому. Я опускаю глаза. Мои слова изменят всё. - Нет, - наконец отвечаю я ему тихо. – Это не изменилось. Я по-прежнему хочу тебя. Он преодолевает пространство между нами несколькими короткими шагами и кладет палец мне под подбородок, приподнимая мое лицо, заставляя меня смотреть ему в глаза. Он опускает руку ниже, в открытый вырез надетого на мне халата, трогая мою шею, ведя пальцами по краям ткани, раздвигая их в стороны на дюйм. Я знаю, что он видит: начало шрамов, которые я ношу на своем теле, и тут во мне пробуждается стыд. Я не уверена, что готова к тому, чтобы он увидел мои раны. - Пожалуйста, не надо, - шепчу я. - Почему нет? – спрашивает он тихо. - Я не хочу, чтобы ты видел эту часть меня. - Я хочу увидеть каждую часть тебя. Его слова вновь заставляют мои мышцы обмякнуть, и я в замешательстве от того, что чувствую легкое головокружение. Он охватывает рукой мою талию, чтобы поддержать меня. - Знаешь, я могу встать самостоятельно, - говорю я ему, немного раздраженная своей реакцией. - Поверь мне, я это знаю, - отвечает он, а затем опускает голову к моему лицу. Прикосновение его губ мягко и нежно. Он покрывает легкими, как касание перышка, поцелуями мой лоб, потом мои щеки. Я закрываю глаза, и он целует меня и в них. Когда он наконец добирается ртом до моих губ, это прикосновение едва ощутимое и дразнящее, одни невесомые касания, не полный контакт. Я стою совершенно неподвижно, в совершенном ужасе и невыносимом возбуждении. Тогда его рот твердо и решительно опускается на мой, и мое тело реагирует. Мои губы приоткрываются со вздохом. Он принимает это за приглашение и мягко вдвигает в них язык. Одна моя рука прокрадывается вокруг его шеи и притягивает его ко мне, прижимая его к моему телу крепче, ближе. Мои протесты и самоотречение уже исчезли. Теперь наши поцелуи подпитываются большей страстью; его язык двигается внутри моего рта, и я с удивлением и испугом осознаю, что целую его в ответ, с удивительной, волнующей силой. Его руки двигаются вокруг моей талии и скользят вдоль моих боков, по моим грудям; я издаю стон прямо в его рот, и он слегка перемещает свое тело, поближе к моему. Он прекращает поцелуй и опускает рот к моей шее, поднимая руки и стягивая вниз воротник моего халата. Он осыпает легкими поцелуями мою шею сбоку, а потом всё мое горло, чуть опустив голову и целуя верхушку шрама, который начинается там. В то же время он двигается, прижавшись ко мне, и я чувствую его, уже твердого, своим животом. - Картер, - шепчу я. – Господи, пожалуйста… - Пожалуйста… - повторяет он между поцелуями. – «Пожалуйста» что, Керри? Я не знаю, как ответить ему; мой разум кружится в водовороте жара и огня, и я представляю себя одной из тех свечей, которые я видела в вестибюле предыдущим вечером – неистово мерцающей. Он поднимает голову и берет меня за руку, ведя меня к кровати. * * * Я сажусь на ее край, прислоняя костыль к тумбочке. Картер стоит передо мной, и я внимательно за ним наблюдаю. Я знаю, что это решающий момент. Я могу остановить его сейчас, если захочу, и он знает это. Всё, что мне надо будет сделать – это произнести одно-единственное слово. Он молча снимает туфли и начинает расстегивать рубашку. Мысль о том, что должно вот-вот произойти, настигает меня со всей силой, и я протягиваю к нему руки, привлекая его к себе, и вновь пылко целую его. Он приседает на корточки передо мной, и я колеблюсь. - Твоя спина, - говорю я ему, ненадолго отстранившись. – Тебе может быть неудобно. - Со мной всё отлично, - говорит он и берется за полы халата, который скрывает мое тело от его взора. Он раздвигает лацканы, до муки медленно. - Свет, - прошу я, ощущая его пристальный взгляд на своей коже. – Выключи свет. - Я хочу видеть тебя, - возражает он. – Дай мне посмотреть на тебя, Керри. Первый шрам в ложбинке между моими грудями, и я слышу, как он делает резкий вдох, когда они обе открываются ему. Я отвожу глаза. - Не надо, - говорит он мне, тихим низким голосом. – Тут нечего прятать. – Он проводит пальцем вдоль розового шрама, прослеживая его неровные очертания. – Эти шрамы – часть того, кто ты есть, часть того, что делает тебя красивой. Внезапные слезы подступают к моим глазам, и я загоняю их обратно. Взявшись за пояс халата у меня на талии, он развязывает его, давая материи свободно упасть вокруг моих бедер. Он наклоняется вперед, сидя на корточках, и смотрит на меня, его глаза как огонь, обжигая всё, что оказывается на их линии зрения. Моя кожа изнывает по нему, по его прикосновению, и я слепо тянусь к нему, заставляя его придвинуться поближе. - Иди в постель, - шепчу я, и он делает это. * * * Тело Картера льнет к моему, его и моя кожа словно тают, сплавляясь вместе. Я пробегаюсь руками по его спине, особенно бережно в том месте, где его собственный шрам, легко ведя по нему кончиками пальцев. Мы оба ранены, Картер и я. Он прижимается ко мне плотнее, его тело устремляется вниз. - Пути назад нет, - говорит он мне, и я киваю, едва уловимо. Его рука опускается между моими ногами и трогает меня; я подскакиваю, и ему приходится удерживать мое тело другой рукой. - О боже, - выдыхаю я, когда его пальцы исследуют меня, пробуют меня. Он вздыхает, ощутив влагу, и целует меня в подбородок. И затем это происходит; он вдавливается в меня, по одному мучительному миллиметру за раз, и я закрываю глаза и позволяю восхитительному чувству плыть сквозь мое тело. - Посмотри на меня, - с трудом произносит он. – Посмотри на нас, Керри. Смотри на то, что ты делаешь со мной. Я слушаюсь, на одно не ведающее стыда мгновение, и я изумлена тем, что вижу. Его лицо над моим, его тело так близко. Что-то в моем неотрывном взгляде действует на него. Несмотря на все его намерения не спешить, его тело дергается, и он полностью погружается в меня одним плавным движением. Я вскрикиваю, и его лицо омрачается тревогой. - Я сделал тебе больно? Я трясу головой. - Совсем наоборот. Просто не двигайся пока, - умоляю я. – Я хочу почувствовать это. Тебя. Он кивает, оба мы упиваемся тем, что сейчас происходит. Он устраивается внутри меня идеально, уютно и надежно, как если бы я была создана для его тела. Я намеренно сжимаюсь вокруг него, и он издает ворчание, низкий горловой звук. - Если ты сделаешь это снова, всё закончится слишком быстро, - предостерегает он меня. Я улыбаюсь, внезапно ощущая себя весело-зловредной и порочной, и, разумеется, я делаю это снова. Его пальцы впиваются в кожу моих предплечий, и он делает несколько коротких, сильных толчков в меня, и я выгибаюсь дугой над матрасом. - Я тебя предупреждал, - шепчет он прямо мне в ухо, вызывая мурашки у меня на спине и «гусиную кожу» у меня на руках. Теперь он двигается внутри меня, погружаясь, выходя, и мое тело вздымается, чтобы встречать один его толчок за другим. Его ладони находят мои груди, он сжимает руки в кулаки и проводит костяшками пальцев по моим и так уже чувствительным соскам, и я реагирую – побуждая его двигаться быстрее, и всё это идет по спирали, всё выше, всё быстрее, так быстро. Я чувствую, как напор этой эмоциональной силы и напряжения растет; не из-за одного того, что секс приведет к оргазму, хотя он и часть этого. Главное то, что это не только секс, и я ловлю взгляд Картера, и вижу, что он тоже это чувствует. Что-то другое, что-то важное происходит здесь. Неожиданно мое сердце начинает выходить из-под контроля, еще больше, чем мое тело, и возникает стремительный приступ паники. Я уже давно узнала, что двое людей могут заниматься сексом без эмоциональной вовлеченности, но один взгляд на лицо Картера и прилив чувств, окатывающий меня, говорят мне, что это не такой случай. Я не смогу уйти от этого утром. Здесь работает нечто более могущественное, нечто, что заставит одного из нас или обоих сказать в экстазе что-то, о чем мы позднее оба можем пожалеть. В то время как удовольствие в моем теле нарастает, движения Картера делаются быстрее и энергичнее, от чего мое дыхание словно застревает где-то у меня в груди, загнанное в ловушку. Я потерялась в ощущениях, и я слышу стон, низкое стенание, заполняющее комнату; я не уверена, чей это голос. Я смаргиваю слезы, когда понимаю, что я не только готова, но и хочу дать этому свершиться – тому моменту, когда я буду наиболее уязвима, и я не могу вспомнить, когда в последний раз я позволяла себе разделить это с кем-то. Наши движения становятся бурными, почти животными, и как раз тогда тело Картера ударяет меня снова и снова, как раз так, как нужно, возбуждая меня сверх всякой меры, и я кричу. И потом я кончаю, и плачу, и вцепляюсь в него, вспышки разноцветного пламени горят у меня под веками. Он следует за мной несколькими секундами позже, стонет, уткнувшись мне в шею, повторяя мое имя. Требуются долгие мгновения, чтобы наши тела успокоились после взрыва. Картер осторожно скатывается с меня и прикасается к моему лицу, к моим губам. Выражение его лица опасно. Не надо, отчаянно умоляю я его одними глазами. Не надо ничего говорить. Не надо говорить ничего такого, чего ты не подразумеваешь. Не надо говорить ничего такого, чего ты не сможешь взять обратно. Он пристально смотрит на меня с выражением, которого я никогда еще не видела, и оно пугает меня своей эмоциональной силой. Я переворачиваюсь на бок, и он обнимает меня обеими руками, его дыхание точно легкое дуновение на задней стороне моей шеи и на лопатке. Я не буду плакать, приказываю я себе. Я не сделаю этого. Я жду и жду. Дыхание Картера замедляется и становится глубже. Он мягко прижимается губами к моим волосам, как раз перед тем, как засыпает. Я остаюсь бодрствовать, мои глаза сосредоточены на некоей точке на стене напротив кровати. * * * Чуть больше часа спустя Картер просыпается, зашевелившись рядом со мной. Он проводит рукой вдоль моего бока, до бедра, к моей ноге. - Привет, - шепчет он мне на ухо. Я хочу заговорить, но мое горло сжимается, и я не могу ответить ему. И потом он медленно начинает всё снова, хотя я всё это время лежу к нему спиной. Он трогает меня, не спеша, сводя меня с ума. В какой-то миг я тянусь к лампе у кровати и выключаю ее, погружая комнату во тьму. Его прикосновения становятся более страстными, и я наконец не могу больше этого выносить; я поворачиваюсь лицом к нему, и мы снова начинаем заниматься любовью, с изводящей неторопливостью. Он дотрагивается до каждой части меня, до которой может дотянуться в непроглядной черноте, как будто стараясь запечатлеть в памяти очертания моего тела, каждый его изгиб, каждый шрам. Он покрывает нежными поцелуями каждый шрам. Он покрывает нежными поцелуями мои груди, уделяя щедрое внимание каждой, затем передвигается дальше, к моему животу и ниже. Мои пальцы вплетаются в его волосы, удерживая его голову, и я вскидываюсь на кровати, пока он терзает меня своим ртом, и, наконец, снова проникает внутрь меня, так легко. На этот раз, когда наступает оргазм, я начинаю плакать, и, выкликая его имя, я падаю через край и в забвение. * * * Картер перевернулся во сне, простыни сползли вокруг его тела до талии. Я стою возле кровати и смотрю на него. Ошибка, ошибка, кричит мне мой разум, и я устало потираю глаза. Я включила освещение в ванной и до половины прикрыла дверь, так что в комнату падает тонкая полоска белого света и оставляет всё остальное в темноте. Я перемещалась по комнате молча, как вор, находя каждую из своих вещей, аккуратно складывая их в чемодан. Когда я медленно застегнула его крышку на «молнию», этот звук показался ужасно громким, и я подумала, что разбудила Картера, но он только передвинулся на кровати и продолжил спать. Я поражена тем фактом, что я жестокая и бессердечная; я и должна была поступить как-то наподобие этого. Я стыжусь самой себя, но сейчас ничего не могу с этим поделать. Я могу представить всё, что он сказал бы, если бы проснулся и увидел меня прямо сейчас, и мысль об этих словах раздирает меня изнутри. Я тихо выскальзываю из номера, таща за собой свой чемодан на колесиках, тяжело опираясь на костыль. Я пробираюсь по тускло освещенному коридору, чувствуя вес своего сердца, как камень. * * * In my dreams I'm dying all the time As I wake its kaleidoscopic mind I never meant to hurt you I never meant to lie So this is goodbye This is goodbye Tell the truth you never wanted me Tell me In my dreams I'm jealous all the time As I wake I'm going out of my mind Going out of my mind В моих снах я постоянно умираю Когда я пробуждаю калейдоскопический разум Я никогда не хотела причинить тебе боль Я никогда не хотела лгать Так что это прощание Это прощание Скажи правду – ты никогда не хотел меня Скажи мне В моих снах я постоянно ревную Когда я просыпаюсь, я схожу с ума Схожу с ума Отрывок из песни «Porcelain» («Фарфор») группы Moby * * * К счастью, в самолете пусто. Одно из преимуществ ночного рейса, прибывающего рано утром. Я сижу одна в ряду из трех кресел, мое лицо повернуто к иллюминатору, когда самолет отрывается от земли. Я наблюдаю, как огни Атланты становятся меньше и меньше, пока не превращаются в крошечные точки, не больше булавочных уколов, сверкающие в темноте. Один из этих огоньков – Картера, включившего лампу на тумбочке и обнаружившего мое отсутствие, то, что я не оставила никакой записки, никакой информации. После того, как загорается сигнал, разрешающий отстегнуть ремни, я осторожно иду по проходу в заднюю часть самолета, где захожу в крошечный туалет, запирая за собой дверь. Я внимательно смотрю на свое отражение в зеркале. Я не могу узнать ту женщину, которая смотрит оттуда на меня. Я по-прежнему могу ощутить его запах на своей коже; словно наши занятия любовью проникли мне в поры. Я могу ощутить запах Картера, и свой собственный, и безошибочный аромат страсти, сочетающиеся с запахом моих собственных страхов, сомнений и неуверенности. Я упираюсь ладонями в маленькую хромированную раковину и наконец-то позволяю себе сломаться и зарыдать.
Инна ЛМ: Продолжение следует (разумеется)...
Olenka: Инна ЛМ буду первой!Ну ничего себе!!! Меня перевести этот фанф не хватило...Здорово)))
Инна ЛМ: А, так ты, значит, его читала в оригинале - и тоже восприняла как ОДИН фанф, как повесть, а не серию рассказов... Я еще не закончила перевод, но продвигаюсь довольно бодрыми темпами. Сообщаю под страшным секретом: существенная часть переведена в рабочее время на рабочем месте (пока я замещала начальницу читального зала нашего архива и сидела там целыми днями почти в полном уединении). Ситуация, весьма способствующая вдохновению и сосредоточенности...
Мария: Инна ЛМ КРУТО!!!!!! ЭТО ТОТ ФАНФ, О КОТОРОМ Я ДУМАЛА!!!! Спасибо))) Один из первых, который я прочла!!! И он - супер!
Olenka: Да... а у меня большая часть переведена под прикрытием подготовки к экзаменам...Так там ведь по-моему написано,что это повесть,а не разрозненные рассказы.
Мария: Olenka Я, честно, не помню. У меня есть распечатка транслитного перевода. Знаю, что для многих это ужасно, но я читала исключительно через транслит Знаю, что у каждой части есть название. И помню очень примерное содержание... А у тебя именно этот фанф переведен? Если да, то, чтобы труд не пропал зря, присылай его мне)) Будет на сайте 2 альтернативные версии)) Не с целью сравнить, у кого лучше, а просто потому что у вас обеих (и у тебя, и у Инны) всегда тексты потрясающего качества! А никто не хочет перевести фанфик про Картера и Керри на колесе обозрения? Или я уже у всех спрашивала? Как я его люблю)))
Вишенка: Прикольный фанф!Завораживающе и как-то необычно после сериала!Но здорово.
Инна ЛМ: Мария пишет: А никто не хочет перевести фанфик про Картера и Керри на колесе обозрения? Или я уже у всех спрашивала? Как я его люблю))) У меня точно не спрашивала! А что это за фанф? Пришли мне оригинал или укажи, где искать - если он не очень большой, то возьмусь за него... по просьбам трудящихся, как выражались в советское время...
Инна ЛМ: Olenka пишет: Так там ведь по-моему написано,что это повесть,а не разрозненные рассказы. Да нет, это я употребила термин "повесть" в предисловии от переводчика. А сама автор назвала это "циклом коротких рассказов". Может быть, она собиралась остановиться только на одном, самом первом (он ведь выглядит вполне законченным и без продолжения) - а потом втянулась, представила дальнейшее развитие событий, и рассказы стали добавляться один за другим?
Olenka: А ладно,повесть, цикл рассказов - не все ли равно,если написано хорошо? А вот этот фанф, о котором Маша говорила,но он довольно большой)Может я тоже попробую его перевести,после того как закончу те два что у меня сейчас на руках)))
Julia: Спасибо большое,Инна ЛМ ! Просто замечательный перевод! Я читала на английском языке, но на родном гораздо приятнее
Инна ЛМ: Julia, пожалуйста! Рада, что мои труды доставляют людям удовольствие. Переводить для одной себя обычно бывает лень... а знание того, что это нужно и приятно еще кому-то, подстегивает переводческую музу (не уверена, есть ли такая, или музы бывают только у писателей и поэтов). Как я вижу, этот фанф довольно широко известен на данном форуме - уже трое читали его раньше (кто по-английски, кто через транслит). Может, это вообще классика (для жанра Керри - Картер), а я и не знала?
Lora: Замечательный фанфик!Спасибо! А когда ждать продолжения?
Инна ЛМ: Lora пишет: А когда ждать продолжения? Постараюсь через неделю. Три следующих рассказа-главы я перевела, но еще не "начисто". Я всегда стараюсь редактировать и править (особенно на предмет выявления и изничтожения повторяющихся слов), когда готова уже очень большая часть произведения, а в идеале - когда оно вчерне переведено целиком. .. То, что уже опубликовано - это примерно треть всего объема.
Мария: Я понемногу читаю... пока только на начале. Да, сильная вещь. Грустная такая (начало уж точно...) Инна ЛМ пишет: В какой-то миг мы соприкоснулись телами, когда он разве что не оттолкнул меня в сторону в стараниях убраться оттуда. А вот такие моменты просто добивают: интересно сознавать, что не ты одна (на полном сюжетном безрыбье 5-6 сезонов, для Керри само собой) каждые такие "телесные соприкосновения" смотришь по сто раз (щас уже нет ), что-то домысливаешь и ловишь свой шизофренический кайф)) Тем, у кого персонажи имели все мыслимые истории, этого лишены Правда, это было одно из любимых моих мест в 6 сезоне (притом, что я не считала себя фанаткой "Керри-Картер отношений"). Это и серия смерти Люси. С одной стороны (хотя по-человечески серия жуткая и Люси как человека жалко), я радовалась, что персонажа, который меня раздражал, больше не будет, а с другой - я люблю в этой серии Керри. Именно после нее (момент, когда она одними глазами говорит Марку, что Люси больше нет) я окончательно осознала, какая хорошая актриса Лора Иннес
Мария: И, да, спасибо, Инна, еще раз Инна ЛМ пишет: Я всегда стараюсь редактировать и править (особенно на предмет выявления и изничтожения повторяющихся слов), когда готова уже очень большая часть произведен Я тоже так работаю)) Поэтому будем ждать, сколько потребуется
Мария: Olenka пишет: А вот этот фанф, о котором Маша говорила,но он довольно большой)Может я тоже попробую его перевести,после того как закончу те два что у меня сейчас на руках))) Оленька, я была бы просто счастлива!!! Понимаю, что рейтинг "только для взрослых" - большая трудность для переводчика, но... надеюсь и надеюсь! Уж больно я люблю этот фанф!!!
Lubasha : Никогда не читавшая фанфы про пары "Керри и Картер", начала читать)))) Инна, спасибо за прекрасный перевод. Мария пишет: А никто не хочет перевести фанфик про Картера и Керри на колесе обозрения? И этот заодно прочитала)) Я только плохо поняла, они там до темноты катались?
Инна ЛМ: Lubasha пишет: фанфик про Картера и Керри на колесе обозрения? И этот заодно прочитала)) Я только плохо поняла, они там до темноты катались? Я заглянула в этот фанфик - по ссылке, любезно предоставленной Оленькой (кстати, отдельное ей спасибо - там еще куча неплохих фанфов "до 17" с Картером ). Да, уже когда Керри и Картер сели на "колесо обозрения", было достаточно поздно и темно - Картер сказал, что "колесо" скоро закроют, потому что должен начаться фейерверк, а освещение "колеса" будет портить впечатление от фейерверка. Потом во всем районе отключилось электричество из-за бури, и они там застряли довольно надолго (судя по тому, что времени им хватило НА МНОГОЕ... ) . Когда они наконец освободились и оказались на улице, было уже совсем темно - на это много указаний в тексте. Следует учесть, что в английском языке (особенно в американском варианте) night - очень часто не ночь, а вечер (обычно - свободная часть вечера, после работы). Так что точное время событий в фанфе без тщательного изучения текста я определить не сумела...
Julia: Мария пишет: «А вот такие моменты просто добивают: интересно сознавать, что не ты одна (на полном сюжетном безрыбье 5-6 сезонов, для Керри само собой) каждые такие "телесные соприкосновения" смотришь по сто раз (щас уже нет ), что-то домысливаешь и ловишь свой шизофренический кайф)) » Ну вот, а я думала, что это только у меня такое бывает Оказывается, я не одинока
Мария: Julia пишет: Оказывается, я не одинока Нет Все мы тут немного сдвинутые на своих персонажах
Starley: Мария пишет: Один из первых, который я прочла!!! я его не читала, но теперь почитаю. Спасибо
Lora: Инна ЛМ Фанфик просто супер!Спасбо за Ваш труд!Но так хочется продолжения...
Инна ЛМ: Lora пишет: так хочется продолжения... Как выражаются в почтовых отделениях, вам пишут... то есть переводят. Процесс идет, но много отвлекающих моментов, в том числе и чтение других фанфиков по другим сериалам...
Lora: Инна ЛМ А вот не надо отвлекаться на другие сериалы!!!ПЧто это за измена любимому сериалу,просто непорядок!
Lora: Инна ЛМ А собака просто супер!!!Красавец!!!Такой грациозный и благородный!
Инна ЛМ: Lora пишет: Что это за измена любимому сериалу,просто непорядок! Да уж такая я уж... любвеобильная, кхм... Сериалов много, хороших людей в них тоже хватает -и , соответственно, посвященных им фанфиков тоже немерено. Lora пишет: А собака просто супер!!!Красавец!!!Такой грациозный и благородный! Спасибо за комплимент моему Станиславу (Стасику, по документам - Аметисту). Жалко только, что хвоста не видно (хвост остался ниже границы кадра, свисает с кресла до самого пола). Для борзых это вообще характерно - лежать в таких извилисто-изогнутых позах а ля лента Мёбиуса, в которых ни одна другая собака, менее худая и гибкая, просто не улежит физически.
Lora: Собака красавиц!!Очень красивый и грациозный пес!!!!Я такого усыпила год назад...
Lora: Так получилось,что усыпила...
Ella Lorina: Инна ЛМ Перевод фанфика просто супер!А можно нескромный вопрос-а когда будет продолжение перевода фанфика?
Ella Lorina: Инна ЛМ Перевод фанфика просто супер!А можно нескромный вопрос-а когда будет продолжение перевода фанфика?
Ella Lorina: Простите,компьютер заглючило
Ella Lorina: Инна ЛМ Спасибо Вам за Ваш огромный и нелегкий труд,но так хотелось бы продолжения,хотя я и понимаю насколько это нелегкий труд и сколько на это надо времени и сил,а самое главное,желания что-либо делать
Мария: Ella Lorina пишет: Перевод фанфика просто супер!А можно нескромный вопрос-а когда будет продолжение перевода фанфика? Да... нам всем бы очень хотелось продолжение фанфика
Мария: Ella Lorina пишет: Перевод фанфика просто супер!А можно нескромный вопрос-а когда будет продолжение перевода фанфика? Да... нам всем бы очень хотелось продолжение фанфика
Инна ЛМ: 5. Разрушение (Disintegration) Краткое содержание: Керри возвращается в Чикаго и вынуждена справляться с последствиями своих поступков. * * * * * * * * * * Я приезжаю домой, когда рассвет занимается над городом; я отпираю дверь и вхожу внутрь, оставляя свой чемодан у парадной двери. В доме душно. В Чикаго стояла жара, пока я была в отъезде. Я включаю кондиционер и иду на кухню, где меня дразнит немигающий красный огонек автоответчика. Видишь? Он не позвонил. Он тоже думает, что это ошибка. Я не хочу обдумывать, что это может означать. Может быть, он еще не проснулся. Может быть, он еще не знает. Но это не имеет смысла; ему разрешено уходить только днем, а не на всю ночь, так что он должен был бы вернуться в центр до одиннадцати часов предыдущего вечера. Одиннадцать – это время, когда я прибыла в аэропорт Атланты, хотя села на самолет только в час тридцать ночи. Может быть, он слишком разгневан, чтобы позвонить. Это уже больше похоже на правду, и я пытаюсь вообразить его лицо. Я и прежде видела его разгневанным в больнице, разгневанным на несправедливости этого мира, на вещи, которые просто неправильны. Я гадаю, как он справляется со своим гневом. Может быть, ему слишком больно, чтобы позвонить. И это причиняет мне больше всего горя. Я не хочу обдумывать тот факт, что я ранила его, причинила ему боль, хоть и знаю, что мне невозможно не сделать этого. Знание этого заполняет мое тело и разум, и я чувствую физическую слабость от этой мысли. Мне не нужно возвращаться на работу до понедельника. Целых три дня, когда я буду предоставлена самой себе, и ни единого намека на то, что с ними делать. Я устало решаю распаковать свой чемодан, и когда я заканчиваю с этим, то падаю на кровать, всё еще полностью одетая. Я не спала вот уже двадцать четыре часа, и это дало о себе знать. Я пока еще отказываюсь снимать с себя одежду, ту одежду, которая льнет к моему телу, как запах Картера. Я засыпаю почти тотчас же, и, благодарение богу, мне ничего не снится. * * * Я просыпаюсь далеко за полдень от телефонного звонка и с трудом возвращаюсь из глубин сна сквозь туман в голове, пока моя рука тянется к телефону у кровати. - Алло? Молчание. Я сажусь на кровати, теперь уже более-менее проснувшаяся. - Алло? – повторяю я, но по-прежнему ничего не слышу. – Картер? - спрашиваю я тихо, и линия разъединяется. Я вешаю трубку. * * * На следующее утро я решаю вернуться на работу, хотя меня пока еще и не ждут там. Нет никакой пользы в том, чтобы сидеть дома, лелея свои раны. Я тащусь на работу, находя приемное совсем таким же, каким я его оставила – там всё идет без сучка без задоринки. - С возвращением, Керри, - окликает меня Марк, когда мы проходим мимо друг друга в больничном дворе. – Ты хорошо провела отпуск? Я колеблюсь с ответом. - Да, хорошо, - удается мне выдавить, и потом я поскорее убегаю в ординаторскую. День сегодня хлопотливый и напряженный – летняя жара будит в людях всё худшее. К середине дня я целиком погружена в работу, мой разум сосредоточен лишь на пациентах, которые поступают неиссякаемым потоком через двери приемного. - Доктор Уивер, к нам везут ножевые ранения, прибудут через пять минут, - привлекает мое внимание Эбби Локхарт у регистратуры. - Подготовьте первую травму, - отзываюсь я, и она кивает. Парамедики ввозят две каталки – одну с жертвой, другую с нападавшим. Я беру первого из пациентов, жертву. - Что у нас тут? - Мужчина, двадцать девять лет, две ножевые раны в правом верхнем квадранте живота, одна в правом нижнем квадранте, и две в спине. Давление девяносто на шестьдесят, пульс сто двадцать. Мы ввели ему два литра физраствора на месте… Доклад прерывается вскриками с каталки позади меня. - Будь ты проклят! Ты не сможешь меня остановить! - Какого черта… - начинаю я Парамедик пожимает плечами в ответ, оглядываясь назад. - А там парень, который сделал это. Случай психоза, тут и сомневаться нечего. Эти двое – соседи по квартире, судя по тому, что нам сообщила жертва. Он всего-навсего огрызнулся, а тот… Марк встречает нас, когда мы заворачиваем за угол, как раз вовремя, чтобы увидеть, что я отступаю назад. - Керри? – спрашивает он, и я поднимаю на него глаза, мое лицо ничего не выражает. Я бросаю взгляд на каталку, которая покрыта кровью нашего пациента, и Марк тоже смотрит туда. Нам нет нужды обсуждать это; мы оба думаем об одном и том же. Мы оба возвращаемся мыслями к тому вечеру Дня Святого Валентина. - Пожалуйста, не дайте мне умереть, - стонет жертва. - Отвезите его в первую травму, - говорю я парамедику дрожащим голосом и затем поворачиваюсь к Марку. – Я сейчас вернусь. - Керри, это… - Я сейчас вернусь, Марк. Я направляюсь дальше по коридору, мимо второй каталки, на которой всё еще орет нападавший. - Ты! Я вижу тебя, - кричит он, протягивая руку и хватая меня пониже локтя, останавливая мое бегство по коридору. Я стараюсь высвободиться, но он вцепился крепко. – Я знаю, что ты сделала! Я знаю! У меня белеет лицо, и требуются усилия двух парамедиков, чтобы разжать его пальцы, стискивающие мое предплечье. - Извините за это, доктор Уивер. - Керри? - Рядом со мной возникает Лука. С ним Малуччи, в кои-то веки молчащий, только наблюдающий. - Дайте ему пять халдола, - с трудом выговариваю я и направляюсь обратно в ординаторскую. - Керри! – слышу я, как кричит мне вдогонку Лука, но я не обращаю на него внимания и продолжаю идти. Оказавшись внутри ординаторской, я валюсь в кресло и прикрываю глаза ладонью, изо всех сил стараясь удержаться от слез. - Вы не хотите поговорить об этом? – раздается чей-то голос, и я виновато поднимаю глаза. Лука стоит передо мной с озабоченным видом. - Нет, вообще-то нет, - отвечаю я ему. – Ничего не случилось. Я просто… просто мне, наверное, лучше использовать остаток отпуска, до самого конца недели. Я встаю, стремясь уйти, стремясь убраться подальше от его испытующих глаз. Я знаю, что он только хочет помочь, но здесь нет никого, с кем я могу поговорить, никого, с кем я могу этим поделиться. Никого. - Керри. - Да? – спрашиваю я, обернувшись. - Если вам нужно поговорить… - Спасибо, Лука, но со мной всё отлично. Правда. – И с этими словами я отпираю свой шкафчик, собирая вещи. – Просто передайте Марку, что мне пришлось уехать. Я вернусь в понедельник, как и планировала. Лука молчит, пока я неловко копаюсь в своем шкафчике. Мой стетоскоп зацепляется за бейдж на груди, и я бормочу проклятие себе под нос. Пожалуйста, молю я мысленно. Пожалуйста, просто дай мне выбраться отсюда. Лука пересекает комнату и прикасается к моему плечу. - Что-то явно не так. В чем дело, Керри? – спрашивает он, понизив голос. – Что-то произошло, пока вы были в отъезде? Одного этого вопроса самого по себе достаточно, чтобы почти послать меня через край. Я мотаю головой, но Лука не дурак, и выражение его лица сообщает, что он мне не верит. - Я ездила повидать Картера в Атланте, - признаюсь я ему, не открывая ничего больше. - Как он? Я колеблюсь. - На самом деле я не знаю, - откровенно отвечаю я и, со слезами на глазах, спасаюсь бегством. * * * Дома я наливаю себе выпить, щедрую порцию шотландского виски, и стою на кухне, опустошив стакан двумя глотками, чувствуя жжение в горле от алкоголя, от стараний удержаться от плача на всем пути домой. Я оглядываюсь на автоответчик. Красный огонек мигает, пятью короткими вспышками. Я включаю воспроизведение. После первого звонка сразу же вешают трубку. Остальные – такие же. Последний позвонивший ждет долгие секунды после сигнала, храня молчание. Я знаю, что это Картер. Я знаю, что все эти звонки – от Картера. Я не уверена, откуда знаю это, но я знаю. Наконец линия разъединяется, и я стираю все пять пустых сообщений. Моя нога ужасно ноет, и я медленно иду в ванную, открываю аптечный шкафчик, стараясь найти тайленол. Я расталкиваю несколько пузырьков и флаконов, и потом мои пальцы смыкаются на некоем флаконе, отличающемся от них всех. Я вынимаю его из аптечки и смотрю на него в удивлении. «Викодин», гласит этикетка. «По 1-2 таблетки каждые 4-6 часов по мере необходимости». Я встряхиваю флакон и слышу, как в нем гремят таблетки. Я снимаю крышечку и заглядываю внутрь. Я насчитываю семь таблеток. Мои руки дрожат. Я не могу представить, почему ЭТО до сих пор здесь – я уже многие годы не держу в доме наркотики, с тех пор как перестала принимать их. Могла ли я каким-то образом проглядеть один-единственный флакон, засунутый за сироп от кашля, всё это время? Словно бы в ответ, моя нога вспыхивает жгучей болью, и мне приходится опереться на раковину для поддержки. Я могу просто принять одну, говорю я себе. Только одну, и боль исчезнет. Она исчезнет так быстро. Викодин всегда так хорошо действует. Я стою несколько долгих моментов, глядя в пластиковый флакон янтарного цвета, на белые таблетки внутри него. Быть может, они уже выдохлись, у них кончился срок хранения. Быть может, они бесполезны. Я вытряхиваю одну таблетку и закрываю флакон крышечкой. Я кладу эту белую таблетку себе в рот и ощущаю горечь на языке. Я тянусь за стаканом воды, чтобы запить ее, и понимаю, что уже проглотила ее. Руки у меня трясутся, когда я ставлю флакон на край раковины и смотрю на себя в зеркало. Начинается паника, и на мгновение я раздумываю, не вызвать ли рвоту, чтобы избавиться от проглоченной таблетки. Это будет нетрудно. Я в таком ужасе, что, весьма вероятно, меня вырвет от одной мысли об этом. Вместо этого я отправляюсь в спальню. Я не мешкая сбрасываю одежду и заползаю в постель, ложась на бок. Таблетка выдохлась не так уж сильно; я уже чувствую, как она начинает действовать. Прошло столько времени с тех пор, как я принимала их, что у меня больше нет к ним никакой сопротивляемости, и голова начинается кружиться. Дрожь в руках исчезла; всё, что я ощущаю, это сонливость. Боль в ноге уже начинает ослабевать. Несколькими минутами позже я засыпаю. * * * И снова меня будит телефон, хотя я не дотягиваюсь до него вовремя. Я чувствую себя так, как будто вся завернута в марлю, слоев этак в тридцать, по меньшей мере, и звонок телефона кажется заглушенным. Я медленно выбираюсь на поверхность и слышу, как включается автоответчик, и мой собственный голос, сильный и ясный, отдается эхом из кухни. - «Это Керри Уивер, сейчас я не имею возможности ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте сообщение, и я перезвоню вам, как только смогу.» Бип. Тишина. Я протягиваю руку к телефону, стоящему возле кровати. - Алло? – мямлю я. В ответ ничего. Я знаю, кто это. – Картер? - Почему ты сбежала, Керри? – спрашивает он, прямо мне в ухо. Я вешаю трубку. * * * Чуть позднее, уже по-настоящему проснувшись, я встаю и снова смотрю на флакон с таблетками викодина. Осталось шесть. Я не могу принудить себя спустить их в унитаз, так что вместо этого я отношу их на кухню и прячу в один из шкафчиков. Прячу. Горький смех вырывается из моего горла. Я очень плохо справилась с тем, чтобы спрятать их. Особенно потому, что я знаю – они лежат за двумя банками консервированного супа и одной банкой тунца. Но я больше не притрагиваюсь к ним, и я больше не получаю никаких звонков от Картера. * * * Прошла неделя с тех пор, как я возвратилась домой из Атланты, и мне лучше. Я отложила всё случившееся в самую дальнюю часть сознания – всё. Поездку в Атланту, то, как мы с Картером занимались любовью, викодин. Я снова работаю, и я снова в норме. Всё снова стало таким, каким и должно быть. И я испытываю облегчение. В течение нескольких дней после того, как я приняла викодин, я обдумала всё, что произошло. Я проигрывала это у себя в голове опять и опять, пока меня уже не начало тошнить от меня самой, от моих собственных плохих решений, моего собственного бездумного выбора. Картер не позвонил снова. Каждый вечер, когда я приезжаю домой, красный огонек на моем автоответчике горит ровно, никаких миганий, никаких сообщений. Никаких повешенных трубок. Никакого Картера. Я думаю о нем только тогда, когда моя защита не работает; такое имело место два дня тому назад, когда я вернулась домой, уставшая после долгого дня на работе, и поставила компакт-диск. Я попала на запись, которая раньше нравилась ему, и мне пришлось выключить всю стереосистему от воспоминания о нем, мурлычущем в такт этой мелодии. В один из дней я тружусь над какими-то бумагами в ординаторской, когда влетает Питер Бентон. - Привет, Керри, - говорит он. – Ты не видела Картера? На миг мое сердце начинает биться неровно. - Что? - Я забрал его в аэропорту, и он захотел заехать сюда, но я потерял его. Он, очевидно, убрел куда-то, когда я поднялся в операционную с тем огнестрельным ранением. Он вернулся? Мое лицо должно отражать то потрясение, которое я испытываю. - Месяц уже прошел, - отвечает Питер на мой взгляд, и я киваю. ((В сериале Картер пробыл в реабилитационном центре три месяца и вернулся оттуда в сентябре – об этом сообщается в 1 серии 7 сезона. – Примеч. пер.)) - Я пойду проверю в регистратуре, - говорит он и оставляет меня одну в ординаторской. Я в спешке собираю свои бумаги и складываю их в неровную стопку. Мысль о том, что Картер сейчас где-то в приемном, ужасает меня – здесь же столько мест, где он может быть, и все они кажутся такими близкими. Мне нужно глотнуть немного воздуха. Я тороплюсь к дверям и ковыляю в больничный двор, моя нога, как обычно, пульсирует болью от комбинации напряжения и переутомления; на этой неделе у меня было больше смен, чем свободного времени. Черт побери, ругаюсь я про себя. Разве я не могу прожить хотя бы один день без боли? Во дворе я останавливаюсь на полушаге. Картер стоит там, прислонившись к стене, и в молчании курит сигарету. Он поднимает глаза и видит меня, и от выражения его глаз у меня пересыхает во рту. - Доктор Уивер, - говорит он мне холодно. Доктор Уивер? О господи, неужели дошло до этого? Я стараюсь дышать нормально, напоминая себе, что он имеет полное право сердиться, полное право совершенно потерять голову, орать и вопить и обзывать меня всеми словами, какие только есть в словаре. - Я бы сказал «привет», но, учитывая, что вы не дали себе труда сказать «до свидания», я не знаю, стоит ли и мне утруждаться, - говорит он, делая глубокую затяжку из своей сигареты. Мое сердце сжимается от этих слов. - И еще вешать трубку, когда я звоню, - продолжает он. – Очаровательный штрих. - А сколько раз ты вешал трубку, когда звонил на мой автоответчик? – слабо парирую я, но это не имеет значения – его повешенные трубки ничто по сравнению с тем ущербом, который причинила я. Его лицо темно, полно гнева и боли. Моя память невольно перепрыгивает назад, в тот вечер в Атланте, когда его глаза были вот так же темны – только тогда это было от страсти, а не от едва контролируемой ярости. Я хочу сбежать. Отчаянно. - Ты хочешь знать, на что это было похоже, каково это было – проснуться и обнаружить, что ты ушла? – спрашивает он меня. Я трясу головой. - Пожалуйста, Картер… -Нет, я думаю, что тебе необходимо это услышать. Я действительно думаю, что тебе надо это услышать. – Он делает еще одну затяжку из своей сигареты и выдыхает дым, роняет сигарету на землю и безжалостно давит ее ботинком. – Я проснулся, и тебя там не было. Моей первой мыслью было, что ты вышла на балкон. Или принимаешь ванну. Но эти мысли исчезли довольно быстро. Давай взглянем правде в глаза – номер был таким большим. И таким тихим. Мне нечего сказать. Абсолютно нечего. Тому, что я сделала, нет оправданий, и я знаю это. Я заслуживаю всего, что он хочет сказать. - Я сразу же заметил, что твой чемодан исчез. И тогда я стал искать записку. Я практически перерыл весь номер в поисках хоть какого-нибудь чертова объяснения. Я стараюсь стереть этот образ его – неистового и разъяренного – из своей головы. Не получается; всё, что я могу видеть – это его лицо, когда на него нисходит понимание того, что он ничего не найдет. Картер подходит вплотную ко мне, опасно близко. Я поспешно отступаю назад на шаг или два, но он хватает мою руку, крепко, болезненно. Я могу обонять его, так же, как когда я была в Атланте, это тот же запах, смешанный с дымом от его сигареты. Я хочу извиниться, я хочу объяснить, я хочу прикоснуться к нему… - Ты имеешь представление, что ты сделала со мной тем вечером? – спрашивает он, и я отрицательно качаю головой, страшась его ответа. – Ты имеешь хоть какое-то представление? - Картер, я не… Я… - Но никакие из моих слов не складываются во фразы; все они застревают в горле и перемешаны в полном беспорядке. - Я думаю, ты меня разрушила, - бормочет он. – Поздравляю. И с этими словами он отпускает мою руку и грубо отталкивает меня, подальше от себя. Я слегка пошатываюсь, но не падаю. Он уходит назад в приемное, оставляя меня одну в больничном дворе, наедине с моими мыслями и моими слезами. Одну, чтобы я могла начать процесс наказания себя. * * * Сегодня я больше не вижу Картера. У меня как-то получается вернуться к работе, переходить от пациента к пациенту, от одного кризиса к другому. Но я не полностью здесь. - Керри! – Марк щелкает пальцами, обтянутыми перчатками, передо мной. - Что? - Я сказал, может быть, ты смогла бы интубировать его, пока я ставлю грудную трубку. – Марк пристально смотрит на меня, и я чувствую взгляды медсестер в комнате. - Да, - отвечаю я, почти механически. – Трубку номер восемь, - прошу я, и ее вкладывают мне в руку. Мне нужно, чтобы этот день закончился. Моя нога пульсирует мучительной болью, и я опираюсь на каталку для поддержки, пока благополучно провожу интубацию. * * * You stumble Out of a hole in the ground A vampire Or a victim It depends on who's around Ты выбираешься, шатаясь, Из дыры в земле Вампир Или жертва Это зависит от того, кто поблизости Отрывок из песни «Stay (Faraway, So Close)» («Останься (Далеко, так близко)») группы U2. * * * В конце дня я еду домой, благодарная за то, что выбрала машину, а не метро. Я ни за что не сумела бы вскарабкаться вверх и спуститься по ступенькам, ведущим на платформу, без того, чтобы моя нога не кричала от боли. Я едва могу вынести хоть какую-то нагрузку на нее, но всё-таки добираюсь до входной двери. Я сбрасываю туфли и сразу направляюсь на кухню, выпиваю немного виски из первого же стакана, какой подворачивается мне под руку. Я проглатываю виски, всей душой безуспешно ища облегчения, облегчения от боли в моей ноге, от боли в моем сердце. Этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно. Ничего никогда не будет достаточно. И потом я вспоминаю про викодин. * * * Мне требуется не очень много времени, чтобы добраться до викодина, шаря среди банок с консервированным супом и тунцом в поисках маленького гладкого флакона, и вот я держу его в руке. Одно то, что флакон у меня в руке, уже улучшает мое самочувствие, и это пугает меня. Я ощупываю крышечку. Не надо, не надо, говорю я себе. Ты же знаешь, что следующее, что ты сделаешь – это постараешься получить новый рецепт, и ты снова вернешься к тому, с чего начала. Прямиком к тому, с чего начала. В этот момент мне всё равно. Мне всё безразлично. На один краткий момент я желаю, чтобы в этом флаконе было больше таблеток, чем там есть сейчас, и я думаю о Гейбе Лоренсе, и мне хочется плакать. - Я не могу этого сделать, - шепчу я вслух. – Я больше не могу этого сделать. Я открываю флакон, вынимаю две таблетки и глотаю их. Звонит дверной звонок. Я ставлю флакон на кухонный стол и болезненно хромаю к двери, и, открыв ее, вижу стоящего там Картера. - Ты здесь для того, чтобы закончить свое нападение? – говорю я с горечью. Он выглядит потерянным, усталым. - Можно мне войти? – спрашивает он меня. Я внимательно смотрю на него. - Я не думаю, что это хорошая идея, Картер. Я абсолютно не в настроении для того, чтобы ты рвал меня на части. Я довольно неплохо потрудилась над этим и сама. - Пожалуйста, Керри, позволь мне войти, - просит он снова, его голос мягок, и звук моего имени на его губах смягчает и меня тоже, совсем немножко, и я колеблюсь. – Пожалуйста. В результате я отступаю назад и впускаю его. Он входит в дом, оглядываясь вокруг, вбирая всё увиденное в себя. - Я скучал по этому месту, - говорит он мне. – Я никогда не рассказывал тебе раньше, но это было то место, где я чувствовал себя больше дома, чем в любом другом месте, где я когда-либо жил. Я качаю головой. - Я не могу пускаться с тобой в воспоминания, Картер. Не сегодня. Викодин уже начинает действовать, спасибо виски. Боль в ноге ослабевает, и в веках такое ощущение, словно к ним привешен груз. - Я сержусь на тебя, Керри, - сообщает он мне. Я не удивлена; это было очевидно по его сегодняшнему поведению. - Я сама на себя сержусь. - Ты плохо выглядишь. Ты хочешь чего-нибудь выпить? – спрашивает он, внезапно обеспокоенный. - У меня осталось виски, - говорю я ему. – На кухне. Я тяжело опускаюсь на диван, благодарная за его мягкие подушки. Картер возвращается мгновение спустя, как раз когда я успеваю осознать свою ошибку. В его руке флакон с викодином. На его лице выражение тревоги. * * * - Чувствуешь тягу, Картер? – спрашиваю я его. – Ну давай, вперед. Там еще осталось несколько штук. – Я не могу поверить, что сказала это. Я понятия не имею, откуда исходят мои слова. Это же он должен, как предполагается, злиться на меня, а не наоборот. - Пожалуйста, скажи мне, что ты их не принимала, - говорит он, в его глазах мольба. Я мотаю головой. - Не могу этого сделать. Тогда я бы солгала. Он ставит флакон на стол и пересекает комнату, чтобы сесть на диван рядом со мной. - Почему? – спрашивает он, в голосе звучит отчаяние. – Из-за меня? Из-за того, что я сказал сегодня днем? - Это не из-за тебя, Картер. Тебе следовало бы понимать это лучше, чем кому-либо еще. Это никогда не бывает из-за кого-то другого. Это всегда из-за демонов в твоей собственной голове, из-за твоей собственной слабости. - Я боюсь за тебя, Керри. Я никогда раньше не видел тебя такой. - Ты еще много какой меня не видал. Я жестокий человек. Но это ты уже знаешь. Он настойчиво и решительно качает головой. - Я этому не верю. Я не верю, что это относится к тебе. - Я уехала! – Я практически взрываюсь. – Я оставила тебя там, одного в этом номере, чтобы ты проснулся один после… - я не могу произнести эти слова. – После того, что случилось. Безо всякого объяснения. Безо всякого предупреждения. Более жестоко просто и быть не может. У меня кружится голова. Тем не менее я встаю и ухожу назад на кухню. Картер следует за мной и смотрит, как я наливаю себе еще виски. - Сколько ты должна была выпить? – спрашивает он. – Сколько таблеток ты приняла? - Недостаточно ни того, ни другого, - резко отвечаю я. – Недостаточно, чтобы прогнать это. Я поднимаю стакан, собираясь осушить его, и рука Картера, метнувшись ко мне, перехватывает его. - Не надо, - умоляет он. – Не делай этого. - Если я хочу разрушать себя, ты должен бы мне позволить. Господи Иисусе, ты должен бы мне помочь. – Он не отпускает стакан, и наши пальцы сплетаются вокруг него, горят, соприкасаясь. – Пусти, - говорю я ему. Он не подчиняется. - Керри, я сожалею о том, что сказал ранее. Извини. Я… мне было больно. Мне было больно с тех самых пор, как ты уехала. Я рассердился. - И ты имел полное право на это. Отпусти стакан. - Пожалуйста, не делай этого. Я высвобождаю свои пальцы, отпуская стакан, отпуская его пальцы, и стакан выскальзывает из наших рук и падает на пол, разлетаясь осколками стекла и брызгами виски по кафелю. Я поднимаю на Картера взгляд, чувствуя запах алкоголя с пола. Мой страх и мое отвращение к себе клубятся по комнате, как ядовитые испарения. - Я хочу впасть в оцепенение, ничего не ощущать - говорю я ему. – Просто позволь мне сделать это. - Сделать что? – спрашивает он. – Принять эти таблетки? Напиться до бесчувствия? Смешать одно с другим и кончить тем, чтобы умереть в приемном? Ты этого хочешь? В голове у меня становится холодно и черно. Вообще-то мне нужно об этом подумать. Мои глаза слипаются от сочетания выпивки и таблеток, которые я проглотила перед тем, как он позвонил в дверь. - Мне нужно… Я просто… Он прикасается к моей руке, и я чувствую себя так, точно внутри меня всё рушится. - Просто уйди, Картер, - упрашиваю я его. – Проваливай. Оставь меня. - Я не оставлю тебя вот так. Я смеюсь, грубым и неприятным смехом. - А почему нет? Я же тебя оставила. Теперь твоя очередь. Отплати мне. Ты можешь расквитаться со мной, уравнять счет. - Я этого не хочу. - Оставь меня одну. Я хочу быть одна. - Я тебе не верю. - Это правда. - Нет, - говорит он. – Это ложь. Ты лжешь мне. Ты лжешь самой себе. – Я отшатываюсь от него и беру бутылку виски с кухонного стола. – Керри. Пожалуйста. - Я сказала, убирайся, Картер! – Я возвышаю голос и бутылку одновременно. Из-за таблеток и алкоголя моя способность прицеливаться стала хуже, чем обычно, и когда я отправляю бутылку в полет, она пролетает в милях от его головы. Звук разбивающегося стекла, когда бутылка ударяется об стену, громок и режет слух. Картер пригибается, увертываясь от ливня осколков и виски, и я с ужасом осознаю, что если бы я имела возможность прицелиться точно, то могла серьезно ранить его. Он поднимает голову, его глаза расширены от страха и душевной боли. - Просто иди домой, Картер, - умоляю я его. – Оставь меня одну. - Я не могу, - говорит он. - Ты можешь. И ты должен. Я иду через кухню, мимо него, по осколкам стекла, врезающимся мне в ступни. Меня это не волнует. Меня теперь больше ничто не волнует.
Инна ЛМ: 6. Признание (Confession) NC-17 Краткое содержание: Картер решает открыть свои чувства Керри после ее попытки причинить себе вред. * * * * * * * * * * - Керри, - говорит Картер, пытаясь догнать меня в коридоре и беря за руку пониже локтя. – Твои ноги… стекло… Я смотрю вниз и вижу маленькие размазанные пятна крови на полу. Я морщусь и вздрагиваю; не от боли, но от воспоминаний. - Дай мне взглянуть, - настаивает он. – Дай мне убедиться, что с тобой всё в порядке. Я трясу головой, которая уже так сильно кружится. - Тем вечером... – получается у меня произнести. – Тем вечером, когда я нашла тебя и Люси, я увидела кровавый отпечаток ноги за дверью в третью смотровую. Его отпечаток. Картер бледнеет, как будто возвращается мысленно в тот вечер. - Ирония, верно? – спрашиваю я; я быстро выдыхаюсь и теряю силы. Комбинация таблеток и алкоголя добралась до меня. – Мне надо лечь. Он следует за мной в спальню и помогает мне забраться в постель; я слишком сонная и оглушенная, чтобы помешать ему осмотреть мои ступни. - Не похоже, чтобы у тебя там остались застрявшие стекла, - замечает он, - но эти порезы… Я не знаю, насколько они глубокие. Тебе могут понадобиться швы. - Мне нужно поспать. Меня не заботит, испачкаю ли я кровью простыни. В данный момент меня не заботит, даже если кровь забрызгает все стены спальни. Я только хочу отключиться от всего. - Просто иди, Картер, - говорю я ему снова. – Оставь меня одну. Позволь мне барахтаться в этом одной. Я сама сделала это с собою. Просто позволь мне это. И, к моему удивлению, взглянув на меня полными муки глазами, он выходит из комнаты. Я чересчур измотана, чтобы чувствовать хоть что-то, даже боль от его ухода. Я закрываю глаза и слышу, как входная дверь открывается, а затем захлопывается, и я соскальзываю в темноту. * * * She's talking in her sleep, it's keeping me awake, and Anna begins to toss and turn, and every word is nonsense, but I understand and оh, Lord, I'm not ready for this sort of thing Она разговаривает во сне, это заставляет меня бодрствовать, и Анна начинает метаться и ворочаться, и каждое слово – бессмыслица, но я понимаю и, о господи, я не готов к таким вещам Отрывок из песни «Anna Begins» («Анна начинает») группы Counting Crows * * * Мне снится, что Картер сидит возле моей кровати, его прохладные руки – на моем лице, на моих плечах, моей шее. Он глубоко вздыхает, ему больно, когда он прикасается ко мне, его пальцы и ладони нежны и несут покой. Я переворачиваясь во сне, и он пристально смотрит на меня. - Ты так мне нужна, - шепчет он. – Как бы я хотел, чтобы ты могла это увидеть. И я действительно вижу, но не могу ответить ему. Мой голос точно отключили, мои слова оборваны чем-то неизвестным, необъяснимым. * * * Когда я открываю глаза, Катер стоит рядом с кроватью, глядя на меня загнанными глазами. Бурные и откровенные эмоции, которые, как огонь, бушевали между нами на кухне, исчезли. - Что ты здесь делаешь до сих пор? – спрашиваю я, во рту у меня сухо как в пустыне. – Я думала, ты ушел. - Я выходил к машине. Я принес аптечку первой помощи, которую там оставил. Я не сумел найти твою. Мои ступни покалывает, и я чувствую марлевые бинты, которыми он, должно быть, очень осторожно перевязал их. - Я беспокоился за тебя, - говорит он тихо и мягко, и его лицо сообщает мне, что он не лжет. – Я всё время думал, что если твой пульс останется таким медленным, если ты проспишь еще немного, то я отвезу тебя в больницу. Слава богу, он этого не сделал, думаю я. Потом я вспоминаю свой сон и гадаю, что из него было реальным. Я делаю над собой усилие и сажусь. - Я не знал, сколько ты приняла этих таблеток. Или сколько выпила. – Он проводит рукой по волосам, ероша их. – Ты меня перепугала, Керри. По-настоящему перепугала. - Я бы не устроила себе передозировку, - говорю я ему. - Я не был уверен. Я трясу головой. - Я просто хотела… некоторое время ничего не чувствовать. - Ну и как, получилось? – спрашивает он. Я не знаю, какой ответ ему дать. Вместо этого я смотрю на часы. Сейчас начало третьего ночи. Я проспала дольше шести часов. Я по-прежнему несколько сонная и оглушенная, но моя нога больше не ноет, а голова не чувствует себя так, словно готова взорваться от эмоциональной перегрузки. - Ты помнишь, что случилось перед этим? – спрашивает Картер. - Конечно, помню, - огрызаюсь я, слегка раздраженная. – Я ушла не настолько далеко. - Я сказал тебе, что прошу прощения. За то, что я наговорил тебе в больничном дворе. – Он присаживается на край моей кровати. И я откатываюсь от него, не готовая быть так близко к нему. – Ты это помнишь? - Тебе не стоило извиняться. Ты имел полное право высказать все эти вещи. Ты имел полное право… - Почему? – спрашивает он тихо, перебивая меня. – Почему мы это делаем? Почему мы причиняем друг другу боль вот так? - Это всё я, - отвечаю я робким голосом. – Это я причинила тебе боль. Ты сам так сказал. Я разрушила тебя. Остальное… я сама навлекла это на себя. Он ненадолго отводит взгляд, затем снова смотрит на меня. - Ты понимаешь, почему? - Почему что? – спрашиваю я. – Почему я разрушила тебя? Почему я уехала? Почему я приняла те таблетки? - Я знаю, почему ты уехала, - говорит он мне. Я трясу головой. - Ты ничего не знаешь. - И всё же я знаю. Для тебя это было слишком много, не так ли? – спрашивает он, но он не задает вопрос. Он высказывает наблюдение. – Слишком много такого открывания себя кому-то другому. Я не могу ответить ему, потому что он прав. - Я не стану лгать – меня это ранило. Думаю, сильнее, чем почти всё, что когда-либо ранило меня, - продолжает он. Я отодвигаюсь назад, поглубже зарываясь в подушки, жалея, что не в состоянии просочиться сквозь них и исчезнуть. Я не могу выслушивать это. Я не могу выслушивать, что я сделала с ним. - Но я тоже должен был кое-что выяснить, Керри. Почему это так сильно задело меня? Почему я почувствовал себя так, словно мой мир рухнул? Потому что – думаю я, ничего не говоря. Потому что я ужасный человек, потому что я жестокая и недобрая и не способна на чуткость, когда дело доходит до общения с людьми. Картер не отвечает на свой собственный вопрос, и вместо этого оглядывает комнату. - Ты знаешь, я сказал тебе прошлым вечером, когда приехал сюда, что никогда не чувствовал себя более дома, чем здесь. И это правда. – Он делает паузу, смотрит на меня. – Я тут немного осмотрелся, пока ты спала. Ты мало изменилась. - Ты не знал меня тогда, - шепчу я. – Я никогда не давала тебе шанса. - Тебе и не нужно было, - сообщает он мне. - Я тебя узнал. У меня есть глаза. И уши. Я не понимаю, о чем он говорит. - Как бы я ни был напуган за последние несколько часов, я также чувствовал поддержку и утешение. От самого этого места. От этих книг, дисков, картин на стенах. Всё в этом доме напоминает мне о том времени, когда я ощущал себя в безопасности. И я больше не ощущал себя в безопасности, в подлинной безопасности, ну, с Дня Святого Валентина. Я храню безмолвие во время этого признания. - Я бы и за миллион лет не поверил, что сумею пройти через то, что случилось. Никогда. Это повлияло на каждую часть того, кто я есть. На каждую часть. И все эти ночи у Гаммы, перед Атлантой, я не мог не думать – я бы чувствовал себя в безопасности, если бы вот сейчас был в доме Керри. Если бы я по-прежнему был там. Слезы наворачиваются мне на глаза, когда я думаю о том промежутке времени между нападением и отъездом Картера в Атланту – о его позиции, его поведении, манере держаться. Я пробовала дотянуться до него тогда, несколько раз, по различным случаям, но он всегда отталкивал меня. И я отходила назад – отступала – все эти разы. Я не давила на него по-настоящему до нашего вмешательства. Мне не следовало ждать так долго. Мне следовало раньше заметить все эти признаки. Но я была отвлечена моими собственными реакциями на то нападение и его последствия – отсутствие Люси в приемном, отсутствие былых душевных сил у Картера, воспоминания о той сцене, которую я увидела, войдя в дверь третьей смотровой. - Ночами я лежал в кровати и воображал, что вместо этого я здесь, - продолжает рассказывать мне Картер. – Как ты готовишь обед – и велишь мне держаться подальше от кухни. Как я иду спать в подвал и мечусь и ворочаюсь на той ужасной кровати внизу… - При этих его словах я против воли улыбаюсь; я собиралась заменить эту кровать, перед тем как он въехал ко мне, но всё это произошло так быстро. Ему было нужно жилье, у меня было жилье. – И я слышал тебя ночью. Через полы, или, может быть, через вентиляцию, я не уверен. Я слышал, как ты плакала по ночам. Мои глаза слегка расширяются. Он слышал? Все те ночи, когда я заглушала слезы, уткнувшись в подушку, стараясь сохранять молчание… Он замечает мою реакцию. - Ничего страшного – это всего лишь я, Керри. Ты уже рассказала мне все свои секреты, помнишь? О да, я помню. Я помню очень даже ясно. Я делаю глубокий вдох. - Боль коренится глубоко, Картер, - говорю я ему тихо. – Иногда ее чересчур много, чтобы выносить. При этих словах в уголках его глаз появляются морщинки. - Я раньше думал, что если бы я остался здесь, то тогда, может быть, все те события не понеслись бы так по спирали, с полной потерей контроля. Я раньше думал, что если бы я был здесь, то, может быть, в один прекрасный вечер я открылся бы тебе, рассказал бы тебе, что происходит в моей голове, дал бы выход чему-нибудь из этого… Он печально умолкает, погрузившись в воспоминания. - В какой-то момент я должен был признать – я уже больше не здесь. Я не вернусь сюда. И в тот момент всё уже было, ну… - он бросает на меня быстрый взгляд, и я знаю, что мы оба вспоминаем ту сцену в третьей смотровой – когда «все, сговорившись, набросились на него», как он воспринял это. Наше вмешательство. - Я никогда не говорила тебе, как сожалею об этом, - бормочу я, так тихо, что не уверена, слышит ли он меня. Но он кивает головой. - Тебе не следует сожалеть, Керри. Ты сделала то, что считала наилучшим – ты хотела помочь. Я не видел этого тогда. Но я вижу это теперь. Я киваю. - Я рада. - И теперь я здесь. И ты жив, и ты в безопасности, и ты больше не причиняешь себе вред, думаю я про себя, очень сердясь на свои предшествующие поступки. Я могу быть такой глупой. Он тянется через кровать и дотрагивается до моей руки. Теплота этого жеста и его кожи глубоко проникает в меня. - Я… - он останавливается, размышляет о чем-то, затем продолжает. – Думаю, я понимаю, почему я был так сломлен, когда ты уехала из Атланты. Керри, я думаю… Я поднимаю руку, внезапно запаниковав, боясь, что мне известно, о чем он вот-вот скажет. - Не надо, Картер. Не говори больше ничего. - Почему? – спрашивает он. - Потому. Я не могу… - запинаюсь я. – Я не могу это слышать. Я не могу. - Ты можешь, - убеждает он меня. Я качаю головой. - Ты ошибаешься, - говорю я ему. – Ты не понимаешь. Я раньше никогда… никогда не испытывала такого, такой полной поглощенности моими собственными чувствами и силой твоих чувств. Я не знаю, как справляться с этим. Или как анализировать это. Он слегка улыбается. - Тебе не обязательно анализировать это. Это не что-то такое, что нужно разгадать или вычислить. Это просто что-то, что ты чувствуешь. И я знаю, что ты что-то чувствуешь – иначе ты не покинула бы Атланту так, как ты это сделала. Ты почувствовала что-то, с чем, как ты подумала, не можешь справиться, и поэтому ты уехала. Я проснулся один – и я почувствовал что-то, что не привык чувствовать. Я бы пришел к тебе раньше, так что мы могли бы поговорить – но у меня не было никакого другого выбора, кроме как оставаться там. И поэтому мой гнев рос и накапливался. Но теперь нас больше не разделяет полет на самолете или тысячи миль. Я подумал, что, может быть, я мог бы отрицать то, что я чувствовал, если бы я был вдали от тебя. Но я не собирался оставаться в Атланте навечно. Рано или поздно я должен был вернуться назад в Чикаго. Я вытаскиваю свою руку из его руки. - Ты должен отрицать всё, что бы ты ни чувствовал, Картер, - говорю я ему. – Если не ради твоей собственной эмоциональной безопасности, то ради моей. - Для меня это уже слишком поздно – такое отрицание, - отвечает он мягко. – Я уже всё узнал об отрицании. – Я знаю, о чем он говорит; время, проведенное в выздоровлении от наркотической зависимости, не выветрилось из памяти. – Я не могу отрицать, что я люблю тебя. Сила этих слов такова, что ощущается как удар в грудь, и я с трудом дышу. Слова, которые он произнес, заполняют комнату. - Я уже давно люблю тебя, Керри – как друга, главным образом. В этом было и что-то еще, но я не думаю, что когда-либо исследовал это с должной тщательностью. Но после того вечера в Атланте – того вечера, когда тебе было дурно, того вечера в темноте – я понял. Не осталось никаких вопросов. Я влюбился в тебя. Я не могу вычеркнуть это из моей жизни так, словно этого и не было. И я не могу вычеркнуть то, что случилось следующим вечером, когда мы занимались любовью. Я не могу пройти мимо этого, или двигаться дальше как ни в чем не бывало. Вот почему ты так опустошила и уничтожила меня, когда уехала. - Ты… - я спотыкаюсь на своих словах. – Ты должен пройти через это и двигаться дальше. Ты должен преодолеть это. - Почему? – спрашивает он. - Потому что это чувство не взаимно? Слова, которые выходят из моего рта, подобны смоле. - Нет, не поэтому. - Скажи, что у тебя нет ко мне никаких чувств, помимо дружбы, - бросает он, точно вызов. Мой разум прокручивает заново события того вечера, который мы провели вместе в Атланте. То, как он прикасался ко мне. То, как откликалось мое тело. Всё, что было тогда – и я не могу сказать эти слова. - Нет, - удается мне выдавить. - Ты лжешь, - говорит он, уверенный в своих словах. – Почему ты не можешь признать это? Что так сильно ужасает тебя, что ты не можешь признать свои чувства? - Перед этим я попросила тебя уйти, Картер, - говорю я, задыхаясь, что-то сдавливает мне горло. - А я сказал тебе, что не могу этого сделать. Я не уйду. Не сегодня. – Он придвигается ближе ко мне на кровати, прежде чем я могу воспротивиться, и охватывает меня руками. – Послушай меня, Керри, - говорит он мне в волосы. – Я люблю тебя. Я борюсь с ним. - Нет. - Да. Я люблю тебя. - Нет, - кричу я, но знаю, что не имею этого в виду. Его слова – как бальзам на мою душу, независимо от того, насколько они пугающи. Он отодвигается и берет меня за плечи, и целует меня, крепко и настойчиво. Мое тело немедленно отзывается, как если бы мы были разлучены друг с другом многие годы, а не всего лишь неделю. Я не могу удержаться; я притягиваю его ближе, сжимая в горстях его рубашку. Мой язык обводит его губы, его зубы, внутреннюю часть его рта. Он так хорош на вкус. Я делаю это. Я провоцирую это. Я хочу этого. Мысли рикошетируют у меня в голове, как мячики для пинг-понга, от которых я стараюсь уклониться. Картер отстраняется, и я буквально всхлипываю от этой потери – от того, что его губ теперь нет на моих губах. - Скажи это, - выдыхает он. Я смотрю ему в глаза. - Я не знаю, как это сделать, - говорю я ему. - Всё, что ты должна сделать – произнести эти слова. - Нет. – Я указываю на нас обоих, на наши тела на кровати. Я знаю, как мы близки, насколько опасным это может оказаться. – Я не знаю, как у нас может быть… всё это. Такое не получится. - Почему нет? – спрашивает он. – Нет никаких причин, почему это не может получиться. И я никогда еще не видел, чтобы ты сдавалась в какой-либо ситуации, Керри. Никогда. Ты для этого слишком упрямая. И в этом он тоже прав – но тут я не доверяю самой себе. Я не доверяю моему сердцу. Я не доверяю себе, потому что хотя я могу лгать и говорить ему, что не чувствую ничего, но мое сердце знает, что оно испытывает. Я не хочу принимать это, из-за всех осложнений, которые это может вызвать, как личных, так и профессиональных. Глубоко в душе я знаю, что у меня нет выбора. - Поговори со мною, - молит он. - Не играй в интеллектуальные игры сама с собой. Поговори со мною. Я упрямо трясу головой. - Я не могу, Картер. - Нет, ты можешь, или мне придется поцеловать тебя снова. Одна мысль об этом посылает дрожь восторженного озноба по моему позвоночнику. - Это бы подействовало, только если бы я сопротивлялась этому. Он улыбается. - Я начинаю до тебя добираться. - Ты уже добрался до меня, Картер, - бормочу я. Улыбка становится шире. - Ну, так поговори со мной. Просто расскажи мне, что сейчас происходит в твоей голове. Я вздыхаю. - Это настолько сложно... - Сложно, если мы позволим этому быть таким, - говорит он. - Картер, я твой начальник… Он обрывает меня. - Я не хочу слушать об этой административной чепухе. Расскажи мне о сложностях, которые ты создаешь у себя в голове и которые не имеют никакого отношения к работе. Я делаю глубокий вдох. Он выглядит таким решительным. - Я не просто отдаю свое сердце, Картер. Я не думаю, что хоть когда-нибудь делала это для кого-то – во всяком случае, не полностью. Он тихонько смеется. - Я не прошу твоей руки для брака, Керри. Я прошу тебя признать твои чувства ко мне. - И что тогда? Что случится в результате этого? Я признаю, что я чувствую, и тогда ты победил? - Дело тут не в победе, - говорит он, нежно рисуя пальцем круги на моей ладони, вызывая у меня головокружение. – Это станет точкой, от которой мы начнем. Посмотрим, что случится после этого. Позволим фишкам упасть, как у них выйдет. - Мне это плохо удается, - признаюсь я. – Мне нравится планировать события. Он снова улыбается. - Я это знаю – господи, я это знаю. Но такое нельзя спланировать, Керри. Любовь – это не что-то, что ты можешь спланировать, так, чтобы это случилось, когда ты чувствуешь, что тебе хотелось бы этого, или отменить, когда ты больше не в настроении. Я не планировал испытывать к тебе такие чувства. Это просто произошло; это застало меня врасплох. Внезапно всё это становится таким чрезмерно большим и чрезмерно неясно вырисовывающимся, угрожающим. Я чувствую себя такой маленькой в сравнении с этим. Картер замечает, как изменилось выражение моего лица. - В чем дело? - Обними меня, - упрашиваю я, начиная плакать, неуверенная в том, почему текут слезы или откуда исходят мои слова. Всё, что я знаю – это то, что я нуждаюсь в нем, я нуждаюсь в безопасности, которую он несет. – Пожалуйста. И тогда он осторожно опускает меня на кровать, сворачивается у меня за спиной, его тело приникает к моему, моя здоровая нога вжимается в матрас. Он обвивает одной рукой мою талию, его ладонь ложится мне ниже ребер, и его лицо утыкается мне в шею. Мы лежим так долгое время, не разговаривая, и постепенно мы оба уплываем в сон. * * * If this is love, she says, Then we're gonna have to think about the consequences She can't stop shaking I can't stop touching her Если это любовь, говорит она, Тогда мы должны подумать о последствиях Она не может перестать дрожать, Я не могу перестать дотрагиваться до нее * * * Я просыпаюсь, ощущая мягкое дыхание Картера у себя на коже. Я чувствую себя в безопасности и защищенной, случай с таблетками, виски, разбитыми стаканом и бутылкой забыт. А потом всё это возвращается ко мне. Я пробую пошевелиться, гадая, смогу ли я выбраться из постели, не потревожив Картера. Его руки крепче смыкаются вокруг меня. - Куда ты идешь? – спрашивает он, голос у него сонный. - Я только собиралась встать с кровати на минутку. - Пожалуйста, не надо, - говорит он, и тогда я снова сворачиваюсь в его руках. Я лежу лицом к окну и смотрю наружу, на серый рассвет, и мы оба лежим молча, слушая, как сильный дождь льется прямо за стеклом. В комнате тепло и тихо. Пока я спала, Картер должен был погасить лампу. Тени от облаков смешиваются с начинающимся днем и бросают серые и голубые отсветы на стены спальни. Его тело так близко к моему, его дыхание у самого моего уха, его рука покоится на моем животе так небрежно, но вместе с тем так покровительственно. Я чувствую спокойствие и ясность в мыслях. Потом Картер убирает руку с моего живота и нежно, осторожно массирует мне бедро и поврежденную ногу. - Больно? – спрашивает он. - Нет. Ощущения замечательные. И это действительно так. Викодин уже выветрился, так что с сохранившимися после него остатками боли нужно справиться, и медленные движения рук Картера по ноющим мышцам вызывают удивительные ощущения. Но затем, через несколько минут, кажущихся очень долгими, его рука возвращается обратно, его пальцы нерешительно играют с подолом рубашки, которая на мне надета. Он ждет, чтобы я сказала что-нибудь, что-нибудь вроде: «Картер, нет» или «прекрати», но я этого не делаю. Я вообще ничего не говорю. Его руки пробираются под материю, двигаясь по моей коже, находя выпуклость моей груди, спрятанную под лифчиком, и он нежно охватывает ее ладонью, сжимая, потом скользит пальцами вокруг соска, который затвердевает в острие от его забот. Я беспокойно шевелюсь в его руках, чувствуя, как растет мое возбуждение. Он продолжает ласкать мои груди, а потом, излишне скоро, опускает свою руку вниз, вытаскивая ее из моей рубашки, его пальцы возятся с поясом моих брюк, расстегивают его, спуская вниз молнию. На этот раз он не ждет и просовывает руку внутрь, охватывая меня через трусики, и я издаю стон. - Картер… Он двигается, прижавшись ко мне, и я чувствую его, уже твердого, упирающегося в мои ягодицы. Я слегка перемещаюсь на кровати, и меня вознаграждает звук удовольствия, срывающийся с его губ; я улыбаюсь. Его рука медлит на шелковистом поясе моих трусиков, поигрывая с ним. - Я должен быть уверен, что ты этого хочешь, - говорит он мягко. - Я хочу, - отвечаю я без колебаний. – Я хочу. Как эта часть может быть такой легкой и простой, а остальное, слова, которые, как я знаю, он жаждет услышать, быть таким трудным? Я хотела бы видеть улыбку, которая, я не сомневаюсь, играет сейчас у него на губах, но я недолго думаю об этом, когда его рука прокрадывается внутрь моих трусиков, и его пальцы находят меня, раскрывают меня, гладят меня. Я выгибаю спину, прижимаясь к нему, и он двигается рядом со мной, более настойчиво. - Ты такая влажная, - тихо стонет он. Я не могу ответить на это; я полностью поглощена чувствами, чистыми ощущениями. Его пальцы знают всё о правильных местах, которые надо трогать, и я до транса заворожена тем, что он делает. Одна моя рука поднимается и останавливается на его бедре, единственном месте, до которого я могу дотянуться, хватая и стискивая его, желая удержать его на месте. Теперь я не убежала бы от него, даже если бы кто-нибудь заплатил мне. Один его палец колеблется у моего входа, не принуждая, просто пробуя. Затем без предупреждения он проникает внутрь, и я вскидываюсь ему навстречу. - Господи, - вскрикиваю я. Его палец скользит внутрь и наружу, в имитации того, что делало его тело в Атланте, и воспоминания об этом, в сочетании с чувствами теперешнего момента, затопляют меня. Его палец двигается поверх того места, где я больше всего его жажду, и я едва могу оставаться неподвижной. - Картер, пожалуйста, - выдыхаю я. Я хочу, чтобы он был внутри меня, так сильно, что едва могу это выносить. - Я хочу, чтобы это было для тебя. Только для тебя. И он делает это – только для меня. Это не занимает много времени – он медленно чертит круги подушечками пальцев, выбирая подходящую скорость, поддерживая как раз нужную силу давления. Мне удобно от того, что я лежу к нему спиной; так я менее уязвима. Но это также и ужасно возбуждает – ощущение шершавой щетины на его подбородке, касающейся основания моей шеи, попытки угадать, какое сейчас выражение у него на лице. И тогда я поворачиваю голову, поворачиваю верхнюю половину тела в его объятиях, чтобы он мог видеть меня хотя бы в профиль, и он смотрит на меня, смотрит в меня, как кажется. Его пальцы делают всё правильно, и после этого нужно уже не много времени. Я чувствую, как это подступает; я разваливаюсь в его руках. - Иди ко мне, - упрашивает он, сделав один короткий, легкий толчок в меня. Я могу только вообразить, как силен его самоконтроль, и это поражает. Но я способна мыслить ясно только еще один или два мига. Затем я раскалываюсь на части, выкрикивая его имя. Я всё еще тяжело дышу, когда он отдергивает руку, почти грубо, тянет за мою одежду, стараясь снять с меня всё поскорее. Я перекатываюсь и делаю то же самое для него; я не могу раздеть его так быстро, как надо. Мне нужно увидеть его кожу, его тело – отчаянно нужно. У него возникает заминка с моими брюками из-за моей больной ноги; я чуть кривлюсь, только на секунду, и потом выкручиваюсь из них самостоятельно. Он использует это время для того, чтобы встать и сбросить свои собственные брюки, позволяя им просто соскользнуть на пол, прежде чем вернуться в постель. Мы не даем себе труда лечь под простыни; вместо это Картер входит в меня плавным, глубоким толчком, и я хватаю ртом воздух. Я всё еще очень чувствительна после миновавшего оргазма, и он должен это знать, но он, кажется, не может справиться с собственными действиями, и он двигается внутрь и вовне меня, торопливо, почти беспорядочно. - После того, как ты уехала... – Внутрь. – Я мечтал об этом... – Наружу. – О том, чтобы быть внутри тебя... – Внутрь. – Всё время.... – Наружу. Эти слова снова делают меня готовой, до невозможности готовой, чувствующей себя так, словно я балансирую на вершине скалы, едва удерживаясь от падения. Единственные шумы в комнате – это звуки того, как его тело движется поверх моего, наши стоны, дождь за окном. Я непроизвольно сжимаюсь вокруг него, и он дрожит. Он так глубоко внутри меня, и этого недостаточно, никогда не достаточно. Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я не хочу, чтобы это хоть когда-нибудь заканчивалось. Но он сдерживался слишком долго, и он больше не может ждать. Он издает крик и погружается в меня с такой силой, что это ощущение остро-болезненно. Я смаргиваю боль и сосредоточиваюсь на удовольствии, и мои глаза словно не могут вдоволь насмотреться на него. Он закидывает голову назад и извергается в меня, и я чувствую, как мое тело реагирует и отвечает ему. Много минут спустя он делает движение выйти из меня, и я чувствую внезапное побуждение, иррациональное желание встать и бежать. Какого черта со мной творится? Картер замечает мою неловкость и тревогу и мягко дотрагивается до моего лица, нежно целует в губы. - Не покидай меня снова. Укол боли пронзает меня при этих его словах. Я немо качаю головой. Я не собираюсь этого делать, говорю я молча себе и ему. Мы отдыхаем в объятиях друг друга. * * * Часом позже, когда дождь всё еще льется, я шевелюсь. - Я схожу возьму что-нибудь выпить, - шепчу я Картеру. Он что-то бормочет, в полусне, и я запечатлеваю ласковый поцелуй у него на лбу. Встав с постели, я снимаю свой халат с крючка в ванной и направляюсь на кухню. Разбитое стекло и виски убраны, пол чистый – Картер, очевидно, позаботился об этом, пока я спала. Я беру стакан и наливаю в него сока из холодильника, восхищаясь тем, как спокойно и умиротворенно я себя чувствую. Я не чувствовала себя так вот уже много лет. Сознание присутствия Картера в спальне вызывает у меня ощущение удовлетворения и безопасности, и я хочу вернуться туда, к нему, в его объятия. Это была длинная ночь для нас обоих; хорошо бы мы смогли проспать часть дня. Я иду обратно в спальню, ставлю стакан рядом с кроватью и мгновение смотрю на то, как спит Картер. Он выглядит таким же безмятежным, как я чувствую себя. Я не могу поверить, что уехала из Атланты, зная, насколько замечательно так чувствовать себя. Я иду в ванную и бросаю взгляд в зеркало. Я узнаю свое отражение как принадлежащее мне, но только это другая я, кто-то, до кого дотрагивались, кого любили, и мне нравится то, что я вижу. Вернувшись в спальню, я решаю подобрать одежду, разбросанную на полу. Я вешаю свои брюки и рубашку на вешалку и поднимаю брюки Картера. Что-то выпадает из кармана и подскакивает, ударившись об пол. Я наклоняюсь, не без труда, чтобы взять эту вещь с коврика перед кроватью, где она приземлилась. «Керри Уивер. Викодин», гласит этикетка на флаконе. «По 1-2 таблетки каждые 4-6 часов по мере необходимости». Мое сердце наполняется ужасом, я пристально смотрю на Картера, так мирно спящего. Трясущимися руками я открываю флакон. Там три таблетки. Мои мысли торопливо бегут назад. Когда я нашла флакон, таблеток было семь. Я приняла одну после того, как увидела Картера в больничном дворе, и две прошлым вечером. А это означает, что должно было остаться четыре. Не три. Каким образом флакон очутился в кармане у Картера, если только он сам не положил его туда? И где недостающая таблетка? Волна боли расцветает у меня в груди, распространяется по рукам. Нет, говорю я себе в отчаянии. Он не сделал этого. Он бы не стал. Но противоречащее этому свидетельство так и сияет мне в глаза яркой белизной с донышка янтарно-коричневого флакона.
Инна ЛМ: 7. Двойственность (Duplicity) Краткое содержание: вернувшись на работу, Керри пытается отдалиться от Картера, и неожиданное происшествие в приемном отделении только ухудшает ситуацию. * * * * * * * * * * - Я тут подумал о том, чтобы отправиться сегодня на поиски квартиры, - заявляет Картер, с места в карьер, как только входит в кухню этим утром. Я смотрю на него и вздергиваю бровь, не зная, что ответить на это. Было время, когда я приветствовала бы его возращение сюда, в мой подвал. Но теперь я не могу этого сделать. - Я жил с Гаммой с тех самых пор, как уехал отсюда, но начинаю думать, что собственное отдельное жилье – это не такая уж плохая идея, - продолжает он. Я киваю и отпиваю глоток кофе, который только что приготовила. Он горячий и крепкий и стекает вниз по моему горлу как жидкий огонь. Я рада этой боли. - С тобой всё в порядке? – спрашивает Картер. – Ты что-то притихла. - Просто устала. - Нам не удалось толком поспать, - говорит он, выражение его лица напоминает мне о той страсти, которую мы разделили в середине ночи и снова, рано поутру. – Я удивился, что ты уже проснулась, когда я встал. – Он всовывает ломтик хлеба в хромированный тостер. Я не хочу говорить ему, что причина, по которой я спозаранку встала, приняла душ и оделась – это терзающие меня размышления о флаконе викодина, который я нашла у него в кармане сегодня утром, и о пропавшей таблетке из этого флакона. Я делаю еще один глоток обжигающего кофе, стараясь сохранить нейтральное выражение лица. - Спасибо за то, что прибрался на кухне, - говорю я ему, пытаясь сменить тему. - Там было множество мелких осколков стекла, - отзывается он. – Я не хотел, чтобы кто-то из нас порезался. Я делаю паузу, стараясь подобрать слова очень тщательно и осторожно. - Викодин… я не знаю, что с ним случилось. Ты видел его, когда прибирался? Поджаренный хлеб выскакивает из тостера, и Картера кладет его на тарелку, не намазывая ни маслом, ни джемом, точь-в-точь так, как он всегда раньше готовил себе тосты. - Да. Я собирался избавиться от него – для тебя. – Он ловит мой взгляд. – Конечно, если ты хочешь, чтобы я это сделал. Может быть, мне следовало оставить такое решение за тобой. - Нет, - говорю я ему, настолько непринужденно, насколько возможно. – Я думаю, это хорошая мысль – избавиться от него. По его лицу проходит улыбка, и он откусывает кусочек тоста. - Я рад. Я просто подумал, ну, знаешь, незачем держать его здесь, на тот случай, если снова возникнет искушение. - А как насчет тебя? – спрашиваю я, пожалев о вопросе сразу же, едва он вырывается у меня изо рта. - Что ты имеешь в виду? – спрашивает он, с излишней поспешностью. - Я не хочу, чтобы ты тоже подвергался искушению, - говорю я ему без обиняков. Ну, признай же это, и всё, умоляю я его молча. Скажи мне, что ты взял эту таблетку. Не лги мне. Он прислоняется к разделочному столу, держа тарелку в руке. - Я не испытываю искушения, - отвечает он твердо. – Я уже знаю, что это может сделать со мной. Я не хочу оступиться. – Внезапная вина окрашивает румянцем его лицо, и на мгновение я думаю, что он намеревается признаться. Я охватываю свою кружку ладонями, жар просачивается в пальцы через кожу. Но Картер не делает того, чего я ждала. - Извини… я не имел в виду, что ты снова вернулась к этой привычке… Я качаю головой. - Всё нормально, Картер. Что я на самом деле хочу сказать, так это: скажи мне, Картер, ты и вправду собираешься избавиться от них, или ты собираешься приберечь их на черный день? Вместо этого я не говорю ничего. - Что мы будем делать? – спрашивает он, и я взглядываю на него, испуганная. - С чем? - С работой. Ты возвращаешься туда послезавтра, и я тоже. Я напрягаюсь; я не задумывалась об этом – пока еще нет. - Мы ничего не должны делать. - Так, значит, мы сохраним это… - он колеблется, - между нами? - Да, - отвечаю я твердо. – Было бы ужасно дурно, если бы кто-нибудь узнал… Поскольку я – заведующая приемным и твой начальник… Он кивает. - Знаешь, как бы мне это ни было неприятно, но я знаю, что ты права. Я не хочу, чтобы кто-то из нас попал в беду. И кто знает, это может быть забавным. Хранить секрет, я хочу сказать. Я могу сохранить секрет. У меня в горле образуется комок. О да, Картер, ты умеешь хранить секрет. Ты безусловно умеешь. Я едва могу смотреть на него. - Ты не хочешь… ну, я не знаю, отправиться вместе со мной поискать мне квартиру? Я понимаю, это не самое захватывающее занятие для выходного дня, но я подумал… - Вообще-то у меня куча бумажной работы, которой надо заняться, - лгу я. – Бюджетные отчеты для Романо. Он кивает и доканчивает свой тост. - Я могу зайти к тебе попозже? Его явно начинает сбивать с толку мое отсутствие энтузиазма. Я не представляю, что делать – если я скажу ему «нет», у него возникнут подозрения, и он примется гадать, почему я так настойчиво стараюсь оттолкнуть его, а это, скорее всего, заставит его попытаться приблизиться ко мне. Но я не могу сказать ему «да» – я не могу притворяться, что всё отлично, когда это определенно не так. Или могу? - Разумеется, - говорю я ему, стараясь принудить себя выглядеть и говорить так, как будто всё в норме. – Просто позвони мне, когда закончишь. Он поворачивается к раковине и споласкивает под краном свою тарелку, а потом ставит ее в сушилку. Потом он снова смотрит на меня, с задумчивым выражением на лице. - Может быть, я слишком сильно давил на тебя прошлой ночью, Керри. Рассказывая тебе, что я чувствую… заставляя тебя сделать попытку признаться мне, что ты чувствуешь то же самое. Извини меня за это. Я хочу, чтобы ты не торопилась, не подгоняла себя, убедилась, что тебе удобно в этой ситуации. Я действительно люблю тебя, но я больше не буду тебя подталкивать и давить на тебя. Извини меня. Он выглядит таким искренним, что я ощущаю ноющую боль в груди. Я отчаянно хочу, чтобы всё было просто. Я слегка качаю головой. - Не беспокойся об этом. - Ладно, - говорит он мне и пересекает комнату. Он наклоняется поцеловать меня, и я разрешаю ему это. Я не могу заставить себя поцеловать его в ответ. Он отодвигается, в глазах у него озабоченность. - Ты уверена, что с тобой всё в порядке? - Я же сказала тебе, всё отлично. Просто я немного рассеянна. Так всегда бывает, когда я беру отпуск и приходится начинать думать о возвращении. – Мои слова текут гладко, как мед, как яд. - Тогда я позвоню тебе попозже, - говорит он мне и нежно дотрагивается до моей руки, выходя из комнаты. Я жду, прислушиваясь к звуку закрывающейся входной двери, а потом к звуку его заводящегося джипа. Я всё еще могу ощутить прикосновение его руки сквозь всю одежду, которая на мне надета. Я еще долго стою у стола после того, как он уехал, в каком-то оцепенении, гадая, как поступить дальше. * * * Я в результате решаю, как поступить. Само собой, у меня очень маленький выбор. Когда он звонит – а он и правда это делает – я позволяю включиться автоответчику. Я уже предвижу, как будет искушать меня его голос, поэтому поворачиваю регулятор громкости так, чтобы всё, что я смогу расслышать – это звук включившегося механизма, когда он записывает сообщение, перематывает пленку, останавливается. Постепенно я обнаруживаю, что мне придется отключить и звонок у телефона, поскольку он звонит снова и снова весь вечер. Мигающий красный огонек обжигает мне глаза, пока сообщения накапливаются на пленке. Когда поздно вечером Картер приезжает, я уже погасила все огни в доме. Он звонит в дверь дважды. Потом стучит – громко. - Керри! – зовет он сквозь толстую деревянную дверь. Он стучит снова, на этот раз громче, настойчивее, еще раз называя меня по имени. Не сдавайся, говорю я себе, и поэтому остаюсь там, где я есть, на диване, в темноте моего собственного дома, обняв себя руками, стараясь отгородиться от его стука, от его голоса. - Черт возьми, - слышу я, как он ругается. Я хочу открыть ему дверь, впустить его, всё прояснить, но я не могу. Я должна быть сильной, я должна не терять голову и взять себя в руки, перед тем как вернусь на работу, и это – единственный способ, который мне доступен. Новое противостояние с ним только сделает всё еще тяжелее. Он еще один, последний раз разочарованно ударяет в мою дверь, прежде чем уйти. Звук мотора его джипа так громок на тихой улице. Наконец я встаю с дивана и медленно пробираюсь по затемненному дому в сторону постели. * * * - Доброе утро, доктор Уивер, - говорит мне Рэнди, когда я появляюсь в приемном. Я захожу за стойку регистратуры и проверяю доску. - У нас всё спокойно? – спрашиваю я у нее, и она кивает. - Поступила массовая автотравма из-за пьяного водителя, но сейчас всё под контролем. Входит Лука, он выглядит утомленным. - Привет, Керри. - Привет, - говорю я ему, направляясь к ординаторской. – Тяжелая ночь? Он идет вместе со мной в ординаторскую и кивает. - На скоростном шоссе было массовое столкновение. Поразительно, как один пьяный может быть ответственен за столько повреждений. – Я достаю свой стетоскоп и бейдж из шкафчика. – Мы потеряли одного, троих отправили в хирургию, а водителя обработали и отпустили на попечение полиции. - У него не было никаких травм? – спрашиваю я недоверчиво. - Несколько порезов и царапин. Такое правосудие ужасно. Я уже хочу ответить ему, когда дверь ординаторской открывается и входит Картер. Я быстро смотрю на него, а потом отвожу взгляд. - Тебе следует пойти домой и немного поспать, Лука, - советую я ему и иду к выходу из ординаторской, проскользнув мимо Картера, пока он роется в своем шкафчике. Он нагоняет меня в коридоре. - Где ты была прошлым вечером? Я звонил… я приехал… - У меня была страшная головная боль, - лгу я ему. – Я выдернула из розетки телефон и рано легла спать. - Привет, Картер, с возвращением, - слышим мы оба, прежде чем наш разговор может продолжиться дальше. Я поднимаю глаза на Марка Грина. Картер кажется слегка смущенным от этого внимания и чуть пригибает голову. - Спасибо, - говорит он. - Ты чувствуешь себя готовым к работе, как я понял? – осторожно спрашивает Марк, ни словом не упоминая о наркотиках, или зависимости, или реабилитации здесь, в коридоре. - Я чувствую себя прекрасно, - отвечает ему Картер, и его голос звучит уверенно. – Я признателен за второй шанс. - Ты часть приемного, Картер. Мы тут зависим от тебя. И я знаю, что все рады твоему возвращению. - А как насчет вас, доктор Уивер? – спрашивает Картер, и Марк бросает на меня мимолетный взгляд. – Вы тоже рады моему возвращению? Не делай этого, приказываю я ему одними глазами. Я сглатываю комок в горле, отгоняя исподволь подступающую нервозность. - Да, Картер, я рада, - удается мне произнести. - Доктор Грин, вас к телефону, - зовет Рэнди из регистратуры. - Я сейчас подойду, - откликается он, потрепав Картера по плечу. – Ты выглядишь немного усталым, Картер. - Мало спал последние несколько ночей, - отвечает Картер, в его тоне звучит многозначительный намек, когда он смотрит на меня. Я посылаю ему предупреждающий взгляд. – Думаю, я просто немного нервничал из-за возвращения. - Если тебе что-нибудь понадобится… - Я обязательно обращусь к вам или к доктору Уивер. Спасибо, - заканчивает он, и Марк кивает, а затем направляется назад в регистратуру. - Ты вступаешь на опасный путь, Картер, - предостерегаю я его. – Это игра с огнем. Он смотрит как сама невинность. - Я не сказал ничего инкриминирующего... – Он делает паузу, а затем произносит слегка подчеркнуто: - Доктор Уивер. - Позаботься о том, чтобы и впредь не сказать ничего такого, - говорю я ему, понизив голос. - Ты старалась избегать меня прошлым вечером, - говорит он, точно с той же громкостью, что и я. - Здесь не место, Картер… - начинаю я, но он прерывает меня и оглядывает с заговорщическим видом. - О, ну ладно. Мы поговорим попозже, - говорит он, и я слегка качаю головой. - У меня есть работа, - напоминаю я ему и направляюсь к двери ординаторской, сознавая, что его глаза наблюдают за мной. * * * В ординаторской я пересматриваю расписание дежурств. Это единственный способ, и всё должно быть сделано без промедления. Если я начну колебаться, то никогда не сумею сделать этого. Я перераспределяю мои собственные смены так, чтобы быть свободной каждый раз, когда Картер работает, и наоборот. Я тяжело вздыхаю, когда откладываю ручку, зная, что он, самое меньшее, захочет получить объяснение, а самое большее – разозлится. Но я должна это сделать. Я должна соблюдать дистанцию. - Керри. Я поднимаю глаза и вижу хмурое лицо Роберта Романо. Господи, это последнее, что мне сегодня нужно. - Здравствуй, Роберт. - Я заметил, что ты была в отпуске на прошлой неделе? - Да, - говорю я ровно. - Ты наслаждаешься тем, чтобы хранить секреты, Керри? – спрашивает он, и я напрягаюсь, немедля встревожившись относительно того, что именно ему известно. – Мне кажется, есть что-то, что ты забыла сообщить мне. Я поднимаю бровь, стараясь выглядеть невинно. - И что бы это могло быть? - Маленькая поездка Джона Картера в Атланту. Насколько я помню, ты говорила, что он в отпуске по болезни. Я и не знал, что это был месяц в палате с мягкими стенами подальше от шкафа с наркотиками. Мои плечи обмякают. Мне следовало бы знать... Невозможно было бы вечно держать это в тайне от него. - Он прошел реабилитацию от наркозависимости, Роберт, - поправляю я его, мой голос резок. – Палаты с мягкими стенами вышли из употребления в семидесятых. - Неважно, - пожимает он плечами с презрительным видом, подходя к столу с кофеваркой и наливая себе чашку кофе. – Кому выставили счет за этот его маленький отпуск? Я делаю вдох, потом перевожу дыхание. Спокойнее, говорю я себе. Постарайся не вспылить. Не подначивай его. - Пребывание Картера в Атланте было оплачено его семьей. Окружная не несет финансовой ответственности за это. В основном это правда. Мы действительно подергали за кое-какие ниточки, чтобы поместить его в тот центр, и за билет на самолет действительно заплатили мы, или, скорее, я – но этого никто не знает. Насколько известно Марку Грину и Онспо, деньги на билет поступили из бюджета нашего отделения. - Многие сотрудники приемного были вовлечены в то, чтобы сохранить это в тайне от меня, - говорит Романо. – Вообще-то я считаю, что было принято преднамеренное решение оставить меня в неведении. И принято тобой, если я не ошибаюсь. - Я не думаю, что что-то было сделано преднамеренно, Роберт, - как ни в чем не бывало лгу я, стараясь утихомирить его растущий гнев. – Мне не казалось, что было необходимо… - Это безусловно было необходимо, Керри. Я – главный врач, - рявкает он. - А я – начальник приемного отделения, - парирую я, не давая ему закончить. – И я считаю, что поскольку я занимаю этот пост, то это позволяет мне принимать определенные решения, касающиеся персонала приемного. В случае с Картером я приняла решение, которое, как я подумала, было наилучшим в тот момент. На его лице появляется гримаса отвращения. - Мы и раньше с этим сталкивались, Керри, и ты знаешь, что я не всегда доверял решениям, которые ты принимала в последнее время. Я вспоминаю про Энджи, ту умственно отсталую рыжеволосую девушку, которой я поставила центральный катетер – вопреки его «мнению» – и это вызывает у меня короткую вспышку гнева. - Ты, несомненно, имеешь право на собственное мнение, Роберт. Но я придерживаюсь тех решений, которые приняла, и отстаиваю их. – Мой голос остается спокойным. – Это касается всех решений. Он пристально смотрит на меня, наверняка стараясь смутить этим взглядом, и я не уверена, пытается ли он решить, что сказать дальше, или у него попросту закончилось всё то, что он мог высказать. В конце концов он слегка закатывает глаза и делает глоток из своей кружки. - Так, значит, нашему другу Картеру теперь намного лучше? – спрашивает он. Если бы я вела эту беседу с кем-то, кому я доверяю, мой ответ, вероятно, был бы иным. Но в моей жизни осталось так мало людей, которым я могу довериться в данную минуту, и Роберт Романо определенно не один из них. - С ним всё отлично. - На будущее, Керри, я думаю, будет разумно, чтобы ты держала меня в курсе любых ситуаций, которые возникают здесь у вас внизу с персоналом приемного. - Это приказ, Роберт? – отрывисто спрашиваю я его. Я ни от кого не принимаю приказов, и менее всего от этого маленького проныры. - Ты можешь интерпретировать это любым способом, каким захочешь, - говорит он и направляется было к ординаторской, но наталкивается по дороге на Картера. – А, доктор Картер. Такой весь из себя завязавший и не употребляющий – теперь, когда вы возвратились из Атланты? Картер переводит взгляд с Романо на меня, затем снова на Романо, его лицо исполнено неуверенности. Романо хихикает, и, прежде чем Картер успевает ответить, хлопает его по спине немножко слишком сильно и уходит. - Вот ублюдок, - бормочу я себе под нос. - Я не думал, что он знал, - говорит Картер. - И я тоже. Картер присаживается к столу напротив меня. - Чем ты занимаешься? – спрашивает он и вытаскивает расписание из моих рук. Он проглядывает его, потом смотрит на меня. – Какого черта ты делаешь? – спрашивает он опять, на этот раз заметно расстроенный. Малик просовывает голову в ординаторскую. - «Скорая» везет жертву огнестрельного ранения. – Он уже оделся в одноразовый халат. - Когда они будут? – спрашиваю я. - Уже на входе. - В первую травму, - говорю я Малику и забираю расписание у Картера. - Керри… - начинает Картер, наполовину рассерженный, наполовину испуганный смыслом моих поступков. - Мы поговорим об этом позже, - говорю я ему и ухожу из комнаты. Правда заключается в том, что я не хочу говорить об этом. Ни сейчас. Ни когда-либо позднее. * * * Остаток дня я успешно избегаю Картера. День сегодня выдался суматошный, и я позаботилась о том, чтобы у него всегда были пациенты, которыми нужно заняться, никакого свободного времени, и для себя я делаю то же самое. Позднее я, улучив минуту, иду в ординаторскую, чтобы наскоро выпить чашку кофе, и невольно проклинаю его жуткий вкус. Входит Халей, она кажется раздраженной. - Кофе? – спрашиваю я ее, и она кивает. Я наливаю ей чашку. - Это девчонка сводит меня с ума, - замечает она. - Кто? - Эбби Локхарт. Она не самый мой любимый человек на свете, но сегодня, клянусь, она истрепала мне все нервы. Она целый день что-то бормочет сама себе. И тут Эбби собственной персоной заходит в ординаторскую, выглядя виноватой, когда она быстро смотрит на Халей и потом на меня. Я не знаю, чье присутствие заставляет ее больше дергаться – Халей или мое. Хотя она явно знает, что преуспела-таки в том, чтобы донять Халей. А это – такое, чего я даже себе не пожелала бы. - Извините, - ворчливо говорит Халей, проходя мимо Эбби и покидая ординаторскую. - Всё в порядке? – спрашиваю я Эбби. Она нервно качает головой, но я вижу, что она не убеждена в этом. - Вы не видели где-нибудь поблизости доктора Грина? Мне надо поговорить с ним кое о чем. - Я думаю, он в третьей смотровой, - отвечаю я ей. Она благодарно кивает и, приопустив голову, выскальзывает как мышка из ординаторской, оставляя меня в одиночестве. Это первый момент за много часов, когда у меня есть возможность отдышаться, не говоря уже о том, чтобы подумать. Моя нога ноет; я направляюсь к своему шкафчику и беру несколько таблеток тайленола, которые и проглатываю с остатками моего кофе. Ну же, подействуй поскорее, молюсь я. Пожалуйста. Для лучшей опоры я прислоняюсь к столу с кофеваркой, перенося на минуту вес с больной ноги на здоровую. Я глотаю то, что еще осталось от кофе. Когда-нибудь мы обязательно заведем новую кофеварку, и хорошую, говорю я себе. Входит Картер. Я готовлюсь к новому раунду неприятных вопросов. Мне нужно только продержаться сегодняшний день, напоминаю я себе. После этого расписание разлучит нас, разлучит меня с его вопросами, с его внимательным взглядом. - Я уже давно тебя ищу, - объявляет он. - У меня были пациенты, Картер. Сегодня по-настоящему напряженный день. - Нам надо поговорить. - Не здесь. Он делает шаг, приближаясь ко мне, и я вижу, что он выглядит усталым, почти оглушенным. - Ты специально избегаешь меня весь день, Керри, и я хочу знать почему. - Мы уже обсуждали это, Картер. Я не хочу нести это, - я указываю на него и на себя, - на работу. - Я думал, мы собираемся хранить это в секрете. Я не понял, что ты собираешься прикидываться, будто я вообще не существую. – Он делает еще один шаг, еще ближе ко мне, и я ощущаю его запах. Из-за этого у меня внезапно кружится голова от желания, но мне как-то удается устоять на ногах и сдержаться, хотя он слишком близко, слишком близко для общественного места, такого, как это. Кто угодно может войти сюда. Кто угодно, в любой момент. - Мне не хватает тебя, - тихо бормочет он. – Мне не хватает прикосновений к тебе. Я уже встревожена, а тоска и желание в его голосе только ухудшают дело, посылая волну возбуждения вниз по моему позвоночнику. Я делаю глубокий вдох, стараясь выровнять дыхание. - Картер… - Это из-за викодина, да? Ты из-за этого огорчилась? Возбуждение мгновенно, точно по щелчку выключателя, превращается в холодный ужас. - Что ты имеешь в виду? - Ты огорчилась, потому что я взял викодин, чтобы избавиться от него за тебя? Ты огорчилась, потому что я каким-то образом преступил границы? Я трясу головой, чувствуя подступающие слезы, и сердито загоняю их обратно. - Ты уверена, что дело не в этом? Просто ты была так… расстроена тем вечером. И я забеспокоился. Я не хотел, чтобы таблетки были где-то рядом с тобой, искушая тебя. Я подумал, что поступаю правильно. Извини, если это не так. Я опускаю взгляд, подальше от его глаз. Дверь ординаторской открывается, и входит Марк. Картер стремительно отступает от меня. - Привет, Картер. Ты не будешь против, если Керри и я… - Конечно, никаких проблем. – Он смотрит на меня мельком, но со значением, и уходит. Я опускаюсь на диван, у меня голова идет кругом. Почему я не могу просто взять и поговорить с Картером об этом? Может быть, этому есть объяснение. Может быть, он не брал ту таблетку. Может быть… Марк садится рядом со мной. - Возможно, у нас небольшая проблема. - Романо? – спрашиваю я, и Марк смотрит на меня непонимающе. Я посвящаю его в беседу, которая ранее состоялась у меня с Романо, и Марк стонет. - Я понятия не имею, как он узнал. Единственные, кто был в курсе того, что мы сделали для Картера – это Бентон, Онспо и Чен, и я знаю, что это не Питер. Он никогда не ладил с Романо. И я не могу себе представить, чтобы это был Онспо. - Значит, это должна быть Деб, - предполагаю я. Марк кивает. - Я поговорю с ней. Но я не это хотел с тобой обсудить. Я только что разговаривал с Эбби. Она изрядно встревожена. - Я и сама это видела несколько минут тому назад. Что происходит? - Оказывается, из аптеки пропали кое-какие наркотики. Стоит мне услышать эти слова, и мое сердце тяжело падает куда-то в живот, будто камень. Картер всего один день как вернулся. Один день. Марк ловит выражение моего лица – мы, несомненно, думаем об одном и том же. - Она подумывала о том, чтобы пойти прямо к Картеру, но сочла, что он до сих пор обозлен на нее. И она колебалась, пойти ли к кому-то из нас, поскольку именно это случилось в прошлый раз. Она не хочет, чтобы он думал, что она действует у него за спиной. Но она обеспокоена. - Что пропало? - Десять таблеток дарвосета. Молчание, установившееся между нами, очень неловкое. - Я хотел дать тебе знать, что происходит. Я собираюсь проверить это, посмотрим, что я смогу обнаружить, - говорит мне Марк. Я устало киваю. - Послушай, Керри, мы не знаем, был ли это Картер. Я не думаю, что Картер сделал бы что-то в этом роде в первый же день по возвращении. И он больше не употребляет наркотики, или так он говорит, верно? Я не отвечаю ему. Мне хочется, чтобы я могла рассказать ему о викодине, о том, почему я так боюсь. Но я не могу – это потянуло бы за собой чрезмерно много сопутствующих деталей, а я не хочу, чтобы он знал о них. И я не могу позволить себе настолько открыться ему. Все мои страхи наваливаются на меня в этот миг с сокрушительной силой. Я думаю о том, что я начальник Картера, что мы спали вместе, причем не однажды, но много раз. Я думаю о пропавшем викодине, о лице Картера, о том, как искренне звучал его голос. Я думаю о том, насколько сильно хочу поверить, что он говорит мне правду, но что я мечусь от одного вывода к другому со скоростью ударов сердца. Я думаю о его глазах, которые видела всего несколько минут назад, о том, что они выглядели сонными, почти как если бы он принял какие-то наркосодержащие обезболивающие, из-за которых они стали такими. Несколько слезинок выскальзывает из уголков моих глаз, и я, сняв очки, вытираю их. - С тобой всё в порядке? – озабоченно спрашивает Марк. - Со мной всё прекрасно, я только устала, Марк. Устала. - И ты, и Картер – оба, - замечает он, и, разумеется, это делает всё еще хуже. Марк выглядит сбитым с толку, прямо-таки ошарашенным моими слезами и неловко поглаживает меня по руке. - Дела не могу обстоять настолько плохо, - говорит он мне. Я горько смеюсь. - Ты и половины не знаешь. Его глаза изучают мое лицо. Он колеблется на мгновение. - Хочешь поговорить об этом? – спрашивает он наконец. Господи, это было бы так чудесно – поговорить с кем-то, дать выход чему-то из этого, позволить себе освободить свое сердце и свой разум, пусть даже совсем ненадолго. Но я качаю головой. - Тут нет ничего такого, с чем я не могу справиться, - говорю я ему, стирая оставшиеся слезы и вставая. – Давай-ка доберемся до сути всей этой истории с дарвосетом. Марк выглядит задумчивым. - Ты знаешь, Керри… если ты всё же захочешь поговорить… - он делает паузу. – Я охотно тебя выслушаю. Я оцениваю это предложение. У нас с Марком бывали разногласия на протяжении многих лет, но мы проработали вместе уже достаточно долго, чтобы быть в состоянии прийти к чему-то вроде перемирия. У нас у обоих есть различия во взглядах, в стиле работы. Мы уже поняли, что должны просто соглашаться или не соглашаться друг с другом, и решать возникающие проблемы. Мы никогда не бывали близкими друзьями; никогда не поверяли друг другу личные секреты. Его предложение – это, вероятно, самая добрая вещь, какую он когда-либо делал для меня. Я улыбаюсь ему с благодарностью. Хотя я и не чувствую себя намного лучше, по крайней мере мне на миг становится чуточку полегче. - Спасибо. Марк и я выходим из ординаторской. Когда дверь захлопывается за мной, я бросаю взгляд на регистратуру, и мои глаза падают на Картера, который только наполовину слушает что-то, что говорит Рэнди. Его глаза встречаются с моими, и он выглядит встревоженным, виноватым – даже испуганным. Я тяжело сглатываю и иду к нему.
Ella Lorina: Инна ЛМ Спасибо! Фанфик просто супер!
Мария: Да! Спасибо!!! Потрясающий фанфик
Инна ЛМ: Пожалуйста! Хотя основная доля благодарности должна по справедливости достаться автору оригинала. За мной - еще окончание (главы 8 - 11).
Мария: Инна ЛМ пишет: Хотя основная доля благодарности должна по справедливости достаться автору оригинала. Автор оригинала - далеко. Поэтому все лавры должны и достанутся только тебе! Инна, мы будем ждать, сколько потребуется! И ты сама понимаешь, что каким бы расчудесным ни был оригинал, плохой перевод может его убить. К счастью, не в нашем случае! Спасибо за удовольствие от чтения еще раз
Вишенка: Фанфик и правда очень интересный и необычный!
Мария: Инна ЛМ пишет: За мной - еще окончание (главы 8 - 11) Инна, я очень-очень жду! Развлекала себя чтением, пока болела! Меня распирает найти транслитный перевод этого фанфа, чтобы проверить, права ли я с концовкой. Просто я очень давно читала и уже не помню конец. Т.е. мне кажется, что помню. Но не уверена, права ли! И вообще, Инна, ты выбрала такое сложное произведение! Очень глубокое. Я не помнила, что настолько! Спасибо. Я счастлива прочитать его вот так - на чистом русском языке!
Ella Lorina: Инна ЛМ А почему из 11 глав? Их вроде как 12 или это я просто ошибаюсь?
Инна ЛМ: С формальной точки зрения, их действительно 12, но одна из глав (где-то ближе к концу) не является частью общего повествования и стоит совершенным особняком; это что-то вроде шуточного рассказика (откровенно говоря, не слишком удачного и не слишком остроумного, поэтому я и не стала его переводить) о том, как персонажи обсуждают с автором, каков будет дальнейший сюжет. Многие остроты в нем понятны только автору и ее бета-ридеру (читателю и критику) и связаны с их спорами насчет сюжета.
Ella Lorina: Инна ЛМ Спасибо за разъяснение!А можно вопрос?А когда будут выложены остальные части?Я знаю,я наглая и так нельзя, но очень хочется прочитать наконец все до конца!
Ella Lorina: Просто сейчас нахожусь в больнице,мне скучно,нечем заняться,работу с моей работы мне не дают,жалеют,лежу и тихо зверею,одна радость-мой любимый ноутбук и сайт соответственно...
Инна ЛМ: Постараюсь на днях. Разносторонние интересы переводчика очень вредят скорости перевода. Я в последнее время ни с того ни с сего увязла в других фильмах (в кое-какой фантастике). Это отвлекает со страшной силой...
Ella Lorina: А в какой фантастике?Расскажи....
Ella Lorina: Инна ЛМ А вообще,спасибо тебе за перевод,труд просто огромный,я в свое время пыталась перевести фанф про Керри и Картера на Чертовоим колесе,переводила чисто для себя,так как не могу переводить так художественно и красочно,так что спасибо за твой труд,прямо завидую...
Инна ЛМ: Пожалуйста. Мне очень приятно, что мои труды доставляют удовольствие еще кому-то, кроме меня, что у них есть читатели. Для самой себя мне, пожалуй, было бы лень переводить всё вот так, в "чистовом" виде.
Ella Lorina: Инна ЛМ Конечно,это огромный труд,и это бесспорно. а кроме того требуется и еще талант,трудолюбие и упорство,которые у тебя несомненно присутствуют!
Инна ЛМ: 8. Ясность (Clarity) Краткое содержание: у Керри случается маленький медицинский кризис, и она открывается последнему человеку в мире, с которым, как ей представлялось, могла бы поговорить. * * * * * * * * * * - Доктор Уивер? - спрашивает меня Картер, его голос ровен и тверд. – Всё в порядке? Мне требуется огромный самоконтроль, чтобы сдержаться и не выплеснуть на него то, что я думаю в этот конкретный момент. Я хочу замахнуться для удара и спросить его, какого черта случилось с викодином, пропавшим из моего дома, и не знает ли он чего-нибудь о пропавшем дарвосете. И особенно я хочу велеть ему, чтобы он прекратил называть меня «доктор Уивер». Я хочу сказать ему об этом, потому что одно то, как он это произносит, ранит мой слух. Я всё еще могу очень отчетливо вспомнить точный тон его голоса, стонущего мое имя всего лишь одну ночь тому назад, когда он занимался со мной любовью. После этого слушать, как он называет меня «доктор Уивер», не особенно приятно. Я люблю звучание слов «доктор Уивер». Я потратила много лет, ожидая, когда люди будут звать меня так. И я слышу это так часто, что иногда, когда кто-нибудь называет меня «мисс Уивер», я думаю, что они, должно быть, обращаются к кому-то еще, и не отвечаю сразу. Но когда речь заходит о Картере, я хочу слышать только, как он говорит «Керри». - Всё отлично, Картер, - говорю я ему, но мой голос немного запинается на его имени, и я не уверена, замечает ли он это. Возможно, я не могу сказать ничего из того, что хочу сказать, только не сейчас, когда и персонал, и пациенты толкутся вокруг. Я поворачиваюсь и иду по коридору к туалету, моя нога пульсирует болью. Я хочу спрятаться на несколько мгновений, чтобы собраться с силами и овладеть собой. Это единственное известное мне место, куда Картер не может последовать за мной. Я не называла его Джоном с того вечера, когда он уехал в Атланту. В тот день я колебалась между двумя обращениями – «Картер» и «Джон». До этого я почти всегда называла его Картером – предполагаю, что инстинктивно; но я сознательно и целенаправленно называла его Джоном так часто, как могла, после того как Эбби рассказала Марку и мне, что она видела, как он ввел себе фентанил. Я хотела, чтобы он знал, что мне не всё равно, что я беспокоюсь о нем. Что он не просто ординатор Картер. Что он личность, Джон Картер, и что он важен для меня. Конечно, это не имело значения – как и всё тем вечером. Он не слышал и не видел меня тем вечером, равно как и никого другого. Он не был на это способен. У него были темные круги под глазами, и он выглядел таким усталым. И таким рассерженным. Он не один раз пытался выйти из той комнаты, и я не один раз останавливала его, дотронувшись до его руки или заступив ему дорогу тем, что вставала перед дверью. Тем вечером я была тем человеком, кто давил на него сильнее всего; именно я велела ему показать запястья и снять часы. Именно я отвернулась после того, как он ушел, и встала лицом к двери, так, чтобы никто не смог увидеть моего лица, и именно я заплакала. Теперь, стоя здесь, в туалете, я смотрю на себя в зеркало. Взаимоотношения между Картером и мной изменились с течением времени. Вначале мы были коллегами, потом он был моим квартиросъемщиком – я всегда ненавидела этот термин – а потом я была его начальником. Как бы я ни наслаждалась тем, чтобы руководить, существует некая часть меня, которая всегда ненавидела и это слово тоже, но это правда. А теперь – кто он теперь, и кто я? Картер услышал мою исповедь; я рассказала ему мои тайны. Я позволила ему увидеть меня свободной, разваливающейся на части, выбитой из колеи – эмоционально и сексуально. Эта перемена роли на противоположную оставила меня потрясенной и неопытной, и тем не менее задыхающейся от желания. Я по-прежнему хочу его, хочу всем, что внутри меня. И тем не менее он лжет мне, я убеждена в этом, и я не знаю, что делать. Входит Халей, пугая меня неожиданностью своего появления. - Доктор Уивер, вам там звонят. - Спасибо, я сейчас подойду. Она уходит, и я смотрю на себя в зеркало еще раз. «Кем ты хочешь видеть Картера, кем он должен быть для тебя сейчас?» – спрашиваю я себя. И затем, не дожидаясь ответа, я тороплюсь к регистратуре, чтобы ответить на звонок. * * * - Керри? - Джини… Как ты? У нее всё замечательно, сообщает она мне, и ее голос это доказывает. Я никогда раньше не видела ее такой умиротворенной, и это расслабляет и меня. Я ненадолго опускаюсь в кресло, снимая нагрузку с ноги, давая миру приемного отделения исчезнуть и давая звуку дружеского голоса войти на его место. - С тобой всё в порядке, Керри? У тебя усталый голос. - Со мной всё отлично. Не очень хорошо спала, наверное, но это пустяки. - Ты уверена? На миг я гадаю, существует ли некий ангел-хранитель, наблюдающий за мной. Джини всегда была проницательна, и ее звонок пришелся как раз на такое время, когда мне бы пригодился друг. - В последнее время дела шли немного… трудновато, - признаюсь я. - Ты хочешь поговорить? У Реджи завтра выходной, мы могли бы сходить куда-нибудь на ланч или выпить кофе. Ты сейчас работаешь? - Сейчас здесь сущий кошмар. Мне придется проверить мое расписание, а потом перезвонить тебе. - Хорошо. Ты знаешь, Керри, я скучаю по тебе. Эмоции приливом поднимаются во мне, и я силюсь сохранить звучание своего голоса ровным и спокойным. - Я тоже скучаю по тебе, Джини. - Просто позвони мне и дай знать, когда у тебя появится время. Мы сможем пересечься и наверстать упущенное. Повесив трубку, я гадаю, как, во имя всего святого, я могу наверстать... Видишь ли, Джини, многое произошло с тех пор, как ты ушла. Картера ранили ножом. Люси тоже была ранена и умерла. Кэрол родила близняшек и перебралась в Сиэтл, чтобы быть вместе с Дагом. Картер подсел на обезболивающие и отправился на реабилитацию, и мы с ним спали вместе множество раз. И я не знаю, как признать то, что я чувствую к нему. - Послушай, Керри, могу я поговорить с тобой минуту? – подходит ко мне Марк. - Конечно. Мы идем по коридору к ординаторской, моя нога всё еще ноет. Несколько часов назад начался дождь, и скорее всего это из-за него. Мне понадобится еще тайленол. Я уже начинаю ненавидеть ординаторскую; каждый раз я вхожу туда только для того, чтобы там состоялась какая-то секретная встреча касательно Картера, и когда мы оказываемся рядом с дверью, я понимаю, что хочу убежать в противоположном направлении. Марк толкает дверь и придерживает ее для меня; я вхожу первая, а он следует за мной по пятам. Когда дверь захлопывается, я неожиданно чувствую пронзительную боль, простреливающую мою ногу, и колено подгибается от ее силы. Если бы не костыль, я бы, весьма вероятно, растянулась на полу, но я вцепляюсь в этот металлический стержень и удерживаюсь в стоячем положении. - Керри! – восклицает Марк, бросаясь ко мне, и охватывает меня рукой за талию, помогая выпрямиться. – С тобой всё в порядке? - Со мной всё отлично, - говорю я ему, тяжело наваливаясь на костыль и опустив голову. Боль до того жестока, что всё у меня в глазах делается красно-черным, и на мгновение я думаю, уж не собираюсь ли я отключиться. - Керри, ты можешь сесть? Я трясу головой. Боль так внезапна и так сильна, что я не в силах говорить. Слезы неудержимо навертываются на глаза, и я поспешно моргаю. - Ты можешь постоять без моей поддержки? – спрашивает Марк. - Я хочу сходить за каталкой. - Нет, - удается мне выговорить. - Никаких каталок. Мне это не нужно. Боль до того неожиданна, что это слегка пугает меня. Моя гордость – единственное, что удерживает меня от того, чтобы принять предложение Марка насчет каталки, но даже у моей гордости бывают свои моменты слабости. Новая волна боли прокатывается по моей ноге, и я не могу сдержаться; я издаю тихий короткий вскрик. - Ну вот что, я отнесу тебя в смотровую, - бормочет Марк, а я не в том состоянии, чтобы протестовать. Он поднимает меня и прямо-таки выносит на руках из ординаторской, и если бы я не была в такой агонии, то почувствовала бы себя униженной. - О господи, доктор Уивер! – слышу я восклицание Рэнди от стойки регистратуры, и Халей кидается к нам. Марк опускает меня на каталку, стоящую в коридоре, и после этого он и Халей везут меня в третью смотровую, которая свободна. Я жду, что Марк спросит меня про ногу, но он этого не делает. - Дайте мне пять морфина, – обращается Марк к Халей, и я мотаю головой. - Нет, - говорю я ему. – Никакого морфина. - У тебя аллергия? - Нет. Просто… не надо никакого морфина. - Керри, тебе больно. Тебе нужно что-нибудь от боли. - Нет, - повторяю я. - Давление девяносто на пятьдесят, пульс сто десять, - сообщает Халей Марку. - Вы нас не оставите на минутку, Халей, - просит он, и она бросает на него вопросительный взгляд, но тем не менее кивает и покидает смотровую. Я не могу скрывать истину от Марка, только не сейчас, не сейчас, когда я испытываю такую страшную боль. - Я… У меня были проблемы с наркотиками в прошлом. - Какие-то медицинские проблемы? Плохая реакция? Я ненадолго прикрываю глаза, затем открываю их. - Нет. Проблемы с зависимостью. Он воспринимает это достойно; лишь с кратчайшим из колебаний. - Что ты обычно принимаешь? – спрашивает он меня. - Экстра-сильный тайленол, - говорю я ему. – О боже. – Еще один жестокий приступ боли проходит через мою ногу. - На сей раз тайленол не подойдет, Керри. Я дам тебе тридцать миллиграммов торадола, и посмотрим, как он подействует. Я благодарно киваю ему, и он уже собирается выйти из комнаты, но сталкивается в дверях с Картером. - Керри, - говорит Картер, его голос окрашен паникой. Звучание моего имени вызывает у меня желание заплакать; не только от того, что я так счастлива слышать, как он произносит его, но и от того, что Марк смотрит на Картера так, словно тот только что заговорил по-латыни. - Я сейчас вернусь, - обещает Марк и уходит из комнаты. Картер подходит к кровати. - Рэнди сказала, что доктор Грин вынес тебя из ординаторской… что ты потеряла сознание. Ты в порядке? Теперь боль непрерывна, и я стискиваю челюсти. - Я не теряла сознания. Это просто нога, - выдавливаю я сквозь сжатые зубы. – Я не знаю, что случилось. Ни с того ни с сего с ней стало так плохо. Картер кладет руку на то место на моей ноге, где, как он знает, болит; он знает, потому что видел шрамы, и он знает, где гнездится боль, когда становится плохо. Я отдергиваюсь от прикосновения его руки. - Шш-ш, - говорит он мне. – Всё в порядке. Я не сделаю тебе больно. Он мягко массирует то место, где много лет назад были разрушены нервы. Поначалу от этого только болит еще сильнее, и я крепко зажмуриваюсь, но через несколько секунд становится немного лучше, и я открываю глаза, обнаруживая, что Картер пристально смотрит на меня. - Ну вот, я принес торадол… - говорит Марк, входя в смотровую и останавливаясь на полушаге при виде Картера с рукой на моем бедре. Халей идет вслед за ним. Картер отшатывается, как если бы он трогал горячую плиту. - Картер, мне кажется, я уже сам этим занимаюсь, - говорит ему Марк. - Конечно, - отвечает он непринужденно. – Хорошо. – Он торопливо удаляется из смотровой. - Я должен сделать тебе укол в бедро, Керри, - говорит Марк, - так что я выйду и дам Халей переодеть тебя в рубашку… - Нет, в руку будет нормально. Это так же эффективно. Я и раньше так делала. – В мысли о том, чтобы показать мой обнаженный тыл Марку Грину, есть что-то, что заставляет меня ощутить некоторую неловкость. Боль уже немного утихла, спасибо заботам Картера, и я в состоянии думать более ясно. - Ладно, - уступает Марк и помогает мне закатать рукав, чтобы сделать укол. Игла втыкается в кожу, как жало, но мне это неважно; всё, чего я хочу – это чтобы боль отступила. - Давление низковато, - говорит Халей после того, как измеряет его снова. - Восемьдесят на сорок. Я вернусь через несколько минут. – Она покидает комнату. - Для меня это нормально, - заверяю я Марка. Он подтаскивает к кровати кресло и садится рядом со мной. Боль стала тише, совсем чуть-чуть, и она уже не такая всепоглощающая, но по-прежнему весьма ощутима. Я не думаю, что смогла бы сейчас встать, даже если бы и захотела. Я делаю глубокий вдох. Лицо Марка показывает, что он готов к разговору. - Что ты собирался сообщить мне в ординаторской? – спрашиваю я у него. Он не колеблется. - Это Клео забыла выписать дарвосет. Груз поднимается с моих плеч, и я улыбаюсь, даже сквозь боль. - Слава богу, - выдыхаю я. - Он был для пациента с тяжелым переломом лодыжки, которого как раз отпускали, и она думала вернуться и выписать рецепт, но застряла с травмой, которую привезли раньше, чем ожидалось. - Так, значит, это не Картер. Марк качает головой. - Нет, это не Картер. Мы сидим в молчании, и я несколько мгновений размышляю над этим. Если Картер не несет ответственности за пропавший дарвосет, означает ли это, что есть объяснение и для викодина? Он еще не очистился от подозрений; помимо всего прочего, он так и не сказал мне пока, что сделал с тем флаконом викодина, и, насколько мне известно, он забрал его вместе со всеми таблетками, а не только одну недостающую. -Торадол уже действует? – спрашивает Марк. Я киваю. - Понемногу. - Извини, что я вот так вынес тебя из ординаторской. Но либо это, либо надо было просто дать тебе упасть на пол, а я совершенно этого не хотел. - Я уверена, что все будут говорить об этом до конца дня. Ты был очень рыцарственным. - Я думаю, этот титул достанется Картеру. Он никого не впускает в эту комнату, - сообщает мне Марк. – Он сказал Малуччи, что если тот заикнется хоть единым словом тебе или кому-нибудь другому об этом происшествии, то он выведет его в больничный двор и заново переставит ему все зубы. – Марк тихонько смеется. – Я думаю, он шутил. Как бы мальчишески это ни звучало, я на самом деле тронута стремлением Картера защитить меня. - Керри, - говорит Марк, тихо и серьезно, - ты не хочешь мне рассказать, что происходит с тобой и Картером? Я смотрю ему прямо в глаза. - Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я. - Я думаю, ты знаешь, что я имею в виду. Я умолкаю и отворачиваюсь от него. Я не знаю, что сказать. Если я расскажу ему, то понятия не имею, чего ждать. Он ничего не сказал, когда я сообщила ему о моей наркозависимости в прошлом, но он не всегда раньше поддерживал меня – на ум приходит ситуация с Гейбом. - Ты обязана его уволить, - сказал мне Марк в тот день, и когда я, близкая к слезам, объяснила ему, почему я не думаю, что могу это сделать, то он ничего не ответил – просто ушел прочь. Я не знаю, как бы он отреагировал, если бы узнал, что Картер и я – любовники. Я никак не могу рассказать ему. - Иногда, - начинает Марк очень осторожно, когда становится ясно, что я не намереваюсь отвечать ему, - между людьми случаются вещи, которые не планировались. Случаются такие вещи, которые, возможно, вообще никто не планировал. О господи. Мне не надо ничего ему рассказывать – он уже и сам обо всем догадался. - Всякое случается, Керри, - подчеркивает он, и каждое слово исполнено значения. Я поворачиваюсь и смотрю на него. - Я беспокоюсь о нем, Марк, - говорю я ему просто. Это правда; определенно ее укороченная версия, но тем не менее правда. - Мы все беспокоимся о нем, Керри. Я качаю головой. - Это другое. Марк молча рассматривает меня несколько мгновений. - Я только надеюсь, что ты не делаешь ничего такого, о чем позднее можешь пожалеть, - наконец говорит он мне. Я едва не смеюсь при этих словах; для этого уже безусловно чересчур поздно. - У меня нет никаких сожалений, - отвечаю я. – Бывают моменты… когда я не знаю, что делать. Но никаких сожалений у меня нет. Марк вздыхает. Я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять: у него есть вопросы, но он их не задаст. Боль начинает медленно отступать. - Я ездила в Атланту повидать его, до того как он вернулся домой. – Марк выглядит по-настоящему удивленным. – Я поехала туда, потому что… - я колеблюсь. – У меня не было никаких дополнительных мотивов. Я только хотела увидеть его. Увидеть, как он, убедиться, что с ним всё в порядке. Мои мысли уходят назад, к тем двум вечерам, которые я провела в Атланте. Тот вечер, когда Картер держал мои запястья, так крепко сжав их, и я была в ужасе от этого по причине, которая в то время еще не была мне понятна – я хотела его. Тот вечер, когда мы занимались любовью – и тот же самый вечер, когда я бежала под покровом тьмы назад в Чикаго. - Я не планировала, что что-то случится, - слышу я собственные слова. – Я не ехала туда с какой-либо иной целью, помимо того, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. - Его чувства к тебе весьма очевидны, - говорит мне Марк. – Если он старается спрятать их от всех здесь, то ему это паршиво удается. - Я не знаю, что делать, - говорю я Марку, удивленная своей откровенностью. – Я просто… я не могу сказать, что это ничего не значит. Я не могу просто уйти от этого. Или от него, хотя мне и следовало бы. Марк выглядит задумчивым. - Ты его любишь? Я в испуге поднимаю на него взгляд. - Что? - Я спросил, любишь ли ты его. Это довольно прямой вопрос. Какая-то часть меня не может поверить, что я веду такую беседу с Марком Грином. Ни в коей мере не может. - Я… - я колеблюсь. - Просто да или нет, Керри. Это не трудно. Но это трудно. Он не понимает этого, потому что он не знает меня. Несмотря на это, моему рассудку ответ ясен, и хотя я не хотела признаваться в этом Картеру, и особенно самой себе, я знаю, что это истина. - Да, - в конце концов отвечаю я без затей. – Я действительно люблю его. Марк тяжело вздыхает. - Я не должен тебе говорить… Я поднимаю руку, раскрытой ладонью вперед, чтобы заставить его замолчать. - Нет, не должен. Он кивает. - Хорошо. Он встает. - Я хочу, чтобы ты осталась здесь еще на несколько часов… не нагружала ногу. Я могу дать тебе еще пятнадцать торадола через пару часов, если боль по-прежнему будет сильной. Я хочу возразить, но знаю, что это было бы бесполезно. В голосе Марка звучит нотка, свидетельствующая о том, что вопрос не подлежит обсуждению, и у меня такое чувство, что Картер стоит на посту за дверью смотровой, уничтожив все мои шансы на побег назад к ждущим меня пациентам. - И, Керри… - говорит Марк перед тем, как уйти. - Да? - Насчет того, что ты сказала мне ранее, когда я хотел дать тебе морфин… - Это было давно, Марк, - говорю я ему. - Всё это… останется между тобой, мной и этой комнатой, - заверяет он меня. Я благодарно киваю, потому что это всё, что я могу сделать. Марк оставляет меня одну. Я осознаю, что только что сделала – наконец-то признала, что я люблю Картера – и ирония состоит в том, что Марк, а не Картер, оказался тем, кто первым услышал это. Остается вопрос с викодином, который надо решить, но я твердо говорю себе, что решу его, что Картер и я поговорим, и скорее раньше, чем позже. А потом я думаю о том, что сказал Марк – «между тобой, мной и этой комнатой». Эта комната навеки отмечена для меня; это то место, где я нашла Картера и Люси, истекающих кровью в темноте, а теперь это место, где я произнесла вслух слова, которые способны изменить мою жизнь. Невообразимое преступление и декларация любви, всё внутри одних и тех же четырех стен. Я закрываю глаза и откидываюсь на подушку, давая остаткам торадола подействовать. * * * Какое-то время спустя я открываю глаза и вижу Картера, который сидит в кресле рядом с кроватью, склонившись над картой. Его глаза загораются, когда я смотрю на него, и он откладывает карту. - Привет. Ты проснулась. Я тут просматривал кое-какие карты. - Как долго я спала? - Почти три часа. Доктор Грин сказал, что он хочет, чтобы ты отправилась домой, когда проснешься. Я пытаюсь сесть. - Мне нет необходимости делать это. Моя нога чувствует себя гораздо лучше. Мне нужно полежать еще несколько минут, и я смогу вернуться к осмотру пациентов. Картер кладет ладонь мне на руку. - Ты никуда не пойдешь. - Картер, - предупреждаю я его, - не указывай мне, что делать. Я свешиваю ноги с края кровати и начинаю вставать. Как только моя нога касается пола и я переношу на нее немного своего веса, боль возвращается, и я морщусь. Она и близко не сопоставима с той, которая была раньше, но нога продолжает болеть. Ничего, я и раньше работала, испытывая боль; и сейчас тоже не должно быть никакой разницы. Картер, однако, заметил выражение моего лица и быстро приближается ко мне. - Я не думаю, что ты уже готова снова встать на ноги, Керри. - Черт возьми, - бормочу я. - Я знаю, что ты не любишь соглашаться с тем, что есть вещи, которые даже ты не можешь сделать, но ты должна по крайней мере признать, что ты человеческое существо, Керри. Моя смена почти закончилась. Я возьму еще пятнадцать торадола у доктора Грина, а потом отвезу тебя домой. - Мне не нужно… - Ты хочешь испытывать боль весь остаток вечера? – спрашивает Картер, и я вынуждена помотать головой. – Тогда не отказывайся от торадола и позволь мне отвезти тебя домой. Я смотрю на него. - Я просто… подброшу тебя. Мне даже не придется входить, если ты не захочешь этого. Ох, думаю я, но в том-то и проблема – я хочу, чтобы ты вошел. Я хочу, чтобы ты вошел и никогда не уходил. - Давай я схожу принесу торадол, ладно? Я сразу же вернусь. * * * Часом позже, после того как мне ввели вторую дозу торадола и я беру еще несколько дополнительных ампул – Марк настоял, что я должна взять их с собою – я нахожусь на пути домой. - Нет никаких причин принимать тайленол и потом страдать, если он не подействует, - рассудительно заметил он перед тем, как я ушла. – Торадол подействовал, и он не наркотик. Это идеальное решение. Просто прими его… - Я знаю, тридцать миллиграмм – начальная доза, потом по пятнадцать каждые шесть часов, - откликнулась я. - Картер отвезет тебя домой? – спросил тогда Марк, небрежно, отведя глаза в сторону. - Да. Он как раз заканчивает с пациентом. Мы уедем примерно через двадцать минут, - сказала я, и Марк поднял на меня глаза. - Я рад, что он доставит тебя домой. Он больше ничего не сказал, но его глаза были полны тепла. - Спасибо, Марк. За всё. - Всегда пожалуйста. Вели Картеру вести осторожно. И вот так Картер и я отбываем в его джипе, ища путь по улицам к моему дому. - Это не самая удобная машина для твоей ноги, - извиняется он. - Всё отлично. Боль намного слабее, - говорю я ему. – Второй укол торадола очень помог. Мы подъезжаем к красному светофору, и Картер мягко тормозит, пока мы не останавливаемся полностью. - Итак, - говорит он. – Ты собираешься рассказать мне, почему избегала меня прошлым вечером? Или мы будем прикидываться, что этого не произошло? Я смотрю на него, последние неяркие лучи садящегося солнца проникают через стекла, освещая его сзади и отбрасывая тени на его лицо. - Я не знаю, готова ли я уже разговаривать об этом, - отвечаю я ему. Если честно, то я решила сделать хорошее, основательное усилие в этом направлении, вместо того, чтобы избегать вопроса и отказываться воспринимать реальность. Сигнал светофора меняется на зеленый, и Картер трогает джип с места, кажется, принимая мой ответ. - Хорошо. Мы едем в молчании весь остаток пути, и я отворачиваюсь от него, размышляя. Я думаю о том, что так много оставила при себе. Мои чувства, мои эмоции – я долго и упорно трудилась над тем, чтобы хранить их спрятанными глубоко внутри, засунутыми в какой-то уголок в моей голове. Это как тот белый халат, который был на мне в тот вечер, когда я нашла Картера и Люси. Тогда, когда я нашла их, не было времени, чтобы переодеться для травмы. Вообще-то я не надела одноразового халата до тех пор, пока Марк и Элизабет не прибыли туда. К тому времени это казалось бессмысленным, потому что я уже была покрыта кровью. Мой белый халат пропитался ею, лацканы, перед, рукава – всё, начиная от манжет до плеч. Я склонилась над Люси в третьей смотровой, стараясь оценить ее состояние, и к тому времени, когда кто-то вошел, я практически втащила Картера на каталку, подняв его почти целиком самостоятельно, хотя я не знаю, откуда взялись силы на это. Когда те, кто прибежали в смотровую, докончили то, что я начала, я вернулась к Люси. Мой белый халат к тому времени уже промок. Брызги, мелкие капельки, которые попали на мой свитер, бывший под халатом, сошли при стирке. Кровь с моего халата, однако, не сошла. Я стирала его снова и снова, но эти темные пятна так и остались. Я купила себе новый халат, но не смогла заставить себя выбросить старый, так что я положила его в пластиковый пакет и затолкала поглубже в заднюю часть стенного шкафа в моей прачечной. Я больше не могу прятать мои чувства к Картеру. Никакие из них. - Мы приехали, - тихо говорит Картер, прерывая мои мысли, и я поднимаю на него взгляд. Он уже подъехал к парадному и поставил джип на стоянку. Я поворачиваюсь посмотреть на него. - Ты можешь зайти на несколько минут? – спрашиваю я. Он делает вдох. - Да, - говорит он и выключает двигатель.
Инна ЛМ: 9. Решение (Resolution) Краткое содержание: Картер и Керри обсуждают происходящее и стараются решить некоторые проблемы. *************** - А здесь жарко, - замечает Картер, когда мы входим в дом. Я не позволяю себе подумать о двойном смысле его слов ((По-английски «hot» означает не только «жаркий», но и «сексуальный». – Примеч. пер.)) и вместо этого включаю кондиционер, проходя через переднюю. - Я знаю. Даже когда стемнеет, здесь по-прежнему чертовски жарко. – Раздается щелчок, а потом шипение, когда система охлаждения пробуждается к жизни. Картер ставит свою сумку в прихожей у двери, там же, где он всегда оставлял ее, когда жил здесь. Знакомость этого маленького жеста вызывает намек на улыбку у меня на губах, и я кладу свою сумочку. - Тебе не следует нагружать ногу, - говорит он мне. - Со мной всё замечательно, Картер. Но нам нужно поговорить. Так что… - Моя нога всё еще ноет, и я знаю, что он прав; мне надо сесть – Пойдем на диван? Так мы убьем двух зайцев. - Звучит неплохо. Мы направляемся в гостиную, и я сажусь, прислонив костыль к спинке дивана. Я вытягиваюсь во весь рост на подушках, что позволяет выпрямить ногу, и Картер тоже садится, повернувшись так, чтобы быть лицом ко мне. - Ты хотела поговорить. Я слушаю, - говорит он. У него на лице выжидательное выражение, словно он ждет как хороших новостей, так и плохих. Ты не можешь вечно увиливать от ответов и прятаться, говорю я себе. Я собираюсь с силами, делая глубокий вдох. - Где викодин? – спрашиваю я, сразу переходя прямо к сути вопроса. Он выглядит смущенным. - Что ты имеешь в виду? - Ты сказал, что когда занимался уборкой, то забрал викодин – на всякий случай, для надежности. Где эти таблетки? - А что? – спрашивает он. - Просто скажи мне, где они. Картер встает и, сходив к парадной двери, приносит свою сумку. Он опять садится, открывает сумку и, достав оттуда флакон с таблетками, вручает его мне. - Тебе не следовало носить это при себе. С учетом того, что ты только-только вернулся из Атланты… было бы очень плохо, если бы кто-нибудь увидел, что у тебя в сумке флакон наркотиков с моим именем на этикетке. Он кивает со вздохом. - Я знаю. Я собирался избавиться от них сегодня. Но мы были так заняты – а потом еще то, что случилось с тобой… я совсем забегался и позабыл. Я открываю флакон, мои пальцы только слегка дрожат. - Что ты делаешь? – спрашивает он нервно. – Керри? Я высыпаю содержимое флакона себе на ладонь. Осталось три таблетки. Это означает, что он больше не взял ни одной. Так что пропала всего одна таблетка. Только одна. Я испытываю определенное облегчение. - Изначально там было семь таблеток, - объясняю я ему, протягивая свою ладонь, чтобы показать ему лежащие в ней три таблетки. – Семь. Я приняла одну на следующий день после того, как приехала из Атланты, и две – тем вечером, когда ты был здесь. Это значит, что здесь должно быть четыре, а не три. - О чем ты говоришь? О чем ты меня спрашиваешь? - Где недостающая таблетка? Он не отвечает. - Картер, - мой голос начинает ломаться, - я так себя истерзала из-за этого. Ты и представления не имеешь… Мне нужно знать, где эта самая таблетка. Мне нужно знать. – Хотя мне удается сдерживать слёзы, в моем голосе всё-таки звучит отчаяние. - Я не знаю, где она. Я хочу поверить ему. Я так отчаянно хочу поверить ему. - Их там было три, когда я нашел флакон, убирая на кухне, - продолжает он. Он проводит рукой по волосам, ероша их. – Я буду откровенен с тобой – я и правда подумывал о том, чтобы взять одну. Только одну. Это был тяжелый вечер, как, я уверен, ты и сама помнишь, по крайней мере его первая часть была плохой. – Он перехватывает мой взгляд. – Но я не сделал этого. Я положил флакон к себе в карман, и я намеревался избавиться от него. - Сегодня на работе пропало десять таблеток дарвосета, - тихо сообщаю я ему. - Я их не брал, - отвечает он с яростью. - Я знаю. Клео забыла их выписать. - Но ты подумала, что это я их взял. Я отвожу взгляд, не в силах ответить. - Ты избегала меня, потому что подумала, что я взял одну таблетку викодина из этого флакона? – спрашивает он, и что-то в тоне его голоса заставляет меня снова поднять на него глаза. – Ты подумала, я взял одну таблетку из этого флакона, и это означает, что я должен был взять флакон дарвосета из приемного? – Он повышает голос от гнева и разочарования. – Господи, Керри, вот как ты обо мне думаешь? - Картер… - Паника поднимается у меня в груди, и ощущение такое же, как в ночь нашего вмешательства, как будто всё это повторяется снова, отрицание и гнев заполняют всё пространство комнаты. Я не думаю, что сумею вынести, если он выйдет из этой двери. - Я знал, что что-то не так, но чтобы это? Я не могу поверить, что ты всё это время вела себя так из-за одной-единственной проклятой таблетки. Почему ты просто не спросила у меня? Почему ты не… - Картер, пожалуйста, только скажи мне. Я не буду… - я сглатываю. – Я не буду сердиться, если ты и в самом деле взял ее. Мне нужно знать, - умоляю я. Его лицо становится каменно-холодным. - Говорю тебе, Керри, я не брал ее. Ты можешь либо доверять мне, либо… - Он не заканчивает свою фразу, да это и не обязательно. Я уже знаю остальное. Я могу либо доверять ему, либо не доверять. Выбор за мной. Моя неспособность сделать такую малость расстраивает меня и напоминает мне о моих недостатках. Я могу совладать с целым приемным отделением, но не с моими собственными чувствами. Я могу доверить Картеру спасение умирающего пациента, но я не могу довериться ему сейчас, поверить, что он честен со мной. Я встаю, беру свой костыль и направляюсь на кухню. - Керри, - протестует Картер. Очутившись на кухне и на минуту оставшись в одиночестве, я размышляю, почему мне так трудно справиться с этим случаем. Это не пустяки – наркозависимость и ложь идут рука об руку, и я знаю это. Мы оба побывали в аду и вернулись обратно, выздоровевшими. Мне было легко положить те таблетки викодина себе в рот, но куда сложнее солгать об этом, когда Картер вызвал меня на чистосердечный разговор. Он знает природу зависимости. Каким бы ужасным ни был тот вечер, я не солгала ему. Может быть, и он честен со мной теперь. Что приводит меня обратно туда же, где я была всего лишь несколькими мгновениями раньше: если он говорит правду, почему же я не могу поверить ему? Доверие, конечно. Моя неспособность доверять ему, или кому бы то ни было другому, в этом вопросе. Я прислоняюсь спиной к разделочному столу, когда он входит в кухню. Мы молча оглядываем друг друга несколько долгих секунд. Наконец я открываю рот. - Марк знает о нас. Картер вздыхает. - У меня было такое ощущение. Он выглядел так, словно что-то заподозрил. Я могла бы сказать ему правду – что Марк что-то заподозрил, но что я подтвердила его подозрения, но я пока еще не готова к этому. - Еще бы ему не заподозрить – он вошел, как раз когда ты массировал мне ногу. И ты назвал меня по имени, а ты никогда не делаешь этого на работе – он понял, что что-то происходит. – У меня подводит живот от нервной дрожи; я тянусь за стаканом и наполняю его водой из-под крана. – Не хочешь? – предлагаю я. Картер трясет головой. Я отпиваю глоток. Картер, кажется, не беспокоится о ситуации с Марком и возвращается к теме викодина. - Керри, я думаю… я думаю, ты слишком бурно отреагировала на это. - Нет, не слишком, - говорю я, намного резче, чем намеревалась. – Я просто не хочу, чтобы ты лгал мне, Картер. - Я не лгу, - отвечает он твердо, глядя мне прямо в глаза. Его предыдущие слова возвращаются ко мне. «Ты можешь либо доверять мне, либо…» - Ты знаешь, что я рассказала Марку? – спрашиваю я его, и он качает головой. Мне нужно сменить тему, но я не могу – это всё части одной и той же беседы, одной и той же реальности. Что-то нужно открыть, и это должно исходить от меня. – У нас состоялся небольшой разговор. Я рассказала ему, что я чувствую к тебе. – Я прячу свое лицо за стаканом, делая еще один глоток. Выражение лица Картера трудно описать. Это намек на удовлетворение, отмеченный смесью шока и страха. - Почему? Керри, это только втянет тебя в неприятности… Он упускает главное, самую суть. Важно не почему я сказала, но что. - Я сказала ему… - перебиваю я его, у меня пресекается голос. – Что я тебя люблю. – Я рада, что держу стакан; так у меня есть что-то, что можно охватить обеими руками, чтобы остановить их дрожь. Картер выглядит настолько сраженным, насколько и следует ожидать. - Не очень-то радуйся, торжествуя победу надо мной, - предупреждаю я его. – Я всё еще пытаюсь понять, почему я оказалась способна сказать первому ему, а не тебе. - Мне это не важно, - отвечает он. - Это не имеет значения. Ты сказала это. Ты чувствуешь это. Вот всё, что для меня важно. - Чтобы я и впредь продолжала это чувствовать, - говорю я медленно, - я должна быть способна доверять тебе. - Ты можешь. – Он подходит ко мне ближе, берет меня за руку. – Я не лгу тебе, Керри. Я клянусь. Я ставлю стакан на разделочный стол, когда чувствую, как его пальцы переплетаются с моими. Теперь отчего-то делается легче. Проблемы не решены, но я немного приоткрылась, и мне становится лучше от того, что я это сделала. - Ну хорошо, - говорит он. – Давай заново восстановим то, что произошло тем вечером. Я пришел на кухню, чтобы принести тебе виски, как ты попросила. Я увидел флакон викодина на разделочном столе – крышечка была снята. Я поднял его. – Его лицо слегка темнеет при воспоминаниях о том, как обстояли дела тем вечером. – Я закрыл флакон крышечкой и принес его в гостиную, чтобы спросить тебя об этом. Мы поспорили, и я положил флакон к себе в карман. Тогда я не пересчитывал таблетки и сделал это только позднее, после того, как ты заснула. Я старался определить, сколько ты приняла. Там было только три, когда я сосчитал их. - Вряд ли ты мог определить, сколько я приняла, - отвечаю я, отклоняясь от основной темы. – На этикетке написано, что их тридцать. Он медленно кивает. - Я знаю. Именно поэтому я так перепугался. Твой пульс был замедленным, а дыхание – поверхностным. Я проверял твои жизненные показатели каждые десять минут. Передо мной появляется его образ – занимающегося этим, дежурящего у моей постели, и от этого мне хочется заплакать. То, что случилось тем вечером, случилось из-за выбора, который я сделала, и мимо этого никак нельзя пройти. - Я всё время говорил себе, что мне следовало бы отвезти тебя в Окружную, но я знал, что ты убила бы меня, если бы я отвез тебя туда. – Он издает сухой смешок, который выходит больше похожим на горловое ворчание. – Вообще-то я думаю, что ты убила бы меня, если бы я отвез тебя в любую больницу. Конечно же, он прав. Я бы задала ему по первое число. Вновь посерьезнев, он продолжает: - Ты была дезориентирована тем вечером, - напоминает он мне. – Может быть, ты приняла больше, чем две таблетки. Я мотаю головой и выпускаю его руку. - Я выпила только одну рюмку перед тем, как приняла таблетки. Я была расстроена, но не дезориентирована. Я знаю, что проглотила две. Всего две. Он не может не услышать мою невысказанную мысль. - Я не брал эту таблетку. Мне нужно, чтобы ты доверяла мне, Керри. Я не лгу тебе. Я поднимаю стакан и делаю глоток, в горле сухо. Я всматриваюсь в его глаза. - Я хочу доверять тебе, - говорю я тихо. – Ты понятия не имеешь, как сильно я хочу доверять тебе. Картер наклоняется и целует меня, нежным, медленным поцелуем, в котором больше мягкости, чем страсти. Его губы задерживаются на моих, и я смутно осознаю, что всё еще держу в руке стакан с водой. Не прерывая поцелуя, я тянусь назад, себе за спину и пытаюсь снова поставить стакан на разделочный стол, но промахиваюсь, и он падает на пол, разбиваясь и пугая нас обоих. Картер прерывает поцелуй, и я печально гляжу на него. - Если я продолжу и дальше их ронять, у меня тут скоро совсем не останется стаканов. - Позволь мне убрать это, - говорит он мне. - Нет, я тебе помогу. Я достаю губку, и мы оба присаживаемся на корточки, подбирая осколки стекла с пола. - Будь осторожен, - предупреждаю я его. - Я не хочу, чтобы ты порезал руки. Он кивает, и я вижу, что он промакивает воду сухой губкой. А потом я вижу ее, под углом разделочного стола, почти полностью скрытую от наших взглядов. Маленькую прямоугольную белую таблетку. - Ох, - бормочу я и тянусь за ней. Это так удачно, до нелепости удачно, что я нашла ее сейчас. Я не осматривала дом в поисках таблетки – это было бы всё равно что искать иголку в стоге сена. Вот так, под краем разделочного стола, она могла оставаться незамеченной неделями, даже месяцами. Это такой крошечный закоулок, что даже половая щетка не может толком попасть в него. - Что там? – спрашивает Картер. Я зажимаю ее в своей ладони осторожно, как будто это бомба с часовым механизмом, и встаю, чтобы показать ему. Он оглядывает таблетку и смотрит на меня. Я не плачу, но я на грани слёз. - Ну давай же, - говорю я ему. - Что? - Скажи: «Я же тебе говорил». Он берет таблетку с моей ладони. - Я даже не стану этого говорить, Керри. – Он ненадолго покидает комнату и возвращается с флаконом и тремя оставшимися таблетками. – Это кое-что, что мне следовало сделать раньше. Я был дурак, что тянул с этим. Я наблюдаю, как он берет все четыре таблетки и засовывает их в сток кухонной раковины, а потом пускает воду на полную мощность на несколько минут, чтобы быть уверенным, что они точно исчезли. Он ставит пустой флакон на разделочный стол и смотрит на меня. Я чувствую себя ужасно. Мои поступки, моя глупость – если бы я только раньше взялась поискать ту таблетку, если бы я только поговорила с Картером, если бы я только поверила ему, если бы только… - Эй, - говорит он, снова легко целуя меня. – Перестань. Я же вижу, что ты делаешь. Ну хватит. - Я… я позволила моим страхам встать у нас на пути. Я не доверяла тебе. Я даже не подумала… Вконец расстроенная из-за своих поступков, я поворачиваюсь и ухожу из кухни, назад в гостиную. Я опускаюсь на диван. Приходит Картер и садится рядом со мной. - Керри, ты сложная женщина. У тебя были причины… - Да, ты прав. У меня были причины, но они были смехотворными. Я дала моей неуверенности и сомнениям разлучить нас, оттолкнуть друг от друга. Я полная и совершенная за*ная идиотка. Он поднимает брови. - Я раньше никогда не слышал, чтобы ты ругалась. Я смотрю на него в удивлении. - Ты множество раз слышал это. - Ну да, кучу проклятий и чертыханий, низвергающихся с Горы Уивер – но никогда «за*». Ты просто никогда не производила на меня впечатление человека, который употребляет это слово. - Ты еще много чего не знаешь обо мне, Картер, - напоминаю я ему. - Керри, - говорит он мне, и при этом выглядит таким бесконечно серьезным, - ты понимаешь, что я хочу знать о тебе всё? Я думаю о тебе почти каждую минуту на протяжении всего дня. Я заново и заново проигрываю в голове разговоры, которые мы вели, до тех пор, пока не запечатлею их в памяти. Я думаю о том, на что это было похоже – обнимать тебя, засыпать, когда ты в моих руках. Каждый раз, смотря на тебя, я думаю о том, как ты выглядела, когда мы занимались любовью. Я не могу удержаться; я слегка краснею, и у меня перехватывает дыхание. - Поговори со мной, - умоляет он. – Расскажи мне всё. Каждый страх. Каждое сомнение. Каждое опасение. - Зачем? Чтобы я призналась в том, что я не та гора, которой хотела бы быть в глазах всего мира? – спрашиваю я. - Хорошо, ты гора. Гора силы, решимости и страхов, совсем как любой другой человек. – Он дотрагивается до моего колена. – Я прокручивал это у себя в голове сотню раз – причины, по которым нам не следует быть вместе, и причины, по которым следует. Теперь я хочу знать, что происходит в твоей голове. - Ты первый, - настаиваю я. Он делает глубокий вдох и медленно выдыхает. - Это может быть опасно – для нас обоих. Ты избавилась от наркозависимости много лет назад. – Он колеблется и украдкой бросает на меня взгляд. - Ну, по большей части, - возражаю я сухо. – Я совершила ошибку тем вечером, серьезную ошибку. И я знаю, что, хотя это и повлияло на меня, это также повлияло и на тебя. Он кивает. - Для меня это нечто более новое. Я чувствую себя так, как будто я только в самом начале. Окончание реабилитации не заставило всё это исчезнуть. Я больше не злоупотребляю лекарствами, но причины, по которым я это делал, никуда не делись. И они не собираются исчезать. Еще долго. У меня вспыхивает моментальное воспоминание о Картере и Люси, их утопающих в крови телах на полу в третьей смотровой. Я знаю, что мне придется вечно жить с тем, что я увидела в той комнате. Картеру придется вечно жить с памятью о настоящем нападении на него самого, и с виной выжившего, которая приходит вместе с этим. Я могу горевать о Люси, и я могу горевать о том, что, как я видела, произошло с Картером после нападения. Картер несет груз этого на своих плечах – именно ему придется жить с тем, что случилось с ним. Я знаю всё это слишком хорошо, из-за моего собственного опыта такого нападения. - Я не хочу отдаляться от тебя, Керри, - говорит он мне. - Но бывают моменты, когда я не уверен в себе. Не в том, что касается тебя, - поспешно уточняет он. – Насчет тебя я как раз в высшей степени уверен. Это я – мои собственные чувства, мои проблемы, с которыми я должен справляться. И я обязательно должен с ними справиться. Я злоупотреблял обезболивающими. Я лгал и причинял боль людям, которые беспокоились обо мне. Я знаю, что он пытается сказать, и я знаю, что он избегает точных слов, чтобы пощадить мои чувства. - Я не хочу мешать твоему выздоровлению, - бормочу я. - Пока что ты этого не сделала, - заверяет он меня. – Мне просто нужно, чтобы ты знала, что есть кое-какие вещи, над которым мне еще предстоит поработать. Мне нужно знать, что ты понимаешь это. Я киваю. - Ты знаешь, что это так. Он делает еще один глубокий вдох. - А потом еще вопрос с работой. Сколько бы я ни старался убеждать себя, что это неважно, я знаю, что это важно. Ты моя начальница, Керри. Ты заставила меня съехать отсюда, когда тебя сделали заведующей отделением, и причина была уважительной. Что бы ни происходило между нами, это может повлиять на дела приемного. Это может повлиять на тебя, если кто-нибудь в больнице обнаружит… - Я довольно-таки здорово провалила всё это, рассказав Марку. - Что конкретно ты ему сказала? - спрашивает меня Картер. - Только… только то, что я сказала тебе ранее. – Эти слова по-прежнему так непривычны мне, и я не уверена, что смогу произнести их снова. Пока еще нет. Не сейчас. - Что ты любишь меня, - подсказывает Картер, и я слегка киваю. - Я сказала ему, что ездила повидаться с тобой в Атланту, - говорю я ему. – Я не рисовала ему никаких сцен. Мне и не понадобилось. Он неплохо домыслил всё самостоятельно, безо всяких детальных разъяснений. - Что он ответил? - В том-то и дело – он казался почти, я не знаю, испытывающим облегчение… Он не рассердился. Я не знаю точно, как описать это. – Я всё еще не знаю, почему он не протащил меня по раскаленным углям и не напомнил мне, как я пошла против политики больницы. - Ну что ж, - говорит Картер мягко, - теперь твоя очередь. Почему это может получиться, и почему не может. «За» и «против». То, как он формулирует это, заставляет меня подумать о чем-то наподобие схемы, таблицы или плана для заседания. С этим я могу управиться. - Конечно, работа тревожит меня, - начинаю я. – По очевидным причинам. Марк может ничего не иметь против, но если хоть слово об этом дойдет до Романо, это может стать катастрофой. – Соответствующие картины на миг затуманивают мои мысли. Он будет безжалостен, вне всяких сомнений, и не поколеблется унизить и высмеять меня, отстранить меня, уволить меня, даже разрушить мою карьеру. Одному богу известно, что он сделает с Картером. - Это не может быть единственным соображением, которое тебя удерживает. Я отрицательно качаю головой. - Оно не единственное. Картер, когда я с тобой, - я делаю паузу, думая обо всем, что эти слова могут означать, - это вынуждает меня смотреть в лицо таким вещам внутри самой себя, на которые я раньше никогда не смотрела так. На мои слабости. На мою уязвимость. – Это одна из самых трудных вещей, которые я когда-либо произносила прежде, и, что меня изумляет, я не чувствую себя слишком ужасно, произнеся это. Картер одаривает меня беглой улыбкой. - О, но я не думал, что у тебя есть хоть что-то из этого. Я легонько стукаю его по ноге. - Умолкни, Картер. - Керри, я не знаю, куда это нас приведет. Я не знаю, что с нами произойдет по пути. Но я хотел бы это выяснить. - Как насчет… - я указываю на него, потом на себя. – Ох, к черту. На тот случай, если ты не заметил, Картер, между нами есть некоторая разница в возрасте. Он тихонько смеется. - Раньше это никогда меня не останавливало. Раньше? Я чувствую укол ревности. На самом деле это глупо – я знаю, что у него и раньше были отношения с женщинами, но это никогда не было проблемой, потому что в то время я не испытывала к нему таких чувств. - Не хочешь поделиться подробностями? – спрашиваю я, стараясь говорить небрежно. - Думаю, ты помнишь мою подругу Элейн, - говорит Картер, и я киваю. Тогда я этого не понимала. – И еще, ну, - он слегка склоняет голову, почти смущенно, - ты знаешь доктора Китон. - Доктор Эбби Китон? – спрашиваю я недоверчиво. – Ты меня разыгрываешь. Картер качает головой. - Нет, не разыгрываю. – На миг его лицо приобретает мечтательно-грустное выражение, говорящее о смутных сожалениях. – Она милая женщина. Я до сих пор получаю от нее открытки от случая к случаю. – Он поднимает взгляд, чтобы увидеть мое лицо. – Она в Пакистане, - сообщает он мне. – А это очень далеко отсюда. - Я знаю, насколько это далеко, - отвечаю я, немного раздраженно. – Ты ее любил, - догадываюсь я. – Ты был влюблен в нее? Он склоняет голову набок в раздумье. - Да, я любил ее. Может быть, в то время я думал, что был влюблен, но, оглядываясь назад, я понимаю, что не был. Но я действительно любил ее. Мы здорово позабавились. Я невольно морщусь; я бы никогда не стала описывать себя как забавную, и Картер и я не сделали ни единой забавной вещи за весь этот странный период времени. Ну, за исключением секса… Я смотрю вверх и обнаруживаю, что глаза Картер прикованы к моему лицу. Вряд ли он может знать, о чем я думаю. - Отчего такой взгляд? – спрашиваю я. - Ты краснеешь, - говорит он. – Тебе идет. Естественно, когда он говорит это, я чувствую, что жар, заливший мое лицо, делается еще сильнее. - Меня не волнует разница в возрасте, Керри, - говорит он. – Тебя это тревожит? - Нет, - отвечаю я правдиво. - Ну вот… - На миг он выглядит довольным. – Мы разрешили по крайней мере один вопрос из списка. - Если бы только с остальными было так же просто, - жалуюсь я. - Я хотел поговорить еще об одной вещи, - сообщает мне Картер, его лицо снова серьезно. - О чем? - Мне не хватает тебя, Керри. Мне не хватает возможности целовать тебя. Прикасаться к тебе. Мне не хватает… - Остановись, - удается мне произнести. - Мне не хватает возможности заняться с тобой любовью, - тем не менее заканчивает он, игнорируя мою просьбу. Я быстро закрываю глаза. Мне тоже этого не хватает. Я не могу солгать об этом. - Посмотри на меня, - говорит мне Картер, понизив голос. Я неохотно открываю глаза. Я знаю, что увижу: страсть, тоску и желание. И внезапно у меня наступает миг ясности, некое прозрение. Глубоко в душе я знаю: что бы я ни чувствовала к Картеру, и что бы он ни чувствовал ко мне – от этого не будет, черт возьми, ни малейшей разницы. Это никогда не получится, по столь многим причинам. Мы можем рационализировать и объяснять это логически десятком способов до самого вторника, и это всё равно не получится. В любом случае, не сейчас – не тогда, когда он только-только закончил реабилитацию и ему предстоит новая тяжелая битва. Я слишком хорошо помню одну из первых рекомендаций, которые услышала на встрече анонимных наркоманов так много лет тому назад: подождите по меньшей мере год, прежде чем вступать в отношения. Через год Картер станет другим. Я стану другой. Это ведь не тот случай, как если бы мы уже любили друг друга всю жизнь и знали, что один год ничего не изменит. Год может изменить всё. Обдумывая это, я должна отбросить прочь вопросы работы, разоблачения нас Романо, моей карьеры. Ничто из этого не имеет значения в долгой перспективе. Первым тут идет Картер – он, и никто другой. Его выздоровление должно быть главным приоритетом. Я не думаю, что он сможет вынести еще одно падение, и я не думаю, что и сама вынесу это. Но сейчас, в эту самую минуту он здесь, и он смотрит на меня с выражением, с которым на меня раньше смотрели столь немногие. И я хочу его. Одну ночь, говорю я себе. Тебе позволено быть счастливой, пусть даже на одну-единственную ночь. - Я хочу, чтобы мы занялись любовью сегодня ночью, - говорит Картер. Может быть, он и не знает полностью, о чем я думаю, но он прочел эту одну мысль громко и ясно. Утром от этого будет больно; будет больно нам обоим. Но сейчас он заслуживает этой ночи. И я тоже. - Да, - шепчу я, мой голос прерывается от всех звучащих в нем эмоций. Сегодня мы займемся любовью, и мы будем честны и искренни. Я встаю и беру его за руку. - Пойдем со мной.
Инна ЛМ: 10. Страсть (Passion) NC-17 От переводчика: эротическая сцена переведена с небольшими сокращениями. Краткое содержание: одна ночь – это всё, что осталось Керри и Картеру, чтобы быть вместе, и они используют ее. *************** Картер и я входим в спальню, и он колеблется. - Что-то не так? – спрашиваю я. - В последний раз, когда мы здесь были… - Мы занимались любовью. - Да, после… - говорит он тихо. Я мысленно довершаю эту фразу. После того, как я приняла таблетки, выпила много виски, разбила много стекла и бесцеремонно отключилась. Это задевает за живое, но так и должно быть. - Такого больше не случится, - говорю я ему. – Сегодня ночью есть только мы. Никакого алкоголя. Никаких таблеток. Его взгляд становится немного живее. Более чем чего-либо, я хочу, чтобы эта ночь была для него. Утром всё то, что существует между нами, закончится, и я хочу извлечь из этой ночи всё, что возможно. Но, что еще важнее, я хочу доставить ему то наслаждение, которое он доставлял мне во всех тех случаях, когда мы занимались любовью. Я начинаю раздевать его, медленно, начав с галстука. Темно-синий шелк так гладок, и я распускаю узел, потом окончательно развязываю его, и галстук выскальзывает из-под воротника рубашки. - Он мне нравится, - говорю я Картеру, притрагиваясь к ткани. - Я рад, что ты одобряешь, - отвечает он и одним движением плеч сбрасывает пиджак. Я кладу галстук на мягкое кресло около туалетного столика. - Я не могу припомнить больше никого из всех, кого когда-либо знала, кто бы носил их, - говорю я ему с улыбкой, играя с помочами его подтяжек. – В любом случае, никого в твоем возрасте. Он издает короткий смешок. - Они продавались вместе с костюмом, - объясняет он мне. - Они тебе идут. – Я тянусь к его плечам и спускаю с них подтяжки, помочи спадают ему до талии. – Но без них лучше. Смелость и отсутствие стыдливости, которые я ощущаю, приходят ко мне естественным образом. Я всегда раньше вела себя так с другими любовниками, командовала и держала всё под контролем. В те предыдущие разы, когда я была с Картером, я позволяла ему проделывать всю работу – не из сознательного выбора, но просто потому, что с ним я всегда чувствовала себя настолько потерявшей контроль, настолько побежденной. Я еще ни разу не была в состоянии самоутвердиться, находясь в спальне с Картером, но сегодня ночью я это сделаю. Я вытаскиваю рубашку у него из брюк и начинаю расстегивать ее, по одной перламутровой пуговице за раз, следя за его лицом. - Ты всегда вот такая? – спрашивает он. - Какая? - Такая спокойная во время соблазнения, - отвечает он, и я улыбаюсь ему. Он читает мои мысли. Я пожимаю плечами. - По большей части. Рубашка полностью расстегнута, и я распахиваю ее, обнажая его широкую грудь. Я кладу ладони плашмя на его теплую кожу и смотрю ему в глаза. Они темны, его веки полуопущены. Я думаю обо всех тех словах, которые говорила прочим своим любовникам в подобных ситуациях, о словах, предназначенных для того, чтобы колесики крутились, чтобы поддерживались должные скорость и ритм. Я обнаруживаю, что ни одно из них не адекватно и не подходит для происходящего сейчас, для Картера. Я стараюсь прояснить свой разум, сосредоточиться только на этом, только на нем. Я хочу, чтобы вещи, которые я произнесу, шли от сердца, а не были частью отрепетированной речи, которую я бы выдала в обычной ситуации. Сегодня ночью я не хочу, чтобы всё шло по плану. Я спускаю рубашку с его плеч, и она падает на пол. Я провожу ладонями по его груди, по его плечам, ощущая мускулы и кожу. Я легонько царапаю пальцами его бока. Картер тянется ко мне и привлекает меня ближе, в свои объятия. Я охватываю его руками и сжимаю, мое лицо повернуто так, что моя щека прижата к его груди, я вдыхаю его запах. Я веду руками по его спине, с особой осторожностью там, где шрамы, легко скользя по ним пальцами. Наконец я высвобождаюсь из его объятий и запечатлеваю поцелуй на его груди. Я провожу руками по его бедрам, а затем играю с пуговицей его брюк. - Керри, - выдыхает он. Одна моя рука передвигается ниже, и я чувствую его через материю, уже твердого, напрягшегося под моей рукой. Я охватываю его ладонью по всей длине. С губ Картера срывается вздох, и я улыбаюсь. Он скидывает туфли, и я поспешно тружусь над его брюками, расстегивая на них пуговицу и молнию. Брюки спадают на пол, и он отшвыривает и их тоже. Глядя на него, я не могу удержаться от хихиканья. - Что? - спрашивает он. Я трогаю пояс трусов-боксеров, которые на нем надеты. - Ты просто полон сюрпризов, Картер, - говорю я ему. Они сшиты из мягкой хлопчатобумажной материи, украшенной изображениями стетоскопов. – Где ты их взял? Он покрывается слабым румянцем. - Это был подарок, - говорит он. Я не думаю, что хочу знать, от кого. - Их надо снять, - отвечаю я. Он тянется к трусам, но я мягко отталкиваю его руки и вместо этого подцепляю большими пальцами пояс и стаскиваю их. Они также падают на пол, и Картер, переступив ногами, выходит из них. - Ты всё еще полностью одета, Керри, - замечает он, оглядывая меня. – Почему-то это кажется не очень справедливым. - Не беспокойся, - заверяю я его. – Садись на кровать. Он подчиняется и наблюдает за мной. Я раздеваюсь, стоя прямо перед ним, наконец-то не стыдясь, не волнуясь ни о чем, пока снимается каждый новый слой одежды. В кои-то веки я не думаю о шрамах или о моей ноге. Всё, что я вижу – это выражение лица Картера, голод в его глазах. Моя собственная одежда спадает на пол, и я иду в постель. Мне всегда приходилось быть изобретательной, когда доходило до секса; особенно с Эллисом Уэстом. Моя нога часто бывала чем-то таким, что только мешает – иногда из-за того, что она немела в некоторых позах, а в других случаях из-за того, что я попросту не могла заставить ее двигаться в тех направлениях и в то время, как мне хотелось. Но сегодня я знаю, что мне нужно сделать и как это сделать безо всяких помех. - Ложись, - инструктирую я Картера, и он так и поступает, откинувшись на горку подушек в изголовье кровати. Я ложусь на живот, опираясь на руки, и осыпаю поцелуями ноги Картера, его живот, старательно избегая того единственного места, которое ждет моего прикосновения. Картер подтягивается повыше, ухватившись за спинку кровати, и я беру его в ладонь. Он твердый и горячий в моей руке, длинный и полный. Я охватываю его пальцами и медленно скольжу рукой вверх и вниз, от основания до самого конца. Глаза Картера не отрываются от моих, и выражение его лица напряженное, но он ничего не говорит. Я передвигаюсь на кровати так, что мы оказываемся лицом к лицу, и он притягивает меня к себе, запустив руку вокруг моей талии, и, без предупреждения, роняет ее между моими ногами, исследуя меня. Я выгибаюсь к нему; я влажная от того, что слушала издаваемые им звуки удовольствия, вызванные тем, что я делала. Я ощущаю его пальцы, скользкие от моей влаги, когда два из них проникают внутрь меня. Я хватаю воздух ртом и плотнее приникаю к его телу. - О господи, - выдыхаю я, и он улыбается мне. - Тебе это нравится, - говорит он, и я с трудом киваю. Я опускаю голову и прижимаюсь губами к его подбородку, шершавому от уже пробивающейся щетины. - Мне нужно быть внутри тебя, - шепчет он, и мое тело немедленно реагирует на его слова, сжимаясь вокруг его пальцев в бессловесном ответе. Он вынимает пальцы из меня, и мы поворачиваемся на кровати, он сверху, надо мной, а я лежу на спине. Я тянусь к нему, по-прежнему такому твердому, и направляю его в меня. Он дразнит меня, только самый кончик его вдавливается внутрь меня на несколько миллиметров, и я издаю стон. - Картер, - бормочу я в разочаровании. Он знает, чего я хочу, и более чем готов дать это мне. Он входит в меня длинным толчком, и я закрываю глаза, испытывая удовольствие от того, насколько глубоко он в моем теле. Он уже так близко, но как-то ухитряется двигаться внутрь и наружу в ленивом ритме, взад и вперед. Наши тела раскачиваются в унисон от наших движений, и я обвиваю руками его спину, ведя пальцами по его лопаткам к талии, мои короткие ногти слегка царапают его кожу, избегая тех мест, где остались шрамы от ранений и операции. Он одним толчком погружается глубже, и я издаю стон в ответ. Картер просовывает руку между нами и находит то место, где мы соединены, и мое тело дрожит, когда он делает это. Он точно знает, где трогать, где нужно надавливать, и от его прикосновений, от движения наших тел вперед и назад эти ощущения выходят прямо на поверхность. Я смотрю на него затуманенными глазами и слежу за его лицом; его черты резко обрисованы светом и темными тенями в комнате. Одна моя рука остается на его спине, прижимая его поближе, а другая поднимается погладить его лицо, его щеку. Чувства, поднимающиеся во мне, так сильны, что они близки к критической точке, к надлому как эмоциональному, так и физическому. - О господи, Керри. О господи. – Он почти хрипит. Звук моего имени на его губах заставляет мое сердце петь, и его толчки становятся беспорядочными, хаотическими. Он закидывает голову назад и кричит, его рот широко открыт, когда его охватывает оргазм. Его пальцы остаются на мне и бурно мечутся по моему телу, когда он кончает, и я крепко зажмуриваюсь, когда белые пятна танцуют у меня под веками и мое тело бьется под его телом. Несколькими моментами позже, пока мы оба всё еще тяжело дышим, Картер осторожно опускается на меня. Всё еще внутри меня, опустошенный, он отводит свои пальцы от моего тела, из-за чего сквозь меня проходит легкая дрожь. Он вжимается лицом мне в шею, и мы оба меняем нашу позу так, чтобы он не лежал непосредственно на мне, но оставался внутри меня. Я не хочу позволять ему покидать мое тело – пока еще нет, только не сейчас. Я не готова. Не открывая глаз, я глажу основание его шеи, влажное от пота. Картер приподнимает голову и покрывает поцелуями обращенную к нему сторону моего лица, щеку и подбородок. Я чувствую, как его язык проводит влажные линии вдоль мочки моего уха, и я вздрагиваю, мои внутренние стены сжимаются вокруг него. Он тихо смеется и делает это снова. Наши рты встречаются в поцелуе, медленном и нежном, и я разрешаю своим губам задержаться на его губах. Наконец он прерывает поцелуй и пристально смотрит на меня в полутьме. Серьезное выражение в его глазах вызывает у меня желание заплакать. Я чувствую себя любимой и страшусь неизбежного. Я не знаю, как сказать ему о том, что принесет утро, но я должна попытаться. Я не знаю, с чего начать, или что сказать. Вместо этого я шепчу ему: - Я тебя люблю. Эти слова выходят из моего рта так легко, как если бы я произносила их на протяжении многих лет. Это не то, что я намеревалась сказать, но это ощущается правильным. Это ощущается хорошим. Ирония резка; это ощущается правильным сейчас, когда всё остальное неправильно. Он снова целует меня, и у меня перехватывает дыхание, и он отодвигается. - Керри? – спрашивает он озабоченно. – В чем дело? Я не могу ответить. Что-то темное проходит по его лицу. Он знает. - Нет, - говорит он тихо, затем снова, более твердо. – Нет. Не надо. - Джон, пожалуйста. Пожалуйста, постарайся понять. - Я не понимаю. Я не могу. Я думал, это означает… я думал… Я чувствую, как он выскальзывает из моего тела, и в комнату приходит холод; у меня на руках проступает «гусиная кожа». Я сажусь в постели, потянувшись за одеялом, и натягиваю его на наши тела. - Ничего не получится, - говорю я ему негромко. – Мы оба это знаем. Я не могу закрыть глаза на тот факт, что ты должен в настоящий момент сосредоточиться на своем выздоровлении – а это только будет отвлекать тебя. - Не будет, - обещает он. – Я не позволю. - Ты этого не знаешь. - Черт возьми, - бормочет он. – Черт возьми! - Я делаю это не для того, чтобы ранить тебя, - говорю я, глядя ему прямо в глаза. – Я клянусь тебе в этом. Я… я хочу этого, что бы там ни было между нами. Я хочу тебя. Я не могу и не стану лгать себе об этом. – Я колеблюсь. - Я беспокоюсь о тебе. Я люблю тебя. Эта не разновидность любви с сердечками и цветами, но это романтическая любовь. И я люблю тебя и как друга тоже. Я не хочу увидеть, как с тобой случится что-нибудь плохое, Картер. Только не снова. Разве ты этого не понимаешь? Он трясет головой. - Я не понимаю. Я не понимаю, почему всё это должно быть таким тяжелым. Я думал, что, когда вернусь из Атланты, всё будет легче. - Это никогда не становится легче, - говорю я ему, исходя из собственного опыта. В горле у меня образуется комок. – Просто становится легче справляться с этим. Картер не отвечает мне. Вместо этого он садится, прислонившись спиной к изголовью кровати, одеяло сползает ему до бедер. - Картер, если бы я сказала тебе – ну конечно, давай возьмем и пустим это на самотек, отбросим к черту всякие предосторожности – это было бы нечестно по отношению что к тебе, что ко мне. Во-первых, нам придется скрывать это на работе. Но, что еще важнее, ты бы стал избегать тех вопросов, на которых тебе нужно сосредоточиться, чтобы поправиться. И я стала бы активным соучастником этого. В таком случае я бы позволила тебе тратить свои силы на меня, а не на твое выздоровление. Как я могу так поступить и чувствовать себя хорошо, считать, что всё нормально? Я не могу, Картер. Я просто не могу. - Значит, ты хочешь, чтобы я ушел? Ты подразумеваешь именно это? - Я хочу, чтобы ты поправился, - отвечаю я ему твердо. – Я хочу, чтобы с тобой всё было в порядке, Джон. – К глазам подступают слёзы. – Черт побери. Это всё, чего я когда-либо хотела. - Но ты хочешь, чтобы я ушел. – Он с упрямым видом складывает руки на груди. Я качаю головой. - Вообще-то я хочу, чтобы ты остался до конца ночи. – Он смотрит на меня в удивлении. – Если ты не против. – Я еще не готова к его уходу, только не сейчас, не сразу же после того, как мы занимались любовью. - Господи, Керри, - говорит он устало, - я хочу остаться больше чем на одну эту ночь. – Он потирает глаза ладонью. – Так, значит, через полгода или год мы сможем поговорить об этом снова, и, как я понимаю, мне предстоит сидеть сложа руки и надеяться, что ты по-прежнему будешь хотеть меня и тогда, верно? Я моргаю, удивленная. Он тревожится, что я могу не захотеть его? - Мои чувства к тебе не изменятся, - тихо и спокойно убеждаю я его. – Это я могу тебе пообещать. Он разнимает руки и тянется ко мне в тот же миг, когда я придвигаюсь к нему, положив голову ему на грудь. Я прислушиваюсь к биению его сердца, медленному и ровному, и легко опускаю руку ему на живот. - Я не хочу оставлять тебя, Керри, - говорит он мне. - У меня такое ощущение, как будто мы только-только нашли что-то. Я не хочу выходить из этой двери. - Я знаю, - бормочу я ему в грудь. – Пока еще тебе не нужно уходить. – Это не утешение, но это всё, что я могу предложить ему. Мы молча держим друг друга в объятиях долгие минуты. Наконец он прокашливается. - Как насчет тебя? – спрашивает он. - Что насчет меня? - Я думал, что ты наконец-то сделала шаг вперед – научилась открываться. Я не хочу, чтобы ты потеряла это и сделала два шага назад, в свою раковину, только из-за того, что ты стараешься помочь мне почувствовать себя лучше, - говорит он мягко. - Этого не произойдет, - говорю я ему и сажусь, чтобы посмотреть на него. – Ты помог мне узнать и увидеть в самой себе такие вещи, которые я до сих пор не была способна увидеть или признать. И это невозможно снова оттолкнуть и загнать вглубь каких-то темных закоулков моего разума. - Я надеюсь, что нет, - отзывается он. – У тебя много любви, которую ты можешь дать, Керри. Я сглатываю. Никто никогда не говорил мне такого прежде. - Мне бы так хотелось быть тем, кто ее получит, - говорит он, в его словах звучит грусть. Я не могу придумать, что сказать на это, и слёзы снова щиплют мне глаза, так что я опять опускаю голову ему на грудь, и мы оба умолкаем. * * * В моем сне у меня нет никакого костыля. Само собой разумеется, что я нисколько не хромаю. В ноге нет никакой неотвязной боли. Это часто случается в моих снах: я вижу сон, и происходящее в нем кажется каким-то неправильным, и тогда я смотрю вниз и понимаю, что костыль не свисает с моего предплечья, и я чувствую удивление, смешанное со необычным ощущением, ощущением, что вещь, к которой я так привыкла, теперь отсутствует. В нынешнем сне это первое, что я замечаю. У меня нет костыля, и я не хромаю. Моя нога не подворачивается, когда я хожу. Вместо этого моя походка свободная и плавная. Я в больнице, и на мне надета врачебная форма, я перехожу из помещения в помещение, каждый мой шаг спокоен и уверен. Я совершаю обход приемного, под одному помещению за раз. Я проверяю состояние пациентов, убеждаясь, что все они поправляются, что всё под контролем. Я прохожу мимо медсестер и врачей, все они эффективно выполняют свою работу, и все они улыбаются и кивают, когда видят меня. В коридорах до странности тихо; никто не разговаривает, и не смеется, и не кричит от боли. Я подхожу к регистратуре, когда понимаю, что забыла проверить третью смотровую, поэтому я возвращаюсь назад тем же путем, каждый шаг приближает меня к закрытой двери. Нет, нет, говорю я себе, неожиданно осознав, что я сплю. Только не снова. Пожалуйста, только не этот сон, не сегодня. Жалюзи изнутри смотровой опущены, и я не могу заглянуть в нее. Я медлю у двери. Я бросаю быстрый взгляд на пол, и там нет никакого кровавого отпечатка ноги, никаких красноречивых признаков того, что что-то не так. Я делаю глубокий вдох и одним толчком открываю дверь. В смотровой темно. Совсем как было в День Святого Валентина. Я хочу вскрикнуть и убежать. Я хочу убраться отсюда ко всем чертям. Я не хочу видеть этот сон. Мои глаза опускаются к тому месту на полу, где, как я знаю, будет лежать тело Картера, утопающее в крови. Там ничего нет. Я практически несусь к другой стороне перегораживающей смотровую кровати, ища Люси. По-прежнему ничего. Ни единой капли крови. Никаких тел. Никого. Я пересекаю комнату длинными и стремительными шагами и включаю свет, заливая комнату резким флуоресцентным сиянием. Я снова смотрю на пол. По-прежнему ничего. Может быть, это не тот день. Не та комната. Тела должны быть здесь. Кровь должна быть по всему полу. Я должна почувствовать, как моя нога поскальзывается в ней, когда я спешу от одной стороны кровати к другой. Я должна сейчас беспомощно наблюдать, как двое людей, которые мне дороги, медленно истекают кровью до смерти – в месте, которое должно быть безопасным. Я жду. Может быть, этот сон еще не закончился. Ничего не происходит. Я выхожу из третьей смотровой и иду по коридору к травмам. Я заглядываю сквозь окно в первую травму и вижу там Картера, работающего над пациентом. Марк тоже там, и несколько медсестер, все работаю в едином ритме, молча. Картер поднимает глаза и видит меня сквозь стекло. Он кивает мне, показывая, что заметил мое присутствие, быстрой легкой улыбкой; руки у него заняты. От неожиданности испугавшись того, что я увидела его здесь, я отступаю на несколько шагов назад. На полпути меня встречает стена, и я прислоняюсь к ней, стараясь отдышаться. Я делаю вдох и выдох, и потом я закрываю глаза.
Инна ЛМ: 11. Прощай, здравствуй (Goodbye, hello) Краткое содержание: Керри и Картер подводят итоги и двигаются дальше. *************** Когда я открываю глаза, то создается впечатление, что я проспала всего несколько минут. Небо по-прежнему чернильно-синее, и оно отбрасывает странные тени на стены спальни. Я смотрю на люминесцентные стрелки своих наручных часов и обнаруживаю, что до восхода всё еще остается около двух часов. Я переворачиваюсь на другой бок и смотрю на Картера, мирно спящего, на то, как его грудь поднимается и опускается. Его лицо спокойно и расслаблено. Его вид утешает и поддерживает меня, но я также чувствую неописуемый груз печали на своих плечах. Картер, пошевельнувшись, открывает глаза, поначалу оглушенный со сна. Его взгляд фокусируется; я знаю, что он сосредотачивает внимание на моем лице, на его выражении, на моих непроизнесенных словах. Он тянется ко мне и проводит кончиками пальцев по моей щеке, по моим губам. Всё еще молча. Всё еще наблюдая. - Это прощание, не так ли? – шепчет он невыразительно. Я не могу ответить ему словами, да в этом и нет необходимости. Он видит всё на моем лице, он знает, и часть его понимает это. Хотя есть и другая часть его, которая не понимает, и его губы искривляются, когда он хмурится. - Это не должно быть так, - говорит он мне, и я трясу головой. - Должно, Картер. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. – Мой ответ тих и спокоен. Он отводит от меня взгляд, и я чувствую ноющую боль глубоко в груди. – Пожалуйста, - говорю я ему мягко. – Не уходи вот так – с гневом. - Нет, - откликается он. – Только с сожалением. - Мы можем просто полежать здесь и обнять друг друга? – спрашиваю я его. – Джон? Он молча привлекает меня поближе, моя кожа теплая на его коже. Его объятие крепко, как если бы он никогда не согласился меня отпустить. Несколько слезинок вырываются на волю из уголков моих глаз. Я смахиваю их кончиками пальцев, не желая, чтобы он видел. Но он видит их, и присаживается, опираясь на локоть, чтобы запечатлеть по нежному поцелую на моих глазах, прежде чем он снова ложится и снова прижимает меня к себе. Мы лежим в безмолвии, вот так слившись друг с другом, долгое время. Наконец его хватка ослабевает, и его рука, охватывающая меня, разжимается, и мы оба снова засыпаем. * * * Какое-то время спустя я смутно ощущаю губы Картера на моих губах, мягкие и медлящие, не желающие отрываться от меня. Я целую его в ответ, но слишком устала, чтобы раскрыть глаза. Он убирает мои волосы со лба теплыми пальцами, целует меня в лоб, и потом я опять засыпаю. * * * Когда я окончательно просыпаюсь, небо уже посветлело; сквозь окна вливается розовое сияние, которое освещает комнату. Я поворачиваюсь в постели – Картер ушел. Я не удивлена. Я знала, что он так и поступит. Но от этого ничуть не легче. Выбраться из постели трудно. Я не горю желанием ехать на работу, и я не хочу встречаться лицом к лицу с моим собственным отражением в зеркале. Моя нога всё еще болит, это последствия вчерашнего таинственного болевого кризиса и той деятельности, которая не давала Картеру и мне так долго уснуть этой ночью. Нет, говорю я себе решительно. Не думай об этом. Не сейчас. Я выволакиваю себя из кровати, очень медленно, и внезапно застываю перед туалетным столиком. Темно-синий шелковый галстук Картера лежит там, аккуратно сложенный, его кончик свисает с края столика. Должно быть, он забыл его, думаю я, должно быть, он забыл взять его с собой, когда уходил. Галстук слишком аккуратно сложен для забытого. И я помню, что положила его на кресло прошлой ночью. Я поднимаю его и провожу пальцами по шелку, ровный темно-синий цвет соответствует моему настроению ((«Blue» означает не только «синий», но также и «хандрящий», «подавленный», «унылый», «находящийся в депрессии». – Примеч. пер.)). Я прижимаю галстук к своему лицу, и он весь – Картер, в одном натиске чувственных ощущений, и я знаю, что Картер оставил этот галстук для меня. Дрожь в руках так сильна, что я вынуждена положить галстук назад на туалетный столик, очень осторожно, словно это ручная граната с выдернутой чекой. Я иду в ванную. Я прислоняю костыль к стене, пуская воду в душе и дожидаясь, пока она станет горячей. Я отдергиваю занавеску и встаю под душ, позволяя воде падать на меня, как жгучему дождю. Я не знаю, куда деваться от собственных эмоций. Я хочу позвонить Картеру и сказать ему, что я совершила ошибку, и всё-таки я знаю, что не могу. Что Картеру сейчас нужнее, чем что-либо, так это выздоровление. И он должен сделать это один. У него будет вся поддержка, которая ему потребуется, но он должен сделать эти первые маленькие шаги самостоятельно. Если он отвлечется на другое, это может опустошить его, может вызывать рецидив, и я знаю, что никогда бы не смогла жить со знанием того, что я могла быть причиной этому. Не думай о нем прямо сейчас, говорю я себе. Просто заблокируй эти мысли, прогони их из своей головы. Я всё еще могу почувствовать его тело, каким оно было всего лишь несколько часов назад, и поэтому мне хочется плакать от бессильного разочарования. В этом, так же как и во всем другом, тело помнит, даже если разум и не хочет того. Я упираюсь рукой в кафельную стену и роняю голову. Я разрешаю себе заплакать, и слёзы смешиваются с водой из душа. * * * Я колеблюсь, перед тем как войти в приемное. Сосредоточься, говорю я себе. Сосредоточься, не теряй контроля. Я здесь, потому что это моя работа; я здесь, чтобы спасать жизни. Каждый день я напоминаю себе об этом. Я знаю, что многие вещи часто служат отвлечением, но они никогда не встают на пути того, ради чего я здесь. Когда я отвлечена, я огрызаюсь на людей; я знаю, что могу быть резкой. Иногда я тону в бумажной работе и управлении. Это не то, что я намеревалась делать, когда выбрала врачебную карьеру, но я была тверда в своем выборе; а там, где я теперь, такие обязанности неизбежны. Пока я глупо стою во дворе, подъезжает «скорая». Пикман открывает заднюю дверь. - Приятно, что тут ждет комитет по встрече, - говорит она, заметив меня. Мне всегда доставляет удовольствие ее суховатое чувство юмора. - Что у нас тут? - Женщина двадцати четырех лет, страдает от острой боли в области таза, жизненные показатели стабильны, давление сто десять на семьдесят, пульс сто восемь. На месте поставлена капельница. Она говорит, что раньше лечилась от эндометрита, но боль продолжает возвращаться. Молодая женщина стонет, когда парамедики вывозят каталку из машины. - Пожалуйста, - всхлипывает она. – Я не могу это терпеть. Так больно. – Ее глаза безумны от боли, ее лицо бледно и залито слезами. - Всё будет в порядке, - говорю я, дотрагиваясь до ее руки. Я оборачиваюсь к Пикман. – Везем ее внутрь. - Третья смотровая открыта, - сообщает Рэнди от регистратуры. Я иду рядом с каталкой, бросив сумочку на стойку регистратуры, когда мы проходим мимо нее. Мы ввозим каталку в смотровую и придвигаем ее к кровати. - Вы можете перебраться туда? – спрашиваю я пациентку. Она кривится, но кивает. - Я постараюсь, - говорит она, и ей это удается, но она снова стонет. – Я назначена на операцию по удалению еще одного участка оболочки матки – в четверг, - говорит она мне. – Но сегодня утром боль стала хуже. Она была такой сильной, и не прекращалась. Я приняла кодеин – мне дал его мой врач, но это не помогло. – Она начинает плакать. Чуни входи в смотровую с картой. - Шш-ш, шш-ш. Всё будет в порядке. Как вас зовут? - Мелисса Вайс. Я провожу быстрый внешний осмотр и осторожно прощупываю ее таз. Она вскрикивает от боли. - Жизненные показатели стабильны, - сообщает мне Чуни. - Извините, Мелисса. Я знаю, что это больно. Хорошо, давайте сделаем общий анализ крови и химию. Я не чувствую никаких уплотнений, но давайте посмотрим таз на ультразвуке, просто на всякий случай, - говорю я Чуни, и та кивает. – И анализы на тот случай, если ее захотят сейчас же забрать в операционную. Мелисса, кто из врачей собирался делать вам операцию? - Доктор Темплтон, - выдыхает она. - О господи! – Она хватается за нижнюю часть своего таза и крепко зажмуривается. - Хорошо, Чуни, позвони на пейджер доктор Темплтону, а тем временем дадим ей десять морфина через капельницу. Всё в порядке, Мелисса. Я сразу же вернусь, хорошо? Сейчас мы дадим вам что-нибудь от боли. - Пожалуйста! – кричит она. – Пожалуйста, мне больно! - Я знаю, - говорю я ей. – Чуни введет вам морфин. Через несколько минут боль уже не будет такой сильной. Она открывает глаза, и я вижу в них панику. - Вы ведь не думаете, что еще что-то не так, правда? - Возможно, это просто эндометрит, но я хочу удостовериться, что не происходит ничего другого, например, разрыва кисты яичника. Так что держитесь, Мелисса, потерпите немного, хорошо? Она обещает мне, что будет держаться. * * * Остаток этого дня заполнен пациентами с болями; все они кричат и завывают. Мы все разделяем кое-что друг с другом: моя боль спрятана, их – снаружи, на виду. Я выкрикиваю приказания, осматриваю пациентов, вставляю грудные трубки, проверяю кровь на газы. Неважно, что я делаю, звуки их боли эхом отдаются у меня в ушах, пока я работаю, и я едва ли слышу что-то еще. Внутренне я испытываю онемение. Ни боли, ни печали, только пустота там, где раньше был огонь. - Керри, можно тебя на минутку, поговорить? Голос Марка пугает меня от неожиданности. Я отрываюсь от результатов анализов, которые у меня в руках. - Конечно. - Пойдем наружу, - предлагает он, и я откладываю анализы. - Джерри, запроси перевозчиков еще раз и выясни, почему они так задерживаются. Мистера Уилсона должны были отправить на сканирование уже тридцать минут назад, - говорю я Джерри, пробираясь вокруг стойки регистратуры и следуя за Марком в больничный двор. Воздух снаружи влажный и удушливый; еще один типичный летний день в Чикаго. - С тобой всё в порядке? – спрашивает Марк безо всяких преамбул. – Сегодня ты выглядишь немного отвлеченной. - Со мной всё отлично, Марк, - отвечаю я ему. Он колеблется, всего миг. - С тобой и Картером всё нормально? – Он выглядит искренне озабоченным, но, кажется, ему несколько неловко спрашивать. - Всё нормально, - повторяю я за ним. Марк ничего не говорит; вместо этого он пристально смотрит на меня. Под его внимательным изучающим взглядом я чувствую, как стены, которые я возвела специально для этого дня, рушатся. Я отвожу взгляд. - Я спрашиваю только потому, что ты весь день выглядела слегка рассеянной, и, судя по тому, каким я видел Картера, с ним то же самое. При упоминании имени Картера я поднимаю глаза. Я не знала, что сегодня у него смена; я не изменила расписание заново, но я была уверена, что он появится на работе не раньше сегодняшнего вечера. Я не видела его весь день, но, опять-таки, я была постоянно занята, перебегая от одного пациента к следующему. - Я в порядке, - говорю я Марку. Марк вздыхает. - Картеру необходимо сосредоточиться на выздоровлении, - говорю я, в качестве объяснения. Я пожимаю плечами и поворачиваюсь так, чтобы мое лицо было в тени, не на виду у Марка. – В жизни события не всегда складываются так, как мы того желали бы, Марк. Ты знаешь, как это бывает. – Я стараюсь привнести в свой голос непринужденную ноту, но я слышу то, что сказала, и то, как я это сказала: пустые слова, монотонный, невыразительный голос. Я не могу с этим справиться. Марк дотрагивается до моего плеча. - Извини, Керри. Я смотрю на него. - Всё в порядке, правда. Со мной всё отлично. Не о чем беспокоиться. – И с этими словами стены возвращаются на место, и я распрямляю плечи. – Мне нужно вернуться. Я оставляю Марка стоять там и направляюсь внутрь, в туалет, где я могу побыть одна. Несмотря на летнюю жару, я замерзаю и дрожу, и я гадаю, согреюсь ли хоть когда-нибудь снова. * * * Когда этот день наконец заканчивается, я собираю свои вещи и направляюсь к дверям. Никто не говорит мне «до свидания» или «спокойной ночи»; здесь все заняты, и ни у кого нет времени. Я не принимаю это на свой счет. Никогда не принимала. Сегодня, думаю я, подходящий вечер для хорошей бутылки вина, домашней еды и увлекательной книги. Еще один волнующий вечер из жизни Керри Уивер. - Керри? Я уже миновала жаркое предвечернее марево и зашла в подземный гараж. Я поворачиваюсь и вижу стоящего там Картера. Он выглядит так, как я себя чувствую: потерянным, одиноким и усталым. - Я как раз направлялась домой, Картер. Он проводит рукой по волосам, его глаза блуждают вокруг, перескакивая на всё что угодно в его поле зрения, кроме меня. - Слышал, у тебя был напряженный день. - Да, - говорю я просто. Он смотрит на землю. - Я не хочу этого делать, Керри. - Дай себе время, Картер, - говорю я ему. – Вспомни, о чем мы говорили прошлой ночью. - Мы много о чем говорили прошлой ночью, - откликается он, и у меня в груди вспыхивает боль. - Ты должен поработать над некоторыми вещами. И это правильно, Картер. Ты должен сделать это без того, чтобы какие-то новые взаимоотношения вставали у тебя на пути и отвлекали от твоего выздоровления. - Ах, вот как, - говорит он. Мы тихо стоим, никто из нас ничего не говорит, единственный шум на заднем плане – это звуки машин, выезжающих с парковочных мест на других этажах. - Послушай, я тоже не хочу этого делать, - говорю я ему. – Если это хоть немного тебя утешит. - Тогда почему же мы делаем это? Почему мы сдаемся? - Я не сдаюсь, - быстро отвечаю я. И я знаю, что это так. Какая-то часть меня держится за отдаленную возможность того, что через шесть месяцев или, может быть, через год, когда Картер будет более стабилен эмоционально, когда в какой-то мере справится со всеми проблемами, что тогда он в один прекрасный день появится у моего порога. Я держусь за ту улыбку, которую он подарит мне, когда я открою ему дверь. Я надеюсь на что-то, что, по всей вероятности, не случится. По всей вероятности, кто-то еще войдет в жизнь Картера, и он влюбится. Обстоятельства изменятся. Мир, как для Картера, так и для меня, будет двигаться дальше. - Так или иначе, я не полностью сдалась, - уточняю я, хотя и знаю, что если и буду цепляться за надежду, то это не изменит того, что, скорее всего, случится. Лямка его сумки сползает у него с плеча, и он поддергивает ее повыше. - Тогда давай не будем сдаваться. Давай попробуем, Керри. - Картер… Его лицо полно тревоги. - Я ненавидел это утро. Я ненавидел необходимость вставать и уходить, пока ты еще спала, уходить, зная, что это конец. Ты понятия не имеешь, как тяжело мне было уйти. Ты знаешь, если бы я остался до тех пор, пока ты проснешься, то я бы не сумел выйти за дверь. И я могла бы изменить свое мнение и позволить тебе остаться, добавляю я про себя, но загоняю эту мысль подальше. - Это не какая-то разновидность наказания, Картер, - говорю я ему. - Это ради тебя… ради твоего благополучия. Ради твоего выздоровления. И затем, потому что я не знаю, что еще сказать ему, я поворачиваюсь и ухожу. * * * Я закончила обедать. Я выпила полбутылки хорошего вина. И я уже настроилась свернуться клубком на диване с хорошей книгой и еще одним стаканом «Мерло», когда ударяет первая молния. Вспышка освещает каждый уголок дома, и через несколько секунд раздается невероятно громкий грохот. Электричество мигает и отключается, и гостиная погружается в темноту. - Черт подери, - бормочу я, ощупью находя дорогу по темной комнате в поисках фонарика. Свечи. Хоть чего-нибудь. Звук дождя, бьющего в окна, начинается еще прежде чем я успеваю добраться до кухни, где и нахожу фонарик-вспышку. Снаружи уже настоящий ливень. Я обыскиваю комнату за комнатой, зажигая свечи там, где нахожу их. Еще одна молния с треском ударяет снаружи, и на долю секунды в спальне делается светло как днем, затем снова темно как в яме. Гром опять следует за молнией почти немедленно, такой сильный, что кажется, будто весь дом содрогается. Дождь продолжает лить. Кондиционер работает на электрическом термостате, поэтому прохладный воздух, прогоняемый через вентиляторы, останавливается, и я открываю несколько окон, чтобы впустить ночной бриз. Он пахнет свежей землей. Я собираюсь сесть на диван с книгой, вином и несколькими свечами на столике около него, когда слышу стук в парадную дверь. Мне повезло, что я услышала его; дождь почти оглушает. Добраться до двери со свечой в руке легко; открыть ее со свечой и костылем несколько неудобнее, но я справляюсь. Картер стоит там в темноте, освещенный только светом свечи, которую я держу. Он весь промок, его волосы прилипли к лицу, капли дождя падают с его лба, подбородка и кончика носа. - Привет, - говорит он. - Картер… - Просто подожди, - говорит он. – Ничего не говори минуту. Дай мне сказать. Я жду. Он делает долгую паузу перед тем, как заговорить. - Давай начнем всё заново, - говорит он. – С самого начала. Я смотрю на него вопросительно. - Вы, должно быть, Керри Уивер. Приятно познакомиться. А я – Джон Картер. - Картер… - пытаюсь я снова остановить его, но он качает головой, так что капли дождя разлетаются вокруг. - Вы знаете, мне бы правда этого хотелось… я имею в виду, в последнее время мне пришлось трудновато. Мне бы действительно пригодился друг. И я не знаю, как насчет вас, но, возможно, вам он тоже бы пригодился. Это всё, о чем я прошу. Просто… что мы, может быть, сумеем найти способ быть друзьями. Итак… что вы скажете? Я не могу ничего с собой поделать; улыбка проступает в уголках моего рта. - Да, я была бы рада, - отвечаю я. Он улыбается мне в ответ, и это настоящая улыбка, улыбка, которую я нечасто видела со Дня Святого Валентина. От нее у меня становится легко на сердце. - Ты промок. Электричество отключилось, но почему бы тебе не войти… по крайней мере, у меня есть газовая плита. Я могу приготовить растворимого кофе, а ты сможешь обсушиться. - С удовольствием, - говорит он. Налетает порыв ветра, и свеча в моей руке отчаянно мигает и потухает, оставляя нас в темноте. - Ну что ж, тогда входи, - говорю я ему, и он так и делает, и я захлопываю за ним дверь. THE END
Ella Lorina: Инна ЛМ Огромное тебе спасибо!
ИрМа: Спасибо;)
Вишенка: очень интересный рассказ,спасибо за перевод! Трогательный и трепетный рассказ! По новому на персонажей смотришь!
Lubasha : Инна, я вот тоже читаю)) не так быстро, но читаю)) а почему бы и нет, если сюжет и слог хороши и приятно читать.
Мария: ИННА!!!! Я уже тебе в письме сказала "спасибо", но этого мало! СПА-СИ-БО!!!!! И я тут была на спектакле "Свободная любовь" с Дмитрием Дюжевым. Получила большое удовольствие, но я не к тому Придя домой, я по просьбе подруги начала искать песню из этого спектакля. Нашла и - как раз параллельно я выкладывала на сайт очередные главы переведенного Инной шедевра - заслушалась... Прокрутив песню (к сожалению, полностью скачать не удалось, только отрывок) раз 15, я вдруг подумала, как соответствуют ее (песни) слова сюжету (да и не только - общему настроению) некоторых глав фанфика. А потом мысль моя пошла дальше. Даже захотелось сделать клип, когда Керри выставляет Картера из дома в 6 сезоне и остается одна... Но такого видео у меня нет, потому что без Картера жилье Керри потеряло для авторов какой-либо интерес... да и мувик мой сдох-сдох-сдох... Вот слова этой песни: "Свободная любовь" Слова и музыка: Андрей Щиголь Ключ тихонько в замке повернется, В приоткрытую дверь хлынет свет. И, неслышно ступая по солнцу, Ты вернешься, а меня нет. Одинокое эхо в квартире, На стене фотографии след. Ты была здесь единственной в мире. Ты вернешься, а меня нет. Телефонным звонком разорвется Тишина, и ты вздрогнешь в ответ. И надежда тоской отзовется. Ты вернешься, а меня нет. И покажется в эту минуту, Что напрасно себя столько лет Отдавала беспечно кому-то. Ты вернешься, а меня нет. Ты тихонечко в кресле свернешься, Ты не вспомнишь про чайник и свет. Ты вернешься, конечно, вернешься, Ты вернешься, а меня нет. Ты вернешься однажды вернешься, Может завтра, не стоит гадать. Ты вернешься, конечно, вернешься, Ты вернешься, а я… Скачать ее можно на сайте Дюжева. Мне очень нравится. Она трогательная, грустная... берет за душу! И еще раз, Инна, спасибо тебе! Это чудо - читать любимые фанфики на родном языке! А объем переведенного текста меня ужасает... гениально
Инна ЛМ: Мария пишет: А объем переведенного текста меня ужасает... Ну, объем там не такой уж и гигантский - английский оригинал в бумажной распечатке 70 с чем-то страниц... Тем более что существенную часть составляют диалоги, то есть страницы заполнены не так плотно, как, например, в случае сплошных описаний обстановки или пейзажей. Это еще далеко не самый большой фанф по "СП"... Спасибо всем за отзывы!
Дик: Атмосфера и характеры отлично переданы. Поклон автору и переводчику. Пожалуй, это один из лучших фантиков на сайте
полная версия страницы