Форум » » Переведенные фанфики от Инны ЛМ: Керри и Картер » Ответить
Переведенные фанфики от Инны ЛМ: Керри и Картер
Инна ЛМ: Цикл рассказов «Одно слово» (“One word”) Автор – Leyla Harrison (Sparkle) Перевод – Инна ЛМ Оригинал – на fanfiction.net и sparkle’s ER fanfic
Ответов - 67, стр:
1 2 All
Инна ЛМ: От переводчика: 1. Цикл состоит из 11 продолжающих друг друга рассказов (фактически это главы одной повести). Рассказы №№ 4, 6, 10 относятся к категории NC-17 (присутствуют сексуальные сцены, но без непристойных слов, чрезмерно подробных описаний, насилия или жестокости); по этой причине они даже не были опубликованы на fanfiction.net, поэтому, если вы не достигли соответствующего возраста, лучше воздержитесь от их прочтения. 2. Все эти рассказы были написаны в 2000 г., до премьеры 7 сезона, чем и объясняются некоторые невольные ошибки автора (меньшая продолжительность пребывания Картера в Атланте и другие несовпадения с тем, что нам стало известно после 6 сезона). 3. Поскольку в английском языке, в отличие от русского, есть только обращение «вы», то момент, когда Картер переходит с Керри на «ты», выбран мною довольно субъективно, исходя из логики развития их отношений (впрочем, это специфическое затруднение неизбежно при любом переводе с английского). В свое оправдание могу добавить, что в самом сериале, по милости переводчиков, с «ты» и «вы» изрядная неразбериха (иногда даже в пределах одной и той же серии одни и те же персонажи обращаются друг к другу по-разному). 4. Leyla сообщает некоторые сведения о себе на англоязычном сайте Лоры Иннес, хозяйкой которого она является; из них видно, что она – человек очень мужественный и жизнестойкий, на личном опыте знающий, что такое тяжелые хронические болезни и неотделимые от них страдания тела и души. 1. Открытие (Disclosure) От автора Эти характеры одолжены мною с любовью. Я обещаю вернуть их, когда закончу, не причинив им никакого вреда. Время действия: 6 сезон, после событий серии «Сигнал бедствия» («May Day»); также присутствуют ссылки на серию «Одна семья» («All in the Family»). Я всегда была очарована Керри Уивер, особенно в этом последнем сезоне. Мы так много не знаем о ней, но чем больше мы видим (или по крайней мере я вижу), тем больше нам хочется знать. Вот о чем эта история. Это может стать циклом коротких рассказов о дружбе Уивер и Картера. Я одна из тех чудаков, которым хотелось бы видеть их вместе в романтическом смысле, но я не могла и представить, что напишу об этом. * * * * * * * * * * Сегодня у меня болит нога. Она болит всегда, но когда собирается пойти дождь, ей становится хуже, словно я какой-то живой предсказатель погоды. Ненавижу это. * * * Картер в Атланте вот уже три недели. Три долгие недели без возможности услышать его голос или увидеть его лицо. Три недели без возможности узнать, что случилось с ним, как у него дела. Последние три недели были для меня мукой. Черт возьми, не только последние три недели. Каждый день с того Дня Святого Валентина. Нет – даже с еще более раннего времени. Уход Гейба. Да, вот когда это началось. Гейб и Джини, в один и тот же день, оба попрощались со мной. Джини попрощалась, чтобы уйти к чему-то лучшему. Гейб попрощался, чтобы уйти в неизвестность. Когда он рассказал мне о том, что думает о самоубийстве, я сломалась. Не могла вынести мысли, что человек, который научил меня всему, что я знаю, хочет убить себя. Я знала, что этот разговор когда-нибудь неизбежно закончится, и я не хотела отпускать его. Но было слишком поздно – он уже ушел. Не его разум, но его душа. Он уже позволил ей уйти. Я справилась с этой двойной потерей единственным способом, который знаю. Я работала вдвое больше, чем обычно. Моего запала хватило очень ненадолго: было такое ощущение, что все, с кем я соприкасаюсь, ведут себя неправильно. Я даже взяла несколько свободных дней и провела их дома, отключив телефон. Я мало что сделала за эти дни. Я подолгу отмокала в ванне – от холодной погоды моей ноге стало хуже. Я сидела в горячей воде и пила водку прямо из бутылки. Я никогда не делала такого прежде: не пила лишь для того, чтобы напиться. Но я нуждалась в том, чтобы отвлечься от всего, и я не знала никакого другого способа достичь этого. К февралю дела немного наладились. А потом наступил День Святого Валентина. Мне не приходится заставлять себя воскрешать в памяти события того ужасного вечера. В этом нет нужды; эти образы являются мне во сне поздно ночью и рано утром, отдельными, не связанными друг с другом фрагментами. Тот, который преследует меня чаще всего, конечно, самый худший. Ночь за ночью, снова и снова, я вхожу в третью смотровую и вижу Картера и Люси, каждого в собственной луже крови. Я не знаю, к кому из них подойти первому. В конце концов я сначала присаживаюсь на корточки рядом с Картером, потому что он ближе к двери. Он лежит на животе, и я в ужасе переворачиваю его. Он мертв, говорю я себе. Он не может быть мертв, говорю я себе. Я встаю и перехожу к другой стороне кровати, мой костыль и моя нога поскальзываются в крови Люси. Очевидно, я закричала, потому что пришли люди. Я не помню, чтобы кричала. Я не смогла заниматься Картером. Я попросту не смогла. Я осталась с Люси. Она пациентка, всего лишь пациентка, говорила я себе вновь и вновь, стараясь дистанцироваться от происходящего. Это не сработало. У меня тряслись руки, когда я интубировала ее. Я поколебалась, перед тем как воспользоваться грудинной пилой. Только после того, как Люси подняли в операционную, мне удалось выйти наружу. Мне был нужен воздух. В моей жизни было много моментов, когда я хотела иметь возможность бежать. Этим вечером я хотела отбросить костыль и убежать так далеко от приемного, как смогу, подальше от ужаса того, что случилось. Вместо этого у меня начался приступ тошноты, и меня вырвало в мусорный бак. В моих снах меня преследуют эти образы. Зияющая рана на шее у Люси. Картер, лежащий ничком, так неподвижно. Кровь. Так много крови. Не могу сказать, что у меня слабый желудок, я никогда не была подвержена тошноте; для любого врача это равнозначно смертному приговору, а особенно для врача «скорой помощи». Однако этой ночью, и во все последующие ночи, та кровь, те темно-алые лужи, которые были в каждом кошмаре, будили меня, как толчком, среди простыней, влажных от пота. И вот теперь Люси мертва, а Картер уже не тот человек, которого, как мне думалось, я знала. «Покажи нам свои запястья», - сказала я в тот последний раз, когда видела Картера, прежде чем он выбежал прочь из той комнаты. Когда я говорила это, то знала – знала, и всё – что именно туда он ввел себе этот проклятый фентанил. Эбби думала, что он ввел его в предплечье, но она не разглядела отчетливо, так что не была уверена. Я смотрела на него, пытаясь поговорить с ним глазами так, чтобы никто другой не мог услышать. В запястье, Картер? Туда, верно? Но он не услышал меня. Мое сердце было разбито. В какой-то миг мы соприкоснулись телами, когда он разве что не оттолкнул меня в сторону в стараниях убраться оттуда. В тот миг я поняла, что больше не знаю его. Выступить против него с нашей общей осведомленностью о происходящем и нашим предложением помочь ему – сделав это прямо здесь, в третьей смотровой, где произошло то нападение. О чем я только думала? Я знаю, что давила на него. Может быть, слишком сильно. Тем вечером я не один час просидела у стойки регистратуры. Каждый раз, как звонил телефон, у меня падало сердце, когда оказывалось, что это не новости о Картере, а что-то другое. Наконец, много часов спустя, я сдалась. Я взяла пальто и уже направилась к двери, чтобы уйти домой, когда услышала, как зазвонил телефон. За стойкой никого не было, и я поспешила назад, так быстро, как могла, неизвестно почему зная, что это тот самый звонок, которого я ждала всё это время. Затаив дыхание, я услышала спокойный и тихий голос Бентона, и я расслабилась сразу же, едва он сказал, что он в Атланте с Картером. Облегчение, которое я испытала, прямо-таки затопило меня, как нечто материальное; я практически упала в кресло, и к моим глазам подступили слезы. Я сдернула с носа очки и прикрыла глаза ладонью, прячась, как всегда. Питер сообщил мне подробности. Картер явился в реабилитационный центр, и Питер собирался остаться еще на несколько часов, а утром улететь обратно в Чикаго. Картер был спокойным и тихим, сказал он. Побежденным. Сломленным. Я не задавала никаких вопросов. Мне это не было нужно. Одно знание того, что он там, на попечении профессионалов, что он не ушел из Окружной в темноту и неизвестность в одиночестве – это вызвало у меня чувство, что в конце концов всё снова будет в порядке. Я поехала домой этим вечером и заползла в постель, в полном изнеможении. Где-то около трех часов утра я проснулась, у меня ныла нога. Я автоматически потянулась за флаконом с таблетками в ящике тумбочки. Разумеется, там их не было. Их не было там уже много лет. Раньше, когда таблетки бывали там всегда, когда бы я ни нуждалась в них, мне было так привычно это действие – то, что я могу снять крышечку с флакона, вытряхнуть две таблетки на ладонь и всухую проглотить их в темноте. Поскольку никаких таблеток, способных унести боль, не было, я перевернулась на бок и ждала долгие минуты, пока мое тело не привыкло к более удобной позе, достаточно удобной, чтобы я смогла снова заснуть. И именно тогда, как раз когда я засыпала, я оказалась лицом к лицу с неприятной истиной: у Картера и меня есть кое-что общее. * * * Я приехала в Атланту, чтобы повидать Картера. «Хорошего тебе отпуска, Керри», - сказал мне Марк перед моим отъездом. Никто не спросил, куда я еду. Никто никогда не спрашивал. На сей раз я этому рада. Я не хочу, чтобы хоть кто-то знал. Никто из нашей больницы, насколько мне известно, не навещал Картера, с тех пор как он уехал в Атланту. Я эгоистично рада этому; я хочу быть первой. Я хочу увидеть его лицо и позволить ему увидеть мое, и дать ему понять, что я беспокоюсь о нем больше, чем все остальные. Что я достаточно беспокоюсь о нем, чтобы прилететь сюда, что я достаточно беспокоюсь о нем, чтобы сказать ему, что не стала думать о нем хуже. Но моя твердая решимость, весь этот мой план рушатся, когда я прибываю в реабилитационный центр. Они все выглядят похожими, эти места, почти одинаково – нечто наподобие отделения для амбулаторных пациентов в больнице, аккуратное и стерильное, довольно приятно отделанное, но безликое, лишенное индивидуальности. Я думаю о моем собственном доме, полном тепла, и музыки, и книг, и домашних растений. Даже подвал, где Картер жил до прошлого года, такая резкая противоположность этому месту. Я замечаю, что руки у меня холодные и влажные и слегка дрожат. Я гадаю, как он здесь устроился, привык ли. Мне не приходится гадать долго; я жду в общей комнате, которая обставлена так, чтобы выглядеть как гостиная, и одна из медсестер, одетая не в форму, а в обычную одежду, уже отправилась за Картером. Я слышу шаги в коридоре и на секунду закрываю глаза, молясь, чтобы мой приезд сюда был правильным поступком. - Доктор Уивер, - слышу я и открываю глаза. Картер стоит в дверном проеме, его лицо – маска удивления, как будто он не может поверить, что действительно видит меня здесь. - Картер, - говорю я и поднимаюсь. Нервозность делает меня неуклюжей, и едва ли не впервые в жизни я берусь за костыль недостаточно крепко, и он выскальзывает у меня из рук Картер бросается вперед и дотягивается до него одновременно со мной; наши руки сталкиваются, и щеки у меня вспыхивают от смущения. До сих пор я никогда не стыдилась своего костыля, но по какой-то причине здесь и сейчас я чувствую себя уязвимой. Он отступает назад и осматривает меня сверху донизу. - Вы хорошо выглядите, доктор Уивер, - говорит он мне. Он сам выглядит так, словно впивает меня глазами, точно я глоток прохладной воды в пустыне. Я полагаю, это означает, что он рад видеть знакомое лицо. - Спасибо, - говорю я ему. – Ты тоже, Картер. Я не лгу. Темные круги, залегшие у него под глазами, когда он покидал Чикаго, теперь исчезли; он набрал немного потерянного веса и выглядит больше похожим на самого себя. Мы садимся, я – на диван, я Картер – в двухместное кресло напротив меня. Нас разделяет кофейный столик, и воцаряется молчание. - Тебя огорчает, что я здесь, Картер? Он отрицательно качает головой. - Я удивлен, но не огорчен. Никто больше не приезжал сюда. Никто не звонил. Я уже подумал, что все просто забыли обо мне. Я делаю глубокий вдох и выдыхаю. - Никто не забыл, Картер. Никто. – И меньше всего я, добавляю я про себя. Картер пребывал в моих мыслях уже целые месяцы, и с тех пор, как он уехал, его присутствие в моем разуме стало повседневным и непоколебимым. - Как дела в Окружной? – спрашивает он. - Хорошо, - отвечаю я ему. Я уже собираюсь пошутить, что никто пока еще не умер, но прикусываю язык. Я не очень хорошо умею шутить с людьми, поэтому редко делаю это. Но я отчаянно хочу внести немного непринужденности в беседу. – Здесь, в Атланте, гораздо жарче, чем у нас в Чикаго. Я думаю, у нас будет мягкое лето. Частые дожди и прохладная погода. Картер кивает и смотрит на свои колени. Он хочет слышать о погоде не более, чем я – говорить о ней. - Картер, - начинаю я нерешительно, - я приехала сюда, чтобы поговорить с тобой, увидеть тебя. – Мне трудно подыскать верные слова для того, что я хочу сообщить ему. Он смотрит на меня, выжидая. Это глупо, но сейчас мне хочется, чтобы я заранее проиграла в голове то, что намеревалась сказать ему, и проиграла не один раз, вместо того, чтобы ограничиться заказом билета на самолет. Я ощущаю себя неподготовленной. - Вы не хотите, чтобы я возвращался в Окружную? – спрашивает он наконец, и я яростно мотаю головой. - Почему ты так подумал? – спрашиваю я в изумлении. - Я основывался на том, в каком положении мы всё оставили. Когда я уехал, - говорит он. - Картер, причина, по которой мы настаивали, чтобы ты поехал сюда – это чтобы ты мог вернуться в Окружную. У нас не было никакой другой цели. Мы не хотим потерять тебя. Ни как врача. Ни как друга. – Я говорю это искренне. Я вспоминаю тот вечер, когда его ранили, думая снова и снова, что мы не должны – не можем – потерять его. Я не хотела потерять ни одного из них, но даже когда мы сделали для них всё, что могли, Люси умерла, а Картер кончил тем, что очутился здесь. - Так вы поэтому приехали?для того, чтобы передать мне это? – спрашивает он, слегка подозрительным тоном. - Я также хотела узнать, как у тебя дела, - говорю я. - Вы могли позвонить по телефону. - Да, могла. Но вы этого не сделали, говорят мне его глаза. Вместо этого вы приехали. - Как всё идет… твое лечение? – спрашиваю я. В моей ноге пульсирует боль, несомненно, от влажности. Чего бы я не сделала ради хоть какого-нибудь обезболивающего. Картер опускает глаза. - Всё в порядке, - говорит он. – Как забавно – едва обезболивающие полностью выводятся из твоего организма, ты начинаешь испытывать другую разновидность боли. Он снова поднимает взгляд на меня, с выражением, означающим, что я не понимаю. Он продолжает, до того как я успеваю поправить его: - Знаете, то, что привело меня сюда – это нечто большее, чем пристрастие к наркотикам. - Люси? – спрашиваю я. - Вина из-за Люси, - отвечает он мне. - Тебе не за что считать себя виновным. - Вы не знаете. Вы не знаете, как я себя вел с ней в тот день. – Он не обличает себя, а лишь излагает факты. – Я выжил, а она нет. - То, как ты вел себя с ней в тот день, не было причиной ее смерти, Картер, - напоминаю я ему. - Не ты держал тот нож. - Если бы я повнимательнее прислушался к ней, когда она докладывала мне о Поле, - говорит он тихо. – Не оборвал бы ее так сразу… я мог бы понять, в чем дело, или я мог бы предотвратить то, что произошло. – Он отводит взгляд в сторону, явно переживая заново тот день, те слова, которыми они с Люси обменивались. Внезапно он смотрит на меня. – Это ведь вы нашли нас. Я киваю. Я не хочу туда. Я не хочу. - Мне рассказал об этом доктор Бентон, - говорит он. – Это должно было быть… - он умолкает, как будто стараясь вообразить, на что это было похоже – что я увидела, распахнув дверь в третью смотровую. Я вижу их, словно всё это происходит заново. Их тела на полу. В груди у меня вскипает паника. Я смотрю на Картера сейчас, вспоминая его-тогдашнего, глаза у него были закрыты, когда я перевернула его, кровь запятнала рубашку на спине и собралась в лужу на полу вокруг него. - Доктор Уивер? – спрашивает он негромко. Он хочет услышать это. Он хочет знать. - Оглядываясь назад, - начинаю я медленно, - должна сказать, что мне потребовалась вечность, чтобы добраться туда. Я зашла в ординаторскую, потом поговорила с пациентом, потом с доктором Чен. Я никак не могла узнать, что за той дверью, но по-прежнему хочу, чтобы я добралась туда пораньше. Чтобы кто-нибудь добрался туда пораньше. – Я откашливаюсь, прочищая горло, стараясь увести разговор от моих переживаний. – Я позвала на помощь. Мы отвезли тебя и Люси в травму и начали работать над вами. Картер всегда был проницательным. - Вы тоже чувствуете вину? – спрашивает он меня всё так же тихо. Я осторожно киваю, у меня напрягается подбородок от сосредоточенности на воспоминаниях. - Если бы я приехала в приемное раньше, вечеринка не была бы такой шумной. Кто-нибудь услышал бы, как кричит Люси. Или ты. - Но вы не приехали туда раньше, - говорит он мне. – Вы не можете постоянно следить за всем и всеми. Я поднимаю на него глаза, и у меня в груди образуется ком. Картер задел меня за живое, но вместо того, чтобы испытывать гнев, я испытываю страх. Нет, я не могу следить за всем и всеми, не более, чем я могу самолично управлять всем, но это соображение никогда не удерживало меня от того, чтобы стараться это делать. И ничто не вызывает у меня большей ненависти, чем собственная неудача – в этом или в чем угодно другом. Никто не знает этой части меня. Никто, говорю я себе мысленно, вообще меня не знает. - Вы должны были быть в ужасе, - шепчет он через разделяющее нас пространство, и мне как-то удается расслышать его. Я уже готова резко возразить, что никогда не бываю в ужасе, когда вдруг останавливаюсь. Он прав: я был в ужасе тем вечером. Откуда он знает? Откуда? Слезы наворачиваются мне на глаза, и я в душе проклинаю их, проклинаю свою слабость, потому что я бессильна сдержать эти слезы. Только несколько раз за всю мою жизнь я плакала в чьем-то присутствии. Мои слезы вызывают у Картера тревогу, и он быстро пересекает комнату и садится рядом со мной. Я в равной мере тронута и испугана его близостью; когда он дотрагивается до моей руки, я трясу головой, и он подается назад. Я не делаю никакого движения вытереть слезы. - Я приехала сюда ради тебя, а не ради того, чтобы сломаться самой, - говорю я ему. - Я не думаю, что несколько слезинок являются надломом, - отвечает он с кривой улыбкой. – Если бы это было так, то тогда я, получается, находился в состоянии одного постоянного и непрерывного надлома с тех пор, как попал сюда. Я улыбаюсь в ответ. В этот момент я осознаю, что всё в порядке. Я заплакала, и он увидел это, и конец света не наступил. Он не стал думать обо мне по-другому. В этом есть ирония, поскольку причина, по которой я приехала сюда – это сказать ему то же самое. - Доктор Уивер, - говорит он, и я качаю головой. Теперь мы установили контакт, и формальности ни к чему. - Керри, - поправляю я его. - Керри, - он пробует на вкус это слово, мое имя. – Почему вы приехали сюда? - Я хотела, чтобы ты знал, что я поддерживаю тебя, Картер. То, что ты делаешь. У тебя есть поддержка от всех в Окружной, но я хочу, чтобы ты знал, что я поддерживаю тебя по-особенному. Он смотрит на меня, и его молчание – это вопрос. Он уже заподозрил, что в моем визите есть еще что-то. Я делаю вдох, а потом кладу ладонь себе на ногу. - Вот это, - говорю я, - еще одна причина, по которой я приехала. Картер выглядит сбитым с толку. - Я не понимаю… - Я никогда не рассказывала тебе, что случилось с моей ногой. – По правде говоря, я едва ли вообще рассказывала это кому-либо, но этого я не добавляю. - Я не нуждаюсь в том, чтобы это знать, - откликается он, покачав головой, и я знаю, что он действительно подразумевает это, но, так или иначе, я нуждаюсь в том, чтобы рассказать ему. - Это произошло, когда я училась в колледже, - начинаю я. Воспоминания возвращаются, нахлынув потоком. Мне нужно свести рассказ к минимуму, или я опять заплачу. – Кое-кто ранил меня. Как Пол Собрики ранил тебя и Люси. На меня напали, когда я этого не ждала, со стороны, в которую я не смотрела. Я понятия не имела, что это произойдет. У Картера расширяются глаза. - Вас… ударили ножом? Я не отвечаю ему. У меня остались смутные воспоминания о бригаде травматологов в приемном отделении, куда «скорая» привезла меня, истерзанную и окровавленную. Первое сознательное воспоминание, которое у меня есть – это как я очнулась в палате интенсивной терапии после операции, с дыхательной трубкой в горле и жгучей болью, пронизывающей ногу. Один из хирургов, женщина, очень мягко побеседовала со мной. Она объяснила, почему я не могу разговаривать, и что в моей ноге там, где была перерезана артерия, повреждены нервы, и что я, возможно, вообще не смогу ходить снова из-за раздробленной бедренной кости; объяснила, как мне повезло, что я жива. Она объяснила всё, за исключением одной-единственной вещи, узнать которую мне было нужнее всего – почему это случилось? Шрамы от этого нападения покрывают всё мое тело, но никто, кроме меня, не может их увидеть. Они давно зажили и побледнели, превратившись в розовые линии, пересекающие мою ногу, мой живот, мою грудь, мою шею. Я чувствую, как они горят у меня под одеждой, пока Картер смотрит на меня, его глаза такие пытливые, старающиеся понять. - Я понимаю, Картер, то, что произошло с тобой. Я всегда понимала. И видеть, как ты скатываешься всё ниже… Мне следовало рассказать тебе, - шепчу я. Картер трясет головой. - Вы никогда не обязаны были ничего мне рассказывать. Вы не были должны мне объяснение тогда, и сейчас тоже. Есть еще кое-что, что нужно сообщить ему. - У меня неизлечимые повреждения нервной ткани. И после трех последовательных операций фрагменты моей бедренной кости были восстановлены. – Он слушает, ждет. Я знаю, что сказать после этого, но я не знаю, смогу ли. Он снова кладет ладонь поверх моей, и на этот раз я его не останавливаю. - Еще пять лет назад я принимала обезболивающие каждый день, - говорю я ему. – Я к ним привыкла, у меня была зависимость. Я слышу, как он резко втягивает в себя воздух; я знаю, что это не то, что он ожидал услышать. - Прописанные, конечно, - говорю я ему, зная, что он поймет. Эта хорошая зависимость, особенно для того, кто привык к обезболивающим из-за травмы и знает, как заставить врача выписать их. Всё, что мне было нужно – это извлечь на свет божий мои медицинские записи, и врачи смотрели на меня глазами, полными жалости, и доставали бланки для рецептов. - Я хотела приехать сюда и встретиться с тобой, Картер, потому что я знаю, через что ты прошел. Я понимаю. - Вы знали, что надо посмотреть на мои запястья, - говорит он, так тихо, что я едва слышу его. Я киваю ему. - Ты один из лучших врачей, с которыми я когда-либо работала, Картер. И я знаю, что ты сумеешь преодолеть это. – Теперь я говорю твердо, уверенная в своих словах. - В настоящий момент я не врач, - вздыхает он. – Просто наркоман. - А я в настоящий момент не твой начальник или коллега. Просто твой друг. Теперь его очередь заплакать, и он делает это так беззвучно. Его тело неподвижно, и мышцы лица едва двигаются, пока слезы стекают у него по щекам. Я охвачена неожиданной потребностью обнять его, привлечь к себе, но я колеблюсь; я не слишком хорошо умею утешать прикосновениями. Я лишь переворачиваю свою ладонь и беру его за руку. Мы сидим в молчании. Наконец, после долгих минут, он закрывает глаза, слезы всё еще не высохли у него на лице, и прислоняется ко мне, положив голову мне на грудь. Я неуверенно обхватываю его одной рукой и обнаруживаю, что это не так странно, как я ожидала; наоборот, это ощущается естественным. И тогда я чувствую нечто необыкновенное и знаменательное. Я не могу это объяснить или даже вполне понять. Это чувство исцеления. Для Картера, и для меня. 2. Откровение (Revelation) Краткое содержание: по просьбе Картера, Керри остается с ним в Атланте еще на один день. * * * * * * * * * * Телефон звонит в темноте моего гостиничного номера, вырывая меня из сна. Я перекатываюсь по кровати, чтобы ответить, и не могу сдержать стона, когда понимаю, что он за пределами моей досягаемости. Чертовы отели. Тут вы всегда получаете огромные двуспальные кровати шириной с восьмиполосное шоссе, так что не можете дотянуться до тумбочки. Я делаю стремительный бросок и наконец-то хватаю телефон на четвертом пронзительном звонке. И, кстати, раз уж я подняла тему о ловушках и ошибках отелей, - неужели нельзя ничего сделать с регулировкой громкости звонков у тамошних телефонов? - Алло, - бормочу я спросонья, чуть-чуть приподнимая голову с подушки и облокотившись на руку. - Керри? Это Картер. Я моргаю, стараясь прогнать с глаз утренний туман. - Откуда ты узнал, где я остановилась? – спрашиваю я быстро. Судя по тому, как звучит его голос, он нервничает. - Я… э-э… вы сами дали мне свой номер. Вы записали его, перед тем как ушли вчера. Отель «W»? Ох. Я засовываю руку под одеяло и снова роняю голову на пышную подушку. Я закрываю глаза. - Теперь я вспомнила. Я только что проснулась, Картер, извини меня. Он тихонько смеется, его нервозность исчезла. - Насколько я помню, Керри, вы всегда были ранней пташкой. Вставали раньше солнца. Я поворачиваюсь к окну, удивляясь, почему в комнате так темно, но потом вспоминаю, что наглухо задернула плотные шторы перед тем, как легла в постель. - Который час? - Ровно одиннадцать, - сообщает он мне. - Что? – Я буквально взвизгиваю. Я никогда, НИКОГДА не сплю после семи утра. Теперь я определенно проснулась. Я отшвыриваю толстое стеганое одеяло и простыни и свешиваю ноги с края кровати. Мой мочевой пузырь внезапно и твердо напоминает мне, как он не привык, чтобы его заставляли ждать так долго. - Керри? – спрашивает Картер. - Да? – я тянусь за костылем, опершись на тумбочку, и гадаю, насколько хватит длины телефонного шнура. Я смотрю на него. Три фута. Может быть, четыре. ((1 фут = 30 см. – Примеч. пер.)) Недостаточно, чтобы добраться с ним до ванной. – Что, Картер? - Я тут подумал, не… не будете ли вы где-нибудь неподалеку сегодня. Или вы сразу же вернетесь в Чикаго? - Я… - я делаю паузу. Я не уверена, что именно думала о том, чем заняться. Рассматривать виды Атланты, в одиночестве? Отправиться обратно в Чикаго и просидеть дома до конца недели? – А что у тебя на уме? - Дело в том, что я получил право на этой неделе уходить днем в город. Поэтому я подумал, что, если вы планируете остаться здесь… Мой мочевой пузырь не намерен больше ждать. - Хорошо, - говорю я Картеру, желая закончить разговор с ним и в то же время странно взволнованная открывающимися возможностями. – Ты можешь встретиться со мной в моем отеле? - Разумеется, - отвечает он. – Я возьму такси. - Это «W»… - Я знаю, отель «W». Ну что это за название для отеля? - Он в центре, прямо возле Периметра ((Деловой центр Атланты, где расположены офисные здания и крупные отели. – Примеч. пер.)), - говорю я ему. – Увидимся… ну, скажем, в полдень? - Звучит неплохо. Значит, увидимся. Я первой вешаю трубку, не потому, что пытаюсь быть грубой, а потому, что мне действительно необходимо попасть в ванную. * * * Час спустя я уже приняла душ и оделась. И жду. В дверь стучат. Я тороплюсь к ней и открываю ее, но это не Картер. Это горничная. - Извините, - говорит она, - Я могу вернуться попозже. - Нет, нет. Всё в порядке. Я в любом случае собираюсь спуститься вниз, - лгу я. Она кивает и улыбается. Я выхожу из комнаты мимо ее тележки с принадлежностями для уборки. Стены в коридоре окрашены в сизо-серый цвет, со старыми фототипными оттисками – портретами людей эпохи тридцатых-сороковых годов в скромных рамках, развешанными между дверями номеров. Бра в стиле ар деко, относящемся к той же эпохе, со светло-голубыми лампочками слабо освещают коридор, делая обстановку сумрачной, но успокаивающей. В холле перед лифтом стоит длинный узкий столик с телефонным аппаратом, которому на вид перевалило за шестьдесят. Я так долго жду лифта, что даже поднимаю трубку, чтобы проверить, работает ли телефон, но когда подношу трубку к уху, то не слышу ничего, кроме тишины. Где он? Картер всегда пунктуален. Лифт звякает, сообщая, что он прибыл на мой этаж, и я кладу трубку на телефон. Лифт благополучно довозит меня вниз, в вестибюль, и когда я выхожу из него, то вижу Картера, сидящего на бархатном диване перед стойкой портье. - Ты давно здесь? – спрашиваю я, подходя к нему. - Не очень – около десяти минут, - говорит он, взглянув на свои часы. – Портье не захотел сказать мне, в каком вы номере – ради безопасности постояльцев, как он выразился. А вы забыли сообщить мне это, когда мы разговаривали. Я решил, что вы встретите меня в вестибюле. Я качаю головой. - Извини, Картер. – Обычно я менее забывчива. - Никаких проблем, - говорит он мне и встает, оглядывая просторный вестибюль. – Великолепное место. Смотрится очень современно. Вестибюль отделан в приглушенных серых и коричневатых тонах. Бархатные диваны и кресла расставлены в главной части вестибюля, лицом к окнам, а возле стойки регистрации установлены высокие цилиндрические аквариумы, настоящие стеклянные трубы, в которых плавают золотые рыбки. Персонал одет в черное и серебристое, и всё выглядит свежим и чистым, множество четких линий и форм. - Вам здесь нравится? – спрашивает меня Картер. Я киваю. - Мой транспортный агент порекомендовала мне этот отель, но я никогда здесь не бывала. Номера невероятно комфортабельные. Когда я сегодня принимала душ, то там меня ждало предоставляемое отелем мыло фирмы «Аведа», намного лучше, чем обычное мыло в отелях, которое вечно сушит мне кожу. Полотенца были пушистыми. А одеяло на кровати было пуховым – и таким роскошным, что я в конце концов свернула его в форме огромной подушки, вокруг которой могла обвиться. Сегодня утром моей ноге было лучше, чем за все предыдущие недели. Картер отводит глаза, задумчивый, печальный. Я гадаю, о чем он сейчас размышляет. - Так чем бы тебе хотелось заняться? – спрашиваю я, пытаясь перебить его грустное настроение на тот случай, если оно станет еще хуже и мрачнее. - Нам незачем что-то делать, - говорит он. – Ланч – это уже будет прекрасно. Еда в центре хотя и хорошая, но уже немного наскучила мне. Я указываю на маленький ресторан в вестибюле. - Он азиатско-американский. - Звучит замечательно, - говорит Картер. – И нам даже не придется выходить из кондиционированного помещения. * * * Я как раз заканчиваю доедать лесные грибы в горшочке, когда Картер делает последний глоток своего блюда – жареной рыбы-меч. - Господи, это было фантастически, - говорит он. – Думаю, что до сих пор я не понимал, насколько плохо кормят в центре. Подходит официант, чтобы забрать наши тарелки. - Что-нибудь еще? – спрашивает он. Картер бросает на меня взгляд, и я отрицательно качаю головой, вытирая рот матерчатой салфеткой. - Нет, только счет, - отвечает ему Картер. - Я могу позаботиться об этом, - прерываю я его. – Я приплюсую его к оплате номера. - Нет, пожалуйста, позвольте мне… Я обдумываю, не устроить ли с ним спор по этому поводу. Мне неловко, когда кто-то платит за мою еду – меня уже давно никто не водил в рестораны. Я привыкла платить за себя сама. Появляется счет, и мы оба тянемся за ним одновременно, кончики наших пальцев сталкиваются и скользят друг по другу. Я поднимаю глаза и встречаюсь со взглядом Картера, и от этого мне становится до странности тепло. - Хорошо, ты можешь заплатить, - уступаю я, почему-то нервничая, и желая, чтобы наваждение разрушилось. Он оставляет плату по счету и то, что кажется мне щедрыми чаевыми; либо это, либо здешняя еда намного дороже, чем я думала. Мы встаем и направляемся к выходу из отеля. Солнечный свет снаружи ослепляет, когда мы подходим близко к стеклянным дверям, а сильная жара поднимается волнами, заставляя воздух дрожать и волноваться над асфальтом круговой подъездной дорожки. - Куда теперь? – спрашивает Картер. Я пожимаю плечами. Я успела в предыдущий вечер по-быстрому изучить то, что находится по соседству с отелем. - Здесь не так уж много мест, куда можно сходить и где есть что осмотреть. Магазины и конторские парки при офисных зданиях. Думаю, мы можем взять такси и попросить коридорного порекомендовать нам что-нибудь… - Почему бы нам не пойти наверх, - Картер наклоняется близко ко мне и понижает голос, и я, что не характерно для меня, краснею. - Прости? Его лицо серьезно. - Я думал, что мы можем поговорить. О том, что вы рассказали мне вчера. Я вздыхаю. - Картер… - Вы охотно рассказали мне. Я выслушал. Я сказал вам, что вы ничего мне не должны, Керри, но у меня есть вопросы. Пожалуйста… Как я могу отказать ему? Я ощущаю себя так, точно и правда что-то должна ему. Если бы я спасла Люси, то, возможно – всего лишь возможно – он не оказался бы в нынешней ситуации. Я возвращаюсь мыслями к тому вечеру в приемном и непроизвольно вздрагиваю. - Хорошо, - отвечаю я ему. – Мы можем поговорить. * * * У меня большой номер. Мой транспортный агент сказала, что они специализируются на номерах улучшенной категории; он обойдется мне не дороже, чем обычный. «- Вы же едете в отпуск, Керри, - сказала она мне, не подозревая о причине моего визита в Атланту. - Доставьте себе немного удовольствия. Это не будет стоить вам дополнительных денег.» Номер просторнее и роскошнее, чем я видела в отелях за много лет. Стены белые, а ковер на полу – цвета кофе, обильно приправленного молоком. Горничная пришла и ушла, оставив комнату в состоянии полнейшего совершенства; единственный признак того, что я живу здесь – это мой чемодан, стоящий в углу около встроенного шкафа. - Ого, - говорит Картер, осматривая всё это. – Мило. – Его пальцы дотрагиваются до светлой деревянной поверхности стола. Он подходит к балкону и оглядывается на меня. – Вы не возражаете?.. Я качаю головой, стоя в дверном проеме, наблюдая за ним. Он отодвигает раздвижную стеклянную дверь и выходит наружу. Он роется в карманах, и я пересекаю комнату. Еще до того, как я переступаю порог балкона, жара снаружи ударяет в лицо, как волна от взрыва. Чикагское лето может быть жестоким, но влажность в Атланте – это чудовище, с которым я прежде никогда не сталкивалась. Картер зажигает сигарету, опершись на перила балкона, глядя вниз на близлежащий конторский парк, на ухоженные лужайки. - Я не знала, что ты куришь, - говорю я ему, выходя на балкон. - Я начал. После. Я знаю, что «после» – это картеровское сокращение для «после Дня Святого Валентина». После того нападения. Он глубоко затягивается, потом выпускает дым длинной текучей струйкой. Жара делает воздух густым; дыму требуется время, чтобы развеяться. - Мне нет необходимости говорить тебе, как ужасно это для твоего здоровья, - произношу я, чувствуя себя глупо, так, словно я его мать. Он качает головой. - Нет. Вам нет необходимости говорить это мне. – Еще одна долгая затяжка, потом он выдыхает дым. Мы стоим несколько минут в молчании. Я смотрю на то, как его губы сложены вокруг фильтра сигареты, как он вдыхает, выдыхает. Я испытываю искушение попросить у него сигарету и для себя, но я не курила со времен колледжа, и скорее всего подавлюсь дымом. Я не знаю, почему вообще думаю об этом. Я терпеть не могу запах дыма, но по какой-то причине в случае с Картером он не раздражает меня. Наконец он раздавливает сигарету ногой и швыряет окурок через балконные перила в кусты внизу. - Пойдемте внутрь. Жуткая жара, - бормочет он мне, прикасаясь к моей руке, увлекая меня назад через порог балкона в комнату. Кондиционированный воздух чудесен, и я задвигаю за собой стеклянную дверь. Я поворачиваюсь и вижу, что Картер сел в кресло-шезлонг наискосок от кровати. Лицо у него ожидающее, расслабленное. Я остаюсь стоять. Я оглядываю его. - О чем ты хочешь поговорить, Картер? - Что вы принимали? – Господи, он не ходит вокруг да около – никаких уклончивых виляний. Я решаю, что не хочу стоять во время этой беседы, и я оттаскиваю кресло от стола и разворачиваю его к кровати, к Картеру, так, чтобы смотреть ему в лицо. Я сажусь и прислоняю костыль к столу. - Всё, до чего могла добраться, - отвечаю я. - Расскажите мн
Инна ЛМ: 3. Противостояние (Confrontation) Краткое содержание: чувствуя, что теряет контроль, Керри пытается оттолкнуть от себя Картера, но он не сдается. * * * * * * * * * * Хуже и быть не может. Я скорчилась на холодном кафельном полу в ванной комнате отеля, руки у меня трясутся, дыхание превратилось в короткие прерывистые вдохи. В горле вкус желчи. Слёзы подступают и падают из глаз. Они уже не от плача, а от рвоты. У меня всегда так бывает. Дело в том, что у меня очень чувствительный желудок. Я плачу нечасто, и у меня это плохо получается. Я не умею делать это так, как вижу у других – оставаясь спокойной и неподвижной, и только слёзы драматично скатываются по щекам. Я плачу короткими взрывами, быстрыми всхлипами. Мало того, мне не нравится плакать. Причина до глупости проста, и она такая моя: это делает меня уязвимой. Но вернемся на минуту к моему желудку. Я склонна к тошноте, когда эмоции всецело захватывают меня или когда они настолько сильны, что наступает перегрузка. У меня в жизни была уже не одна язва, и если необычно стрессовая ситуация продолжается слишком долго, то вместо того, чтобы найти тихий уголок, или горячую ванну, или подушку, в которую можно поплакать, я кончаю тем, что меня рвет. Как мило. Единственное, что приносит мне облегчение в таких случаях – то, что я всегда бываю в одиночестве, когда это происходит. В благословенном, милосердном одиночестве. Я научилась хорошо справляться с этой своей особенностью, так что, когда я ощущаю, что это приближается, то могу завершить всё за один или два рвотных движения. Даже в вечер того дня Святого Валентина, выйдя из приемного, я была одна, и это прошло быстро. Но не на сей раз. На сей раз я простояла, согнувшись над унитазом, много минут, извергая то, что казалось чем-то большим, чем один лишь мой ланч. И на сей раз Картер находится в соседней комнате. Напряжение в моей ноге слишком велико. В конце концов я сползаю на пол, прислонившись спиной к ванне, и прикрываю глаза усталой рукой. Дверь ванной комнаты открыта; у меня не было времени закрыть ее за собой, когда я ввалилась сюда. Я ничего не слышу, но знаю, что Картер там. И я знаю, что наступит момент, когда мне придется встать и выйти из ванной, и очутиться лицом к лицу с ним. Я даже отдаленно не ощущаю себя готовой к этому. Вообще-то у меня снова начинается дурнота от одной мысли о том, чтобы покинуть эту комнату. Хотя я не могу не отдать должное Картеру. Если бы по какой-то причине он решил войти сюда прямо сейчас, я думаю, что забилась бы в унитаз и смыла себя прочь от нестерпимого унижения. По крайней мере он благоразумно предпочел соблюсти приличия и не лишать меня достоинства уединения. Заново оживить в памяти худший кошмар в моей жизни несколько минут назад – это не совсем то, что было у меня на уме, когда он попросил меня вернуться в номер и поговорить. Почему-то мне кажется, что и он тоже не думал, что случится именно это. Что он будет сидеть там, слушать, как меня выворачивает наизнанку, а я буду сидеть здесь на полу, близкая к слезам. Вставай, говорю я себе. Соберись и вставай. Я жду еще несколько мгновений, пока мои руки не перестают трястись, и затем медленно встаю. Я открываю кран с холодной водой и наполняю раковину. Сняв бумажную обертку с одного из стаканчиков, я наливаю в него воды и полощу рот. Я мимоходом замечаю свое отражение в зеркале, когда выключаю воду. Откровенно говоря, я выгляжу ужасно. Я всегда относилась критически ко всему и ко всем. Чтобы быть уверенной, что всё честно и справедливо, я не даю спуску и самой себе тоже. От себя и ожидаю большего, чем от кого бы то ни было другого; так было всегда, и, очевидно, так всегда и будет. Мое лицо бледно, и мой лоб влажен от легкой испарины, несомненно, вызванной усталостью из-за рвоты. Я беру полотенце и снова пускаю воду, смачиваю в ней полотенце и прикладываю его к голове. Прохлада полотенца приятна, а звук бегущей воды заставляет меня на секунду забыть о том, что я не одна. Я вновь заворачиваю кран и еще раз смотрюсь в зеркало. Я больше не выгляжу как Керри Уивер, спокойная и невозмутимая, какой я была всего несколько часов назад, когда стояла перед этим же зеркалом, готовясь к встрече с Картером. Теперь я выгляжу как конченная женщина. Я охвачена неожиданной потребностью остаться одной, которая так сильна, что вызывает во мне физическую реакцию. Мой пульс убыстряется, пока я разрабатываю план. Я не в Окружной, где могу на минутку-другую выскочить наружу и взять себя в руки. А мне необходимо взять себя в руки. Отчаянно необходимо. Затем я вспоминаю: это мой номер. Я не обязана уходить. Что означает – это придется сделать Картеру. Ставь одну ногу перед другой, приказываю я себе, и затем я выхожу из ванной. * * * Я не уверена, чего ожидать в выражении лица Картера, когда он видит, как я появляюсь. Он выглядит в равной степени озабоченным и опечаленным. Он встает, когда я приближаюсь к нему. - Картер, вообще-то я нехорошо себя чувствую, - начинаю я небрежным тоном. – Должно быть, съела что-то не то за ланчем. Думаю, мне следует прилечь ненадолго. Чтобы отдохнуть. Он оглядывает меня, потом медленно кивает. - Возможно, это хорошая мысль. Я чуть-чуть расслабляюсь. Это легче, чем я думала. Еще несколько минут, и я буду одна. - Ну вот… - говорю я, стараясь придумать, что сказать ему. – Я позвоню тебе перед тем, как отправлюсь назад в Чикаго. Он опять кивает, теперь выражение его лица задумчиво, пока мы молча стоим лицом к лицу, настороженно и недоверчиво наблюдая друг за другом. - Разве вы не собираетесь ложиться? – спрашивает он наконец. Я смотрю на него, едва веря своим ушам. - Картер. Возвращайся обратно в центр. Я тебе позвоню. - Я не уйду, - сообщает он мне, его голос тих, но тверд. – Только не сейчас. - Я же сказала тебе, Картер, со мной всё в порядке. Просто что-то съела, не сомневаюсь, и после небольшого отдыха мне станет намного лучше. - Тогда ложитесь. Мне не нужно возвращаться в центр до одиннадцати вечера. - Картер, я, очевидно, недостаточно ясно выразилась. Я хочу немного уединения, хорошо? - Ну еще бы, - бормочет он. - О чем это ты? Он остро, многозначительно смотрит на меня, но когда начинает говорить, его голос мягок. - Сколько лет, Керри? Сколько лет вы выбирали это – остаться одной, когда были расстроены чем-то? Сейчас у вас появилась другая возможность. Сейчас вы не обязаны быть одна. Ложитесь. Отдохните. Я не уйду. Я хочу ответить как-нибудь порезче, но не могу. Вместо этого я с ужасом обнаруживаю, что слёзы щиплют уголки моих глаз. Черт побери. Почему я не могу перестать плакать? Какого дьявола со мной творится? И как, черт возьми, он узнал это обо мне? Меня что, так легко видеть насквозь? Мои руки свободно повисают вдоль боков, и я пристально гляжу на него. - Ты не знаешь, о чем говоришь, - слабо пытаюсь я протестовать, но он качает головой. - Я знаю вас уже достаточно давно, Керри. Господи, я жил с вами. Нельзя проводить так много времени с человеком и попутно не узнать о нем кое-какие вещи. Я хочу спросить, какие вещи, но я слишком боюсь услышать, что он видит во мне. Вместо этого я продолжаю молчать. - Вы хотите контролировать всё. Но вы не можете, Керри. Я уже сказал вам это вчера. Вы никого не впускаете в свое личное пространство. Я помню, что, когда жил с вами, то мне постоянно казалось, словно вы намеренно строите стены вокруг себя, чтобы я не мог подступиться чересчур близко. Я чувствовал, как вы наблюдаете за мной, когда я смотрю на книги на полках, на диски с музыкой. Это выглядело так, как будто вы не желали, чтобы я узнал, что вам нравится читать или слушать. Я открываю рот для ответа, но он опережает меня. - Вы одинокая женщина, Керри. Немногие люди заметили бы это, потому что они либо не тратят время на то, чтобы взглянуть, либо, если они это делают, вы их отталкиваете. Его слова жалят, и я наконец-то обретаю голос. - Я не одинока, Картер. Я люблю быть одна. Тут есть разница. – Это ложь, и он знает это. Он продолжает говорить, постепенно закипая. - Когда в последний раз вы обедали вместе с кем-нибудь? Сидели за несколькими чашками кофе и что-то рассказывали о себе? Когда в последний раз вы впускали кого-то в себя, позволяли кому-то по-настоящему узнать вас? Вы не хотите, чтобы хоть кто-нибудь знал о вашем прошлом, или о том, что случилось с вашей ногой, или что вы делали, прежде чем вошли в Окружную. Он придвигается ко мне, и я неловко и смущенно отступаю на шаг назад, и наталкиваюсь бедрами на край стола. - Вы даже не хотите, чтобы кто-то до вас дотрагивался, Керри. – Он протягивает руку и берет меня за руку. Его пальцы скользят по внутренней стороне моего локтя, и я дрожу. – Позвольте мне дотронуться до вас, - говорит он мне. За миг атмосфера в номере переходит от прохлады кондиционированного воздуха к слепящей жаре. Я поднимаю глаза и перехватываю его взгляд. Его глаза полны напряжения и не отрываются от моих, вызывая у меня головокружение. Я резко выдергиваю руку из его хватки и отхожу к стеклянным дверям, ведущим на балкон. Открыв дверь одним толчком, я делаю шаг во влажное марево послеполуденного зноя. Картер следует за мной. - Как я вижу, тебе уделяли внимание в центре реабилитации. Это там ты нахватался всей этой психоаналитической дребедени? – спрашиваю я его, стараясь разрядить напряженную атмосферу, установившуюся в комнате, и, моргнув, закрываю глаза, не видя ничего, кроме выражения лица Картера, которое горит у меня под веками. Послеполуденное солнце безжалостно хлещет по зданию, по балкону, где мы стоим. Картер игнорирует мой вопрос. - Пойдемте внутрь, - вместо этого говорит он, понизив голос. Я открываю глаза, и я смутно убеждена, что он, должно быть, просит меня не только уйти внутрь номера от жары, и мое сердце колотится. Я не могу вспомнить, когда в последний раз кто-нибудь разговаривал со мной вот так. И смотрел на меня вот так. Я не перестаю ощущать его тяжелый неотрывный взгляд, несмотря на то, что отвела глаза в сторону. Я даже не могу вникнуть в те многочисленные причины, по которым это будет сущим безрассудством. Я могу отгородиться от людей, но я не глупа; я знаю, что что-то произошло, изменилось, между Картером и мной, и существует примерно миллион причин, по которым мне следует немедля схватить вожжи, взять на себя контроль, и, если это понадобится, силой заставить его покинуть мой гостиничный номер. - Пожалуйста, - бормочу я, хотя не знаю точно, о чем прошу его. Уйти? Снова прикоснуться ко мне? - Просто идите внутрь. Ложитесь. Вам же недавно было дурно. И вот так, несколько мгновений спустя, я следую за ним назад в комфорт гостиничного номера, и Картер отворачивает толстое стеганое одеяло, пока я сбрасываю туфли. Он стоит прямо перед тумбочкой, загораживая то место, куда я обычно ставлю свой костыль. До того как я успеваю что-либо сказать, он улыбается и берет костыль у меня из рук, и прислоняет его к тумбочке. Я забираюсь в постель и заползаю под простыни, моя одежда шуршит. Я привыкла к такому; бывало много ночей, когда, до предела обессиленная миновавшим днем, я падала в постель полностью одетая. Мой желудок всё еще не успокоился окончательно. - Дать вам одеяло? – спрашивает Картер, и я киваю. Он натягивает одеяло мне до талии, а потом до плеч, его ладони скользят у меня по ключице. - Постарайтесь уснуть, - говорит он мне. Я закрываю глаза и слышу, как он пересекает комнату и опускается в большое глубокое кресло. Я никогда не была способна спать, если в комнате находится еще кто-то – никогда. Даже в не столь давнее время, когда я встречалась с Эллисом Уэстом. Наша сексуальная акробатика была чем-то нехарактерным для меня, и, хотя это было волнующе и увлекательно, но заставляло меня чувствовать себя так, как будто я иду по минному полю. Я справлялась с этим единственным путем, который знала. Я всегда руководила происходящим, делала всю работу, брала всё на себя, никогда не позволяя Эллису доставить мне такое же удовольствие, которое я доставляла ему. Потом он скатывался с меня и засыпал, удовлетворенный, а я оставалась бодрствовать, прислушиваясь к его дыханию. Я не хотела заснуть и рисковать возможностью того, что он проснется и увидит меня спящей, не знающей о его изучающем взгляде на мое тело. Я осознаю, что провела всю свою жизнь, обеспечивая себе уверенность в том, что я никогда, ни разу не буду уязвимой ни в каком отношении, даже если это означает потерю ночного сна. Я передвигаюсь в постели, переворачиваюсь и открываю глаза. Картер отдыхает в кресле, его голова откинута назад, глаза раскрыты и смотрят мимо меня, в окно. Я полежу здесь немножко, и всё, думаю я. Всего лишь несколько минут. Пока мне не станет чуть получше. С этой мыслью на меня вдруг накатывает изнеможение. Мои глаза снова закрываются, и я засыпаю. * * * Я вижу сон. Мне снится, что я еду в метро на работу, и я замечаю Картера, в несколько рядах от меня, сидящего лицом ко мне, наблюдающего. Он не говорит, не делает никакой попытки помахать в знак приветствия или подойти и сесть рядом со мной, но он не сводит с меня глаз. Миг, и остальные пассажиры в вагоне перестают существовать. Здесь одни мы – Картер и я, и он говорит мне что-то глазами. «Керри», - произносит он вслух. А остальные его безмолвные слова непонятны. Я напрягаюсь, чтобы понять их, и с разочарованием обнаруживаю, что не могу этого сделать. Я встаю со своего сиденья, чтобы подойти к нему, сесть рядом с ним, спросить его, что он старается мне сказать. Едва я делаю первый шаг, поезд дергается, и я хватаюсь за поручень, чтобы не потерять равновесие. Когда я снова поднимаю глаза, Картер обмяк на сидении, и я в несколько шагов преодолеваю разделяющее нас расстояние. Я дотрагиваюсь до его плеча, и он окончательно сползает с сиденья, падает ничком, и потом мы снова в третьей смотровой. Почему-то я точно знаю, что сплю, и что я вижу сон. Господи, пожалуйста, думаю я. Пожалуйста, пусть мне не приснится это прямо сейчас. Пожалуйста. Я не могу увидеть это снова. Но я и правда вижу это снова. Я там, и Картер тоже там, у него сильное кровотечение, и я чую острый металлический запах крови в комнате, и я знаю, что Люси тоже там, как раз вне моего поля зрения. Как раз за пределами моей способности помочь спасти ее. Я обхожу вокруг кровати и бросаюсь к ней, находя ее как раз на том месте, где, как я знаю, она должна быть, ножевые раны те же самые, кровь та же самая. Из ее трахеи сочится ярко-красная кровь, и я кладу ладонь на рану, глупо думая, что это как-то остановит кровотечение. Мой разум галопом возвращается ко Дню Святого Валентина. Что я сделала тогда после этого? Закричала, говорю я себе. Закричала, зовя на помощь, и они пришли. Но я не могу закричать, и для Люси недоступна моя помощь или чья-то еще. Я ничего не могу для нее сделать, не могу сделать ничего такого, что изменило бы то, что я сделала тем вечером. Я переворачиваю ее с бока на спину, и ее глаза, открытые и затуманенные, напряженно смотрят на меня, а потом моргают раз, другой, а потом полностью закрываются. Я сумела встать и обойти вокруг кровати на другую ее сторону, назад к Картеру. Мои ноги, как с ними всегда бывает в моих снах, поскальзываются в крови. Я касаюсь его шеи, ища пульс. Мои пальцы оставляют маленькие кровавые отпечатки, знак того, что я настолько глубоко погрузилась в это, насколько это возможно для человека; что вещи, которые я видела, и мои поступки тем вечером реальны и никогда не исчезнут. - Картер, - шепчу я ему. – Не уходи. Борись, Картер. Пульс у него слабый и нитевидный. Его глаза внезапно открываются, и он оглядывается вокруг, смотря на потолок, в сторону, куда угодно, только не на меня. - Картер, - бормочу я, и он наконец-то смотрит прямо на меня. - Спасай саму себя, Керри, - шепчет он в ответ, его лицо искажается от боли, и он снова закрывает глаза. И тогда я открываю рот, и я кричу и кричу. * * * В комнате темно и тихо, когда я распахиваю глаза. Я рывком сажусь. - Керри, - говорит Картер, испугав меня, и я подскакиваю. Он рядом, сидит на кровати, его руки тянутся ко мне сквозь тьму, находят мои плечи, схватывают их. – Это был кошмар. Я кричала вслух… громко? - Ты всё еще здесь, - получается у меня выдавить, и хотя он не откликается, я чувствую, что он кивает. Я изумлена и одновременно сконфужена тем, что он просидел в темноте много часов, пока я спала неподалеку. Его руки, отпустив мои плечи, спускаются вниз, притрагиваясь к моим рукам, сложенным на коленях. – Который час? - Восемь тридцать, - сообщает он мне. Он ближе, чем я думала; я ощущаю на щеке тепло его дыхания. Он должен был наклониться поближе, чтобы увидеть светящиеся цифры на электронном будильнике. - Надо бы включить свет, - говорю я тихо. - Да, надо бы, - отвечает он, но ни один из нас не двигается. Темнота и молчание обволакивают нас, и мы сидим так долгие минуты, наши руки застыли неподвижно. Затем Картер проводит большим пальцем по тыльной стороне моей кисти, поглаживая ее мягко, нежно, успокаивающе. Я закрываю глаза. Нет необходимости держать их открытыми, потому что в комнате темно как в яме. Я не могу увидеть даже неясных очертаний Картера. Это выбор между темнотой комнаты и темнотой за моими опущенными веками, а глаза у меня по-прежнему такие усталые. Картер продолжает легко гладить мою кисть большим пальцем, а потом переворачивает мои руки так, что они оказываются ладонями вверх. Он прикасается к ним своими собственными руками, определяя разницу в размерах между ними. Я восхищена поглотившим меня впечатлением. Всё-таки он был прав. Я не разрешаю людям дотрагиваться до меня, и на один иррациональный миг я думаю, что всегда вела себя по-дурацки. Как я могла отвергать то, что так утешает и поддерживает? Именно тогда Картер решает провести большим пальцем по тонкой коже на внутренней стороне моего запястья. Мои глаза резко открываются, но я не вижу ничего, кроме темноты. Мое тело точно становится наэлектризованным, я издаю звук, нечто среднее между всхлипом и стоном, и я внезапно и до ужаса возбуждена и пристыжена. Я пытаюсь вырвать руки из ладоней Картера, но он удивляет меня, быстро охватив пальцами мои запястья и крепко держа их. - Отпусти, - молю я. - Почему? – спрашивает он голосом, который я едва могу узнать. – Назови мне хорошую причину, и я это сделаю. Я силюсь совладать со своим дыханием, ни с того ни с сего ставшим неровным, пока судорожно придумываю, что можно ему сказать. - Мы сидим здесь в темноте, Картер. Это же смешно. Отпусти мои запястья. - Только одну хорошую причину, Керри. - Отпусти меня, Картер. Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать. Я беззастенчиво лгу, и он приподнимает мои руки, несмотря на то, что я стараюсь высвободить их, и нежно прижимается губами к внутренней стороне моего запястья, где до меня дотрагивался его большой палец. - Одну причину, Керри, - бормочет он, его слова вибрируют, отдаваясь против моей кожи, и я неудержимо дрожу. Он выпускает мои руки и придвигает лицо почти вплотную к моему, так что я чувствую, как близко его губы. Еще один удар сердца, еще одно легкое движение – вот и всё, что потребуется. У меня перехватывает дыхание. - О господи, Картер, мы не можем так продолжать, - шепчу я отчаянно, слова беспорядочно вылетают у меня изо рта. – Пожалуйста, отпусти. И, вопреки моим ожиданиям, он подчиняется. Он перегибается через меня и включает ламу, и я моргаю. Я могу представить в его темных глазах то же, что он видит на моем лице: жар и внезапный прилив возбуждения. Его глаза почти черны, зрачки у него расширены, даже несмотря на свет. Мы сидим здесь, глядя друг на друга несколько секунд. А потом, очень медленно, его лицо меняется, и он сдается, и вдруг выглядит очень виноватым. - Господи Иисусе, - выдыхает он. – Извините, Керри. Я немо киваю. Пока еще я не доверяю своему голосу. - Я… я лучше пойду, - говорит он, почти неслышно. - Не надо, - говорю я, удивляя его, и саму себя тоже. Что я делаю? О чем я его прошу? Он пристально смотрит на меня. - Вы правы, Керри. Мы не можем так продолжать. Вы… вы сейчас в уязвимом состоянии. – Я сжимаюсь от этих слов. – Я сам не знаю, что я делал. Простите. Мысль о нем, покидающем комнату, наполняет меня паникой, и я упрекаю себя за слабость. «Разве ты не хотела, чтобы он ушел?» - обвиняющим тоном спрашивает тихий голосок внутри моей головы. Ох, заткнись, утомленно говорю я этому голоску. - Картер, то, что сейчас случилось… - начинаю я, и он поднимает руку. - Не надо. Не говорите ничего. Я уже ухожу. Он встает, и я следую за ним, всовывая ноги в туфли и потянувшись за костылем. - Не уходи так, Картер. - Мне нужно вернуться в центр. Наконец, при упоминании о центре, я устало вздыхаю и киваю. Я тоже испытываю вину; не такое было у меня в мыслях, когда я планировала эту поездку. Я не намеревалась сломаться, рассказать все мои секреты, мешать Картеру, отвлекая его от процесса выздоровления. - Я провожу тебя вниз. - Вы не обязаны… - Просто позволь мне спуститься вместе с тобой. В конце концов он кивает, и мы в молчании идем по дымчато-голубому коридору к лифту. * * * Двери лифта раскрываются на первом этаже, и Картер выходит наружу первым и застывает на месте. Когда двери с шелестом закрываются за мной, я останавливаюсь на полушаге, увидев то, что видит Картер. Кажется, что вестибюль полностью изменился. То, что в течение дня было ярко освещенным открытым пространством в белых и приглушенно-песочных тонах, с наступлением ночи преобразилось. Светильники опущены так низко, что они едва заметны. Сотни маленьких стеклянных баночек расставлены на полу вдоль стен, собраны группами на каждой пригодной для этого поверхности, и в каждой баночке – крошечная белая свечка с ярким мерцающим пламенем. Вестибюль ожил от этого света, и всё-таки по-прежнему полон теней в углах и пустых местах. Картер оборачивается и смотрит на меня, его глаза полны не поддающегося определению чувства, окрашенного печалью. Мне хочется обвить его руками, утащить его назад, наверх, в мой номер, сделать что угодно, лишь бы прогнать это выражение из его глаз. Только самую малость шокированная собственными мыслями, я вместо этого стою неподвижно и тихо. - Доброй ночи, Керри, - говорит Картер, а затем поворачивается и уходит от меня. Я наблюдаю, как он идет, медленно, ни разу не оглянувшись. Он открывает стеклянную дверь, и я вижу, как он стоит там на тротуаре, глубоко засунув руки в карманы. Появляется служащий отеля и заговаривает с ним, Картер отвечает ему. Несомненно, вызывает такси. Доброй ночи. Всего доброго. Это одно и то же. Я стою и смотрю на него, он стоит ко мне спиной, и затем я вижу, как желтое такси подъезжает по круговой дорожке, готовое развернуться и забрать своего пассажира. Подожди, подожди, думаю я вдруг, и прежде чем я могу хотя бы осознать это, мои ноги несут меня через темный пол вестибюля и дальше, к выходу. Я толкаю стеклянную дверь. - Картер! Его рука уже протянута к дверце такси, он готов сесть в машину, готов уехать, но при звуке моего голоса его голова поворачивается, и он останавливается. Я быстро подхожу к нему и прикасаюсь к его свободной руке, первое прикосновение, на которое я иду сама, по своей воле. - Завтра я еще буду здесь, Картер. Если тебя еще раз отпустят на день, мы сможем вместе сходить куда-нибудь на ланч. Легкая улыбка играет в уголках его рта. - Вы уверены? - Мы все должны есть ланч, Картер, - напоминаю я ему. - Сделаем это обедом, - говорит он. Я киваю. - В шесть часов. - На этот раз я встречусь с вами наверху, - сообщает он мне. - Да. - Увидимся завтра, Керри. Он садится в такси, плечи у него уже не так опущены, как раньше, и захлопывает за собой дверцу. Не думая, я дотрагиваюсь до стекла окна рядом с ним, и Картер дотрагивается до него изнутри, наши руки ненадолго встречаются через слой стекла. Такси отъезжает, и я жду, пока оно не оказывается в конце подъездной дорожки отеля, пока оно не выезжает на улицу, пока последний проблеск красного света от его задних габаритных фар не исчезает, и тогда я поворачиваюсь и вхожу в отель.
Инна ЛМ: 4. Экстаз (Ecstasy) NC-17 Краткое содержание: Керри и Картер противостоят друг другу, в надежде найти решение относительно того, что случилось между ними предыдущим вечером. * * * * * * * * * * После того, как Картер уезжает и я оказываюсь в безопасности наверху, одна в своем номере, я полностью отключаю свой разум от того, что произошло. Я связываюсь со службой доставки и заказываю обед в номер, проверяю свою электронную почту через сеть отеля, смотрю по телевизору новости. Потом я в каком-то оцепенении отправляюсь спать. * * * Утром я просыпаюсь со всеми чувствами, которые я подавляла, и которые теперь вышли на поверхность внезапным приливом, и я делаю то, что у меня так хорошо выходит – я загоняю их туда, где, как я думаю, я не смогу видеть их или испытывать. Я передвигаюсь по номеру, принимая душ, одеваясь, заказывая завтрак, делая всё, что могу, чтобы не размышлять слишком много. Я решаю выбрать поход в художественный музей после того, как выхожу из отеля и заканчиваю ланч в кафе, читая газету. Я намеренно стараюсь удерживать свои мысли подальше от Картера. Проспав целую ночь, без снов, я снова чувствую себя немного больше похожей на себя-нормальную. Сильную, уверенную в себе, спокойную, надежно защищенную. Но пока я хожу по залам музея, разглядывая работы маслом и акварелью, чувства, которые я старалась отрицать, поднимаются наружу, бьют ключом. Эмоции, которые я отталкивала, возвращаются одна за другой, по одной в каждом из залов того музея, по которому я брожу. Первым приходит шок. Какого черта я делаю? Очевидно же, что я вообще не могу думать здраво. В противном случае я бы выписалась из отеля, села на первый же авиарейс в Чикаго и постаралась притвориться, что последних нескольких дней не было. И это, естественно, ведет к чувству вины. Картер здесь для того, чтобы получить помощь. Я приехала сюда и боюсь, что, пусть и непреднамеренно, отклонила его от пути, по которому он должен двигаться, от пути исцеления. Следующим приходит гнев, и хотя я привыкла к этой эмоции, но она непривычна на этот раз, в этой ситуации. Я разгневана, потому что вдруг ощущаю себя эгоистичной, готовой признать, хоть на один миг, что существует часть меня, которая тоже была сломана в тот вечер Дня Святого Валентина. Что существует часть меня, которая тоже нуждается в исцелении. Я на секунду прислоняюсь к дверному косяку, к боли в ноге добавляется боль в душе, которая приходит вместе с этим осознанием. Все эти эмоции перемешаны со страхом. Я никогда ранее никому не открывала себя больше, чем Картеру за эти последние несколько дней. Он прикоснулся ко мне, как эмоционально, так и физически, и я ответила на это. Моим нормальным побуждением было бы бежать, а я этого не сделала. Я оттолкнула его, но одновременно и привлекла к себе. Это не похоже на меня, и это пугает. Мысль, которая должна была бы озарить меня самой первой, появляется после этого: я – начальник Картера. Существует так много причин, по которым это неуместно и нецелесообразно. Я попросила его переехать из моего дома, когда стала главой отделения, а теперь я сижу в темном номере отеля, позволяя ему целовать внутреннюю сторону моего запястья. Я сделала достойный серьезного сожаления выбор. Я направляюсь обратно в отель. * * * Я до странности обессилена к тому времени, когда добираюсь до своего номера. Я погружаюсь в удобное глубокое кресло и наслаждаюсь ощущениями от бархатистой обивки. Запах Картера, едва уловимая смесь лосьона после бритья и пота, сочетающаяся с запахом, который принадлежит только ему, поднимается от подушек и заполняет мой нос, и затопляет мои чувства. Я уже вдыхала его однажды, когда его губы были так близко к моим, но тогда я не занималась анализом. Теперь я могу это сделать, и сладость этого запаха и потеря присутствия Картера так сильны, что это вызывает желание заплакать. Что приводит меня к окончательному осознанию, тому, которого я была не в состоянии достичь, пока была в музее. Все мои рациональные объяснения намерений и поступков задним числом при непонимании их истинных мотивов, все эти логические обоснования ничего не значат, потому что я хочу его. Я отчаянно хочу его. Я закрываю глаза и опять могу ощутить его руку на моей руке, его дыхание, так близко, его губы на моем запястье. Остается вопрос – что дальше? * * * Я просыпаюсь, как от толчка, сидя в кресле. Кошмарный сон – но на сей раз я не могу его вспомнить. Я вся влажная и липкая от пота, вызванного как страхом, перенесенным во сне, так и тем, что сегодня жара в Атланте стала еще сильнее. В душе я долго стою чуть в стороне от бьющих сверху струек так, чтобы горячая вода текла на мою ногу. Это помогает облегчить ноющую боль от того, что я весь день ходила. Выйдя из душевой кабинки, я провожу полотенцем по волосам и надеваю пушистый белый халат. Зеркало запотело, и я протираю его одной рукой, открывая в затуманенном стекле мое размазанное, нечеткое изображение, испытующе смотрящее на меня. Почему-то вид моего собственного лица заставляет меня почувствовать себя испуганной до дрожи – неотвратимо приближающимся прибытием Картера. Я так и не дала себя достаточно времени подумать, что же мне делать. Успокойся, говорю я себе. Ничего не нужно делать. Это всего лишь обед. Но это не так, и я это знаю. Стук в дверь удивляет меня. - Да? – отзываюсь я. - Это я, - слышу я приглушенный голос Картера по другую сторону двери в номер. Черт. Поплотнее запахнув халат на теле, я тороплюсь к двери и открываю ее, всё еще не снимая цепочку. Образуется маленькая щель дюйма в три шириной, и я вижу узкий кусочек его лица, он пытается заглянуть внутрь номера. - Можно мне войти? – спрашивает он с веселым изумлением. - Я только… я только что из душа, Картер, - говорю я ему, мои ладони теплые по сравнению с прохладным металлом дверной ручки. – Ты слишком рано пришел. - Не думаю, - отвечает он. – Мне кажется, это вы начинаете опаздывать. На мне сейчас нет часов, и я бросаю взгляд на будильник, стоящий на тумбочке. Пять минут седьмого. Проклятие. - Подожди секундочку, - говорю я, закрывая дверь. Я стою там, прислонившись спиной к табличке, обозначающей аварийный выход, в легкой панике. Одевайся, тупо велю я себе. Не раздумывая, я вместо этого поворачиваюсь, снимаю цепочку и полностью открываю дверь, чтобы впустить его. * * * Картер замечает мои мокрые волосы и мой халат и выглядит несколько ошеломленным. - Заходи, - говорю я ему, отступая назад. – Картер? - Вы в халате, - удается ему произнести. Я страшно довольна его явным смущением. Это полная противоположность предыдущему вечеру, когда я колебалась, а он был главным. - Твои способности к наблюдению поистине невероятны. Ты бы хотел, чтобы я подошла к двери без одежды? – небрежно парирую я, позволяя себе на мгновение представить, каким было бы выражение его лица, если бы я так поступила. – Я же тебе сказала, я только что из душа. Он входит, и дверь захлопывается за ним. - Извините, я просто… я не знаю. Я не ожидал, что вы будете выглядеть так… приглашающе. Приглашающе. Это слово перекатывается, крутясь, у меня в голове, и мой самоконтроль немного ослабевает. Картер видит выражение моего лица и слегка улыбается. Мы оба, безусловно, наслаждаемся игрой с властью. - Что ты думаешь относительно обеда? – спрашиваю я, мой голос лишь чуть-чуть дрожит. Я поворачиваюсь и направляюсь к стенному шкафу, когда ладонь Картера оказывается на моей руке, удивляя меня. - Давайте-ка прекратим это, - говорит он, и я застываю, спиной к нему. – Почему бы нам не перейти прямо к сути, отбросив незначительные детали, и побеседовать. - Я… - Дайте мне сказать, это займет всего минуту. - Я чувствую сквозь ткань халата пожатие его руки, горячее и не оставляющее сомнений. – Я много думал, Керри. О том, что случилось прошлым вечером. Я поворачиваюсь к нему лицом, в горле у меня пересохло, сердце бьется неровно. Я не хочу произносить эти слова, но они, так или иначе, всё равно выходят наружу: - Картер, то, что случилось прошлым вечером, было ошибкой. Его лицо вытягивается, но он быстро оправляется. - Керри… - Ни один из нас не мыслил трезво. Ты через многое прошел, Картер. А у меня был очень тяжелый день. - Так вот как вы попытались логически объяснить это? – спрашивает он. – Тяжелый день? Я уже готова ответить, когда он снова начинает говорить. - Мы почти поцеловались прошлым вечером, Керри. Ну вот. Он пришел и сделал это – облек всё в слова. Я была убеждена, что до тех пор, пока мы не произнесли это вслух, это можно отложить в сторону, схоронив поглубже. Но он открыл дверь, и я неожиданно чувствую себя примерно так же, как предыдущим вечером – нестерпимо желая укрыться от его темных глаз, от его пристального, острого взгляда. - Однако мы этого не сделали, - слабо напоминаю я ему. - Исключительно потому, что я остановился. А почему ты так поступил – хочется мне спросить, но вместо этого я прикусываю язык. - Я не хочу насильно втягивать вас во что-то, чего вы очевидно не хотите, - сообщает он мне, всё еще держа меня за руку. Я всматриваюсь в его глаза. Это и есть то, во что он действительно верит? Он выжидает. И я знаю, что он делает сейчас именно это; он перебросил мяч на мою половину поля, ожидая от меня либо подтверждения, либо отрицания моих чувств. Мое решение, я знаю, повлияет на остаток этого вечера. - Это не так легко, - говорю я нерешительно. Он выпускает мою руку. - Неужели? – спрашивает он. - Вы либо хотите этого, либо не хотите, Керри. Не так уж много возможностей смешать одно и другое. - Но это так, - протестую я. - Вы сказали, что это было ошибкой, - напоминает он мне. Я закрываю глаза и вздыхаю. - Может быть, я выразилась не вполне точно, - говорю я ему и, открыв глаза, вижу выражение триумфа на его лице. – Это не то, чего я ожидала, когда приехала сюда. Он прямо-таки хихикает, услышав это. - И я тоже, - говорит он. - То, что произошло вчера, - начинаю я, тщательно выбирая слова, - просто произошло. Я не знаю, есть ли для этого причина, и я не думаю, что могу это объяснить. - Не обязательно для всего должно быть объяснение, Керри. Я думаю, уже ясно, что между нами есть влечение, - говорит он мне. – Прошлый вечер доказывает это. - Согласна, - бормочу я, сама дивясь своему чистосердечию. – Но я не знаю, правильно ли продолжать это именно сейчас, Картер. С тебя уже и так более чем довольно, с этой реабилитацией. Ты не заслуживаешь дополнительного стресса. - Я не знаю, можно ли классифицировать влечение как стресс, - отвечает он. – Если только оно не остается неудовлетворенным. Я многозначительно и насмешливо смотрю на него. - Что ты хочешь сказать? Что если мы оставим это так, как есть, и больше не станем продолжать двигаться в том же направлении, то ты испытаешь еще более сильный стресс? Не пытайся возложить такую вину на меня, Картер, - предупреждаю я его. – Мне достаточно трудно справляться и с той, что есть. - Я говорю не это. - Но звучит это именно так. Межу нами повисает молчание. - Я не знаю, разумно ли это, - говорю я ему. – Я твоя начальница. Неуместно, чтобы я… - Вы и правда знаете, как извратить вещи, не так ли, Керри? – спрашивает он, и я поднимаю глаза на него, удивленная и испуганная. – Мне было неуместно жить в вашем доме, когда вы стали шефом приемного. Вам было уместно участвовать в том, что произошло прошлым вечером, но сейчас это уже не так? Во мне загорается гнев. - Я не была участником того, что произошло прошлым вечером. То, что случилось, случилось по твоей инициативе. - Вы меня не остановили, - возражает он. - Я пыталась, - напоминаю я ему, отворачиваясь. Да, я пыталась остановить его, говорю я себе. Но если бы я пыталась по-настоящему, я могла высвободить свои руки. Я могла включить свет. А я этого не сделала. Я прохаживаюсь взад и вперед между кроватью и столом несколько раз, прежде чем останавливаюсь на ковре лицом к Картеру. - Я… я не знаю, что сказать тебе, Картер, - говорю я в конце концов, мой голос звучит эмоциональнее, чем я намеревалась. - Я просто должен знать, Керри. Я должен знать, чувствуете ли вы это влечение так же, как я. И хотите ли вы последовать ему. В противном случае я попусту трачу время, прокручивая это у себя в голове. - Прокручивая что? – спрашиваю я. - Мысль о том, чтобы заняться с вами любовью. Мои колени слабеют, и я тяжело опираюсь на костыль, чтобы поддержать себя, а мои щеки жарко вспыхивают. - Картер… - Вы хотели меня прошлым вечером. Я это почувствовал. Это изменилось? Со мной всё было бы отлично, если бы он остановился несколько мгновений назад, больше ничего не сказав. Но теперь я обнаруживаю, что моя твердая решимость уменьшается и отступает. Я могу пытаться отрицать то, что он говорит, но я знаю, что он не поверит этому. Я опускаю глаза. Мои слова изменят всё. - Нет, - наконец отвечаю я ему тихо. – Это не изменилось. Я по-прежнему хочу тебя. Он преодолевает пространство между нами несколькими короткими шагами и кладет палец мне под подбородок, приподнимая мое лицо, заставляя меня смотреть ему в глаза. Он опускает руку ниже, в открытый вырез надетого на мне халата, трогая мою шею, ведя пальцами по краям ткани, раздвигая их в стороны на дюйм. Я знаю, что он видит: начало шрамов, которые я ношу на своем теле, и тут во мне пробуждается стыд. Я не уверена, что готова к тому, чтобы он увидел мои раны. - Пожалуйста, не надо, - шепчу я. - Почему нет? – спрашивает он тихо. - Я не хочу, чтобы ты видел эту часть меня. - Я хочу увидеть каждую часть тебя. Его слова вновь заставляют мои мышцы обмякнуть, и я в замешательстве от того, что чувствую легкое головокружение. Он охватывает рукой мою талию, чтобы поддержать меня. - Знаешь, я могу встать самостоятельно, - говорю я ему, немного раздраженная своей реакцией. - Поверь мне, я это знаю, - отвечает он, а затем опускает голову к моему лицу. Прикосновение его губ мягко и нежно. Он покрывает легкими, как касание перышка, поцелуями мой лоб, потом мои щеки. Я закрываю глаза, и он целует меня и в них. Когда он наконец добирается ртом до моих губ, это прикосновение едва ощутимое и дразнящее, одни невесомые касания, не полный контакт. Я стою совершенно неподвижно, в совершенном ужасе и невыносимом возбуждении. Тогда его рот твердо и решительно опускается на мой, и мое тело реагирует. Мои губы приоткрываются со вздохом. Он принимает это за приглашение и мягко вдвигает в них язык. Одна моя рука прокрадывается вокруг его шеи и притягивает его ко мне, прижимая его к моему телу крепче, ближе. Мои протесты и самоотречение уже исчезли. Теперь наши поцелуи подпитываются большей страстью; его язык двигается внутри моего рта, и я с удивлением и испугом осознаю, что целую его в ответ, с удивительной, волнующей силой. Его руки двигаются вокруг моей талии и скользят вдоль моих боков, по моим грудям; я издаю стон прямо в его рот, и он слегка перемещает свое тело, поближе к моему. Он прекращает поцелуй и опускает рот к моей шее, поднимая руки и стягивая вниз воротник моего халата. Он осыпает легкими поцелуями мою шею сбоку, а потом всё мое горло, чуть опустив голову и целуя верхушку шрама, который начинается там. В то же время он двигается, прижавшись ко мне, и я чувствую его, уже твердого, своим животом. - Картер, - шепчу я. – Господи, пожалуйста… - Пожалуйста… - повторяет он между поцелуями. – «Пожалуйста» что, Керри? Я не знаю, как ответить ему; мой разум кружится в водовороте жара и огня, и я представляю себя одной из тех свечей, которые я видела в вестибюле предыдущим вечером – неистово мерцающей. Он поднимает голову и берет меня за руку, ведя меня к кровати. * * * Я сажусь на ее край, прислоняя костыль к тумбочке. Картер стоит передо мной, и я внимательно за ним наблюдаю. Я знаю, что это решающий момент. Я могу остановить его сейчас, если захочу, и он знает это. Всё, что мне надо будет сделать – это произнести одно-единственное слово. Он молча снимает туфли и начинает расстегивать рубашку. Мысль о том, что должно вот-вот произойти, настигает меня со всей силой, и я протягиваю к нему руки, привлекая его к себе, и вновь пылко целую его. Он приседает на корточки передо мной, и я колеблюсь. - Твоя спина, - говорю я ему, ненадолго отстранившись. – Тебе может быть неудобно. - Со мной всё отлично, - говорит он и берется за полы халата, который скрывает мое тело от его взора. Он раздвигает лацканы, до муки медленно. - Свет, - прошу я, ощущая его пристальный взгляд на своей коже. – Выключи свет. - Я хочу видеть тебя, - возражает он. – Дай мне посмотреть на тебя, Керри. Первый шрам в ложбинке между моими грудями, и я слышу, как он делает резкий вдох, когда они обе открываются ему. Я отвожу глаза. - Не надо, - говорит он мне, тихим низким голосом. – Тут нечего прятать. – Он проводит пальцем вдоль розового шрама, прослеживая его неровные очертания. – Эти шрамы – часть того, кто ты есть, часть того, что делает тебя красивой. Внезапные слезы подступают к моим глазам, и я загоняю их обратно. Взявшись за пояс халата у меня на талии, он развязывает его, давая материи свободно упасть вокруг моих бедер. Он наклоняется вперед, сидя на корточках, и смотрит на меня, его глаза как огонь, обжигая всё, что оказывается на их линии зрения. Моя кожа изнывает по нему, по его прикосновению, и я слепо тянусь к нему, заставляя его придвинуться поближе. - Иди в постель, - шепчу я, и он делает это. * * * Тело Картера льнет к моему, его и моя кожа словно тают, сплавляясь вместе. Я пробегаюсь руками по его спине, особенно бережно в том месте, где его собственный шрам, легко ведя по нему кончиками пальцев. Мы оба ранены, Картер и я. Он прижимается ко мне плотнее, его тело устремляется вниз. - Пути назад нет, - говорит он мне, и я киваю, едва уловимо. Его рука опускается между моими ногами и трогает меня; я подскакиваю, и ему приходится удерживать мое тело другой рукой. - О боже, - выдыхаю я, когда его пальцы исследуют меня, пробуют меня. Он вздыхает, ощутив влагу, и целует меня в подбородок. И затем это происходит; он вдавливается в меня, по одному мучительному миллиметру за раз, и я закрываю глаза и позволяю восхитительному чувству плыть сквозь мое тело. - Посмотри на меня, - с трудом произносит он. – Посмотри на нас, Керри. Смотри на то, что ты делаешь со мной. Я слушаюсь, на одно не ведающее стыда мгновение, и я изумлена тем, что вижу. Его лицо над моим, его тело так близко. Что-то в моем неотрывном взгляде действует на него. Несмотря на все его намерения не спешить, его тело дергается, и он полностью погружается в меня одним плавным движением. Я вскрикиваю, и его лицо омрачается тревогой. - Я сделал тебе больно? Я трясу головой. - Совсем наоборот. Просто не двигайся пока, - умоляю я. – Я хочу почувствовать это. Тебя. Он кивает, оба мы упиваемся тем, что сейчас происходит. Он устраивается внутри меня идеально, уютно и надежно, как если бы я была создана для его тела. Я намеренно сжимаюсь вокруг него, и он издает ворчание, низкий горловой звук. - Если ты сделаешь это снова, всё закончится слишком быстро, - предостерегает он меня. Я улыбаюсь, внезапно ощущая себя весело-зловредной и порочной, и, разумеется, я делаю это снова. Его пальцы впиваются в кожу моих предплечий, и он делает несколько коротких, сильных толчков в меня, и я выгибаюсь дугой над матрасом. - Я тебя предупреждал, - шепчет он прямо мне в ухо, вызывая мурашки у меня на спине и «гусиную кожу» у меня на руках. Теперь он двигается внутри меня, погружаясь, выходя, и мое тело вздымается, чтобы встречать один его толчок за другим. Его ладони находят мои груди, он сжимает руки в кулаки и проводит костяшками пальцев по моим и так уже чувствительным соскам, и я реагирую – побуждая его двигаться быстрее, и всё это идет по спирали, всё выше, всё быстрее, так быстро. Я чувствую, как напор этой эмоциональной силы и напряжения растет; не из-за одного того, что секс приведет к оргазму, хотя он и часть этого. Главное то, что это не только секс, и я ловлю взгляд Картера, и вижу, что он тоже это чувствует. Что-то другое, что-то важное происходит здесь. Неожиданно мое сердце начинает выходить из-под контроля, еще больше, чем мое тело, и возникает стремительный приступ паники. Я уже давно узнала, что двое людей могут заниматься сексом без эмоциональной вовлеченности, но один взгляд на лицо Картера и прилив чувств, окатывающий меня, говорят мне, что это не такой случай. Я не смогу уйти от этого утром. Здесь работает нечто более могущественное, нечто, что заставит одного из нас или обоих сказать в экстазе что-то, о чем мы позднее оба можем пожалеть. В то время как удовольствие в моем теле нарастает, движения Картера делаются быстрее и энергичнее, от чего мое дыхание словно застревает где-то у меня в груди, загнанное в ловушку. Я потерялась в ощущениях, и я слышу стон, низкое стенание, заполняющее комнату; я не уверена, чей это голос. Я смаргиваю слезы, когда понимаю, что я не только готова, но и хочу дать этому свершиться – тому моменту, когда я буду наиболее уязвима, и я не могу вспомнить, когда в последний раз я позволяла себе разделить это с кем-то. Наши движения становятся бурными, почти животными, и как раз тогда тело Картера ударяет меня снова и снова, как раз так, как нужно, возбуждая меня сверх всякой меры, и я кричу. И потом я кончаю, и плачу, и вцепляюсь в него, вспышки разноцветного пламени горят у меня под веками. Он следует за мной несколькими секундами позже, стонет, уткнувшись мне в шею, повторяя мое имя. Требуются долгие мгновения, чтобы наши тела успокоились после взрыва. Картер осторожно скатывается с меня и прикасается к моему лицу, к моим губам. Выражение его лица опасно. Не надо, отчаянно умоляю я его одними глазами. Не надо ничего говорить. Не надо говорить ничего такого, чего ты не подразумеваешь. Не надо говорить ничего такого, чего ты не сможешь взять обратно. Он пристально смотрит на меня с выражением, которого я никогда еще не видела, и оно пугает меня своей эмоциональной силой. Я переворачиваюсь на бок, и он обнимает меня обеими руками, его дыхание точно легкое дуновение на задней стороне моей шеи и на лопатке. Я не буду плакать, приказываю я себе. Я не сделаю этого. Я жду и жду. Дыхание Картера замедляется и становится глубже. Он мягко прижимается губами к моим волосам, как раз перед тем, как засыпает. Я остаюсь бодрствовать, мои глаза сосредоточены на некоей точке на стене напротив кровати. * * * Чуть больше часа спустя Картер просыпается, зашевелившись рядом со мной. Он проводит рукой вдоль моего бока, до бедра, к моей ноге. - Привет, - шепчет он мне на ухо. Я хочу заговорить, но мое горло сжимается, и я не могу ответить ему. И потом он медленно начинает всё снова, хотя я всё это время лежу к нему спиной. Он трогает меня, не спеша, сводя меня с ума. В какой-то миг я тянусь к лампе у кровати и выключаю ее, погружая комнату во тьму. Его прикосновения становятся более страстными, и я наконец не могу больше этого выносить; я поворачиваюсь лицом к нему, и мы снова начинаем заниматься любовью, с изводящей неторопливостью. Он дотрагивается до каждой части меня, до которой может дотянуться в непроглядной черноте, как будто стараясь запечатлеть в памяти очертания моего тела, каждый его изгиб, каждый шрам. Он покрывает нежными поцелуями каждый шрам. Он покрывает нежными поцелуями мои груди, уделяя щедрое внимание каждой, затем передвигается дальше, к моему животу и ниже. Мои пальцы вплетаются в его волосы, удерживая его голову, и я вскидываюсь на кровати, пока он терзает меня своим ртом, и, наконец, снова проникает внутрь меня, так легко. На этот раз, когда наступает оргазм, я начинаю плакать, и, выкликая его имя, я падаю через край и в забвение. * * * Картер перевернулся во сне, простыни сползли вокруг его тела до талии. Я стою возле кровати и смотрю на него. Ошибка, ошибка, кричит мне мой разум, и я устало потираю глаза. Я включила освещение в ванной и до половины прикрыла дверь, так что в комнату падает тонкая полоска белого света и оставляет всё остальное в темноте. Я перемещалась по комнате молча, как вор, находя каждую из своих вещей, аккуратно складывая их в чемодан. Когда я медленно застегнула его крышку на «молнию», этот звук показался ужасно громким, и я подумала, что разбудила Картера, но он только передвинулся на кровати и продолжил спать. Я поражена тем фактом, что я жестокая и бессердечная; я и должна была поступить как-то наподобие этого. Я стыжусь самой себя, но сейчас ничего не могу с этим поделать. Я могу представить всё, что он сказал бы, если бы проснулся и увидел меня прямо сейчас, и мысль об этих словах раздирает меня изнутри. Я тихо выскальзываю из номера, таща за собой свой чемодан на колесиках, тяжело опираясь на костыль. Я пробираюсь по тускло освещенному коридору, чувствуя вес своего сердца, как камень. * * * In my dreams I'm dying all the time As I wake its kaleidoscopic mind I never meant to hurt you I never meant to lie So this is goodbye This is goodbye Tell the truth you never wanted me Tell me In my dreams I'm jealous all the time As I wake I'm going out of my mind Going out of my mind В моих снах я постоянно умираю Когда я пробуждаю калейдоскопический разум Я никогда не хотела причинить тебе боль Я никогда не хотела лгать Так что это прощание Это прощание Скажи правду – ты никогда не хотел меня Скажи мне В моих снах я постоянно ревную Когда я просыпаюсь, я схожу с ума Схожу с ума Отрывок из песни «Porcelain» («Фарфор») группы Moby * * * К счастью, в самолете пусто. Одно из преимуществ ночного рейса, прибывающего рано утром. Я сижу одна в ряду из трех кресел, мое лицо повернуто к иллюминатору, когда самолет отрывается от земли. Я наблюдаю, как огни Атланты становятся меньше и меньше, пока не превращаются в крошечные точки, не больше булавочных уколов, сверкающие в темноте. Один из этих огоньков – Картера, включившего лампу на тумбочке и обнаружившего мое отсутствие, то, что я не оставила никакой записки, никакой информации. После того, как загорается сигнал, разрешающий отстегнуть ремни, я осторожно иду по проходу в заднюю часть самолета, где захожу в крошечный туалет, запирая за собой дверь. Я внимательно смотрю на свое отражение в зеркале. Я не могу узнать ту женщину, которая смотрит оттуда на меня. Я по-прежнему могу ощутить его запах на своей коже; словно наши занятия любовью проникли мне в поры. Я могу ощутить запах Картера, и свой собственный, и безошибочный аромат страсти, сочетающиеся с запахом моих собственных страхов, сомнений и неуверенности. Я упираюсь ладонями в маленькую хромированную раковину и наконец-то позволяю себе сломаться и зарыдать.
Инна ЛМ: Продолжение следует (разумеется)...
Olenka: Инна ЛМ буду первой!Ну ничего себе!!! Меня перевести этот фанф не хватило...Здорово)))
Инна ЛМ: А, так ты, значит, его читала в оригинале - и тоже восприняла как ОДИН фанф, как повесть, а не серию рассказов... Я еще не закончила перевод, но продвигаюсь довольно бодрыми темпами. Сообщаю под страшным секретом: существенная часть переведена в рабочее время на рабочем месте (пока я замещала начальницу читального зала нашего архива и сидела там целыми днями почти в полном уединении). Ситуация, весьма способствующая вдохновению и сосредоточенности...
Мария: Инна ЛМ КРУТО!!!!!! ЭТО ТОТ ФАНФ, О КОТОРОМ Я ДУМАЛА!!!! Спасибо))) Один из первых, который я прочла!!! И он - супер!
Olenka: Да... а у меня большая часть переведена под прикрытием подготовки к экзаменам...Так там ведь по-моему написано,что это повесть,а не разрозненные рассказы.
Мария: Olenka Я, честно, не помню. У меня есть распечатка транслитного перевода. Знаю, что для многих это ужасно, но я читала исключительно через транслит Знаю, что у каждой части есть название. И помню очень примерное содержание... А у тебя именно этот фанф переведен? Если да, то, чтобы труд не пропал зря, присылай его мне)) Будет на сайте 2 альтернативные версии)) Не с целью сравнить, у кого лучше, а просто потому что у вас обеих (и у тебя, и у Инны) всегда тексты потрясающего качества! А никто не хочет перевести фанфик про Картера и Керри на колесе обозрения? Или я уже у всех спрашивала? Как я его люблю)))
Вишенка: Прикольный фанф!Завораживающе и как-то необычно после сериала!Но здорово.
Инна ЛМ: Мария пишет: А никто не хочет перевести фанфик про Картера и Керри на колесе обозрения? Или я уже у всех спрашивала? Как я его люблю))) У меня точно не спрашивала! А что это за фанф? Пришли мне оригинал или укажи, где искать - если он не очень большой, то возьмусь за него... по просьбам трудящихся, как выражались в советское время...
Инна ЛМ: Olenka пишет: Так там ведь по-моему написано,что это повесть,а не разрозненные рассказы. Да нет, это я употребила термин "повесть" в предисловии от переводчика. А сама автор назвала это "циклом коротких рассказов". Может быть, она собиралась остановиться только на одном, самом первом (он ведь выглядит вполне законченным и без продолжения) - а потом втянулась, представила дальнейшее развитие событий, и рассказы стали добавляться один за другим?
Olenka: А ладно,повесть, цикл рассказов - не все ли равно,если написано хорошо? А вот этот фанф, о котором Маша говорила,но он довольно большой)Может я тоже попробую его перевести,после того как закончу те два что у меня сейчас на руках)))
Julia: Спасибо большое,Инна ЛМ ! Просто замечательный перевод! Я читала на английском языке, но на родном гораздо приятнее
Инна ЛМ: Julia, пожалуйста! Рада, что мои труды доставляют людям удовольствие. Переводить для одной себя обычно бывает лень... а знание того, что это нужно и приятно еще кому-то, подстегивает переводческую музу (не уверена, есть ли такая, или музы бывают только у писателей и поэтов). Как я вижу, этот фанф довольно широко известен на данном форуме - уже трое читали его раньше (кто по-английски, кто через транслит). Может, это вообще классика (для жанра Керри - Картер), а я и не знала?
Lora: Замечательный фанфик!Спасибо! А когда ждать продолжения?
Инна ЛМ: Lora пишет: А когда ждать продолжения? Постараюсь через неделю. Три следующих рассказа-главы я перевела, но еще не "начисто". Я всегда стараюсь редактировать и править (особенно на предмет выявления и изничтожения повторяющихся слов), когда готова уже очень большая часть произведения, а в идеале - когда оно вчерне переведено целиком. .. То, что уже опубликовано - это примерно треть всего объема.
Мария: Я понемногу читаю... пока только на начале. Да, сильная вещь. Грустная такая (начало уж точно...) Инна ЛМ пишет: В какой-то миг мы соприкоснулись телами, когда он разве что не оттолкнул меня в сторону в стараниях убраться оттуда. А вот такие моменты просто добивают: интересно сознавать, что не ты одна (на полном сюжетном безрыбье 5-6 сезонов, для Керри само собой) каждые такие "телесные соприкосновения" смотришь по сто раз (щас уже нет ), что-то домысливаешь и ловишь свой шизофренический кайф)) Тем, у кого персонажи имели все мыслимые истории, этого лишены Правда, это было одно из любимых моих мест в 6 сезоне (притом, что я не считала себя фанаткой "Керри-Картер отношений"). Это и серия смерти Люси. С одной стороны (хотя по-человечески серия жуткая и Люси как человека жалко), я радовалась, что персонажа, который меня раздражал, больше не будет, а с другой - я люблю в этой серии Керри. Именно после нее (момент, когда она одними глазами говорит Марку, что Люси больше нет) я окончательно осознала, какая хорошая актриса Лора Иннес
Мария: И, да, спасибо, Инна, еще раз Инна ЛМ пишет: Я всегда стараюсь редактировать и править (особенно на предмет выявления и изничтожения повторяющихся слов), когда готова уже очень большая часть произведен Я тоже так работаю)) Поэтому будем ждать, сколько потребуется
Мария: Olenka пишет: А вот этот фанф, о котором Маша говорила,но он довольно большой)Может я тоже попробую его перевести,после того как закончу те два что у меня сейчас на руках))) Оленька, я была бы просто счастлива!!! Понимаю, что рейтинг "только для взрослых" - большая трудность для переводчика, но... надеюсь и надеюсь! Уж больно я люблю этот фанф!!!
Lubasha : Никогда не читавшая фанфы про пары "Керри и Картер", начала читать)))) Инна, спасибо за прекрасный перевод. Мария пишет: А никто не хочет перевести фанфик про Картера и Керри на колесе обозрения? И этот заодно прочитала)) Я только плохо поняла, они там до темноты катались?
Инна ЛМ: Lubasha пишет: фанфик про Картера и Керри на колесе обозрения? И этот заодно прочитала)) Я только плохо поняла, они там до темноты катались? Я заглянула в этот фанфик - по ссылке, любезно предоставленной Оленькой (кстати, отдельное ей спасибо - там еще куча неплохих фанфов "до 17" с Картером ). Да, уже когда Керри и Картер сели на "колесо обозрения", было достаточно поздно и темно - Картер сказал, что "колесо" скоро закроют, потому что должен начаться фейерверк, а освещение "колеса" будет портить впечатление от фейерверка. Потом во всем районе отключилось электричество из-за бури, и они там застряли довольно надолго (судя по тому, что времени им хватило НА МНОГОЕ... ) . Когда они наконец освободились и оказались на улице, было уже совсем темно - на это много указаний в тексте. Следует учесть, что в английском языке (особенно в американском варианте) night - очень часто не ночь, а вечер (обычно - свободная часть вечера, после работы). Так что точное время событий в фанфе без тщательного изучения текста я определить не сумела...
Julia: Мария пишет: «А вот такие моменты просто добивают: интересно сознавать, что не ты одна (на полном сюжетном безрыбье 5-6 сезонов, для Керри само собой) каждые такие "телесные соприкосновения" смотришь по сто раз (щас уже нет ), что-то домысливаешь и ловишь свой шизофренический кайф)) » Ну вот, а я думала, что это только у меня такое бывает Оказывается, я не одинока
Мария: Julia пишет: Оказывается, я не одинока Нет Все мы тут немного сдвинутые на своих персонажах
Starley: Мария пишет: Один из первых, который я прочла!!! я его не читала, но теперь почитаю. Спасибо
Lora: Инна ЛМ Фанфик просто супер!Спасбо за Ваш труд!Но так хочется продолжения...
Инна ЛМ: Lora пишет: так хочется продолжения... Как выражаются в почтовых отделениях, вам пишут... то есть переводят. Процесс идет, но много отвлекающих моментов, в том числе и чтение других фанфиков по другим сериалам...
Lora: Инна ЛМ А вот не надо отвлекаться на другие сериалы!!!ПЧто это за измена любимому сериалу,просто непорядок!
Lora: Инна ЛМ А собака просто супер!!!Красавец!!!Такой грациозный и благородный!
Инна ЛМ: Lora пишет: Что это за измена любимому сериалу,просто непорядок! Да уж такая я уж... любвеобильная, кхм... Сериалов много, хороших людей в них тоже хватает -и , соответственно, посвященных им фанфиков тоже немерено. Lora пишет: А собака просто супер!!!Красавец!!!Такой грациозный и благородный! Спасибо за комплимент моему Станиславу (Стасику, по документам - Аметисту). Жалко только, что хвоста не видно (хвост остался ниже границы кадра, свисает с кресла до самого пола). Для борзых это вообще характерно - лежать в таких извилисто-изогнутых позах а ля лента Мёбиуса, в которых ни одна другая собака, менее худая и гибкая, просто не улежит физически.
Lora: Собака красавиц!!Очень красивый и грациозный пес!!!!Я такого усыпила год назад...
Lora: Так получилось,что усыпила...
Ella Lorina: Инна ЛМ Перевод фанфика просто супер!А можно нескромный вопрос-а когда будет продолжение перевода фанфика?
Ella Lorina: Инна ЛМ Перевод фанфика просто супер!А можно нескромный вопрос-а когда будет продолжение перевода фанфика?
Ella Lorina: Простите,компьютер заглючило
Ella Lorina: Инна ЛМ Спасибо Вам за Ваш огромный и нелегкий труд,но так хотелось бы продолжения,хотя я и понимаю насколько это нелегкий труд и сколько на это надо времени и сил,а самое главное,желания что-либо делать
Мария: Ella Lorina пишет: Перевод фанфика просто супер!А можно нескромный вопрос-а когда будет продолжение перевода фанфика? Да... нам всем бы очень хотелось продолжение фанфика
Мария: Ella Lorina пишет: Перевод фанфика просто супер!А можно нескромный вопрос-а когда будет продолжение перевода фанфика? Да... нам всем бы очень хотелось продолжение фанфика
Инна ЛМ: 5. Разрушение (Disintegration) Краткое содержание: Керри возвращается в Чикаго и вынуждена справляться с последствиями своих поступков. * * * * * * * * * * Я приезжаю домой, когда рассвет занимается над городом; я отпираю дверь и вхожу внутрь, оставляя свой чемодан у парадной двери. В доме душно. В Чикаго стояла жара, пока я была в отъезде. Я включаю кондиционер и иду на кухню, где меня дразнит немигающий красный огонек автоответчика. Видишь? Он не позвонил. Он тоже думает, что это ошибка. Я не хочу обдумывать, что это может означать. Может быть, он еще не проснулся. Может быть, он еще не знает. Но это не имеет смысла; ему разрешено уходить только днем, а не на всю ночь, так что он должен был бы вернуться в центр до одиннадцати часов предыдущего вечера. Одиннадцать – это время, когда я прибыла в аэропорт Атланты, хотя села на самолет только в час тридцать ночи. Может быть, он слишком разгневан, чтобы позвонить. Это уже больше похоже на правду, и я пытаюсь вообразить его лицо. Я и прежде видела его разгневанным в больнице, разгневанным на несправедливости этого мира, на вещи, которые просто неправильны. Я гадаю, как он справляется со своим гневом. Может быть, ему слишком больно, чтобы позвонить. И это причиняет мне больше всего горя. Я не хочу обдумывать тот факт, что я ранила его, причинила ему боль, хоть и знаю, что мне невозможно не сделать этого. Знание этого заполняет мое тело и разум, и я чувствую физическую слабость от этой мысли. Мне не нужно возвращаться на работу до понедельника. Целых три дня, когда я буду предоставлена самой себе, и ни единого намека на то, что с ними делать. Я устало решаю распаковать свой чемодан, и когда я заканчиваю с этим, то падаю на кровать, всё еще полностью одетая. Я не спала вот уже двадцать четыре часа, и это дало о себе знать. Я пока еще отказываюсь снимать с себя одежду, ту одежду, которая льнет к моему телу, как запах Картера. Я засыпаю почти тотчас же, и, благодарение богу, мне ничего не снится. * * * Я просыпаюсь далеко за полдень от телефонного звонка и с трудом возвращаюсь из глубин сна сквозь туман в голове, пока моя рука тянется к телефону у кровати. - Алло? Молчание. Я сажусь на кровати, теперь уже более-менее проснувшаяся. - Алло? – повторяю я, но по-прежнему ничего не слышу. – Картер? - спрашиваю я тихо, и линия разъединяется. Я вешаю трубку. * * * На следующее утро я решаю вернуться на работу, хотя меня пока еще и не ждут там. Нет никакой пользы в том, чтобы сидеть дома, лелея свои раны. Я тащусь на работу, находя приемное совсем таким же, каким я его оставила – там всё идет без сучка без задоринки. - С возвращением, Керри, - окликает меня Марк, когда мы проходим мимо друг друга в больничном дворе. – Ты хорошо провела отпуск? Я колеблюсь с ответом. - Да, хорошо, - удается мне выдавить, и потом я поскорее убегаю в ординаторскую. День сегодня хлопотливый и напряженный – летняя жара будит в людях всё худшее. К середине дня я целиком погружена в работу, мой разум сосредоточен лишь на пациентах, которые поступают неиссякаемым потоком через двери приемного. - Доктор Уивер, к нам везут ножевые ранения, прибудут через пять минут, - привлекает мое внимание Эбби Локхарт у регистратуры. - Подготовьте первую травму, - отзываюсь я, и она кивает. Парамедики ввозят две каталки – одну с жертвой, другую с нападавшим. Я беру первого из пациентов, жертву. - Что у нас тут? - Мужчина, двадцать девять лет, две ножевые раны в правом верхнем квадранте живота, одна в правом нижнем квадранте, и две в спине. Давление девяносто на шестьдесят, пульс сто двадцать. Мы ввели ему два литра физраствора на месте… Доклад прерывается вскриками с каталки позади меня. - Будь ты проклят! Ты не сможешь меня остановить! - Какого черта… - начинаю я Парамедик пожимает плечами в ответ, оглядываясь назад. - А там парень, который сделал это. Случай психоза, тут и сомневаться нечего. Эти двое – соседи по квартире, судя по тому, что нам сообщила жертва. Он всего-навсего огрызнулся, а тот… Марк встречает нас, когда мы заворачиваем за угол, как раз вовремя, чтобы увидеть, что я отступаю назад. - Керри? – спрашивает он, и я поднимаю на него глаза, мое лицо ничего не выражает. Я бросаю взгляд на каталку, которая покрыта кровью нашего пациента, и Марк тоже смотрит туда. Нам нет нужды обсуждать это; мы оба думаем об одном и том же. Мы оба возвращаемся мыслями к тому вечеру Дня Святого Валентина. - Пожалуйста, не дайте мне умереть, - стонет жертва. - Отвезите его в первую травму, - говорю я парамедику дрожащим голосом и затем поворачиваюсь к Марку. – Я сейчас вернусь. - Керри, это… - Я сейчас вернусь, Марк. Я направляюсь дальше по коридору, мимо второй каталки, на которой всё еще орет нападавший. - Ты! Я вижу тебя, - кричит он, протягивая руку и хватая меня пониже локтя, останавливая мое бегство по коридору. Я стараюсь высвободиться, но он вцепился крепко. – Я знаю, что ты сделала! Я знаю! У меня белеет лицо, и требуются усилия двух парамедиков, чтобы разжать его пальцы, стискивающие мое предплечье. - Извините за это, доктор Уивер. - Керри? - Рядом со мной возникает Лука. С ним Малуччи, в кои-то веки молчащий, только наблюдающий. - Дайте ему пять халдола, - с трудом выговариваю я и направляюсь обратно в ординаторскую. - Керри! – слышу я, как кричит мне вдогонку Лука, но я не обращаю на него внимания и продолжаю идти. Оказавшись внутри ординаторской, я валюсь в кресло и прикрываю глаза ладонью, изо всех сил стараясь удержаться от слез. - Вы не хотите поговорить об этом? – раздается чей-то голос, и я виновато поднимаю глаза. Лука стоит передо мной с озабоченным видом. - Нет, вообще-то нет, - отвечаю я ему. – Ничего не случилось. Я просто… просто мне, наверное, лучше использовать остаток отпуска, до самого конца недели. Я встаю, стремясь уйти, стремясь убраться подальше от его испытующих глаз. Я знаю, что он только хочет помочь, но здесь нет никого, с кем я могу поговорить, никого, с кем я могу этим поделиться. Никого. - Керри. - Да? – спрашиваю я, обернувшись. - Если вам нужно поговорить… - Спасибо, Лука, но со мной всё отлично. Правда. – И с этими словами я отпираю свой шкафчик, собирая вещи. – Просто передайте Марку, что мне пришлось уехать. Я вернусь в понедельник, как и планировала. Лука молчит, пока я неловко копаюсь в своем шкафчике. Мой стетоскоп зацепляется за бейдж на груди, и я бормочу проклятие себе под нос. Пожалуйста, молю я мысленно. Пожалуйста, просто дай мне выбраться отсюда. Лука пересекает комнату и прикасается к моему плечу. - Что-то явно не так. В чем дело, Керри? – спрашивает он, понизив голос. – Что-то произошло, пока вы были в отъезде? Одного этого вопроса самого по себе достаточно, чтобы почти послать меня через край. Я мотаю головой, но Лука не дурак, и выражение его лица сообщает, что он мне не верит. - Я ездила повидать Картера в Атланте, - признаюсь я ему, не открывая ничего больше. - Как он? Я колеблюсь. - На самом деле я не знаю, - откровенно отвечаю я и, со слезами на глазах, спасаюсь бегством. * * * Дома я наливаю себе выпить, щедрую порцию шотландского виски, и стою на кухне, опустошив стакан двумя глотками, чувствуя жжение в горле от алкоголя, от стараний удержаться от плача на всем пути домой. Я оглядываюсь на автоответчик. Красный огонек мигает, пятью короткими вспышками. Я включаю воспроизведение. После первого звонка сразу же вешают трубку. Остальные – такие же. Последний позвонивший ждет долгие секунды после сигнала, храня молчание. Я знаю, что это Картер. Я знаю, что все эти звонки – от Картера. Я не уверена, откуда знаю это, но я знаю. Наконец линия разъединяется, и я стираю все пять пустых сообщений. Моя нога ужасно ноет, и я медленно иду в ванную, открываю аптечный шкафчик, стараясь найти тайленол. Я расталкиваю несколько пузырьков и флаконов, и потом мои пальцы смыкаются на некоем флаконе, отличающемся от них всех. Я вынимаю его из аптечки и смотрю на него в удивлении. «Викодин», гласит этикетка. «По 1-2 таблетки каждые 4-6 часов по мере необходимости». Я встряхиваю флакон и слышу, как в нем гремят таблетки. Я снимаю крышечку и заглядываю внутрь. Я насчитываю семь таблеток. Мои руки дрожат. Я не могу представить, почему ЭТО до сих пор здесь – я уже многие годы не держу в доме наркотики, с тех пор как перестала принимать их. Могла ли я каким-то образом проглядеть один-единственный флакон, засунутый за сироп от кашля, всё это время? Словно бы в ответ, моя нога вспыхивает жгучей болью, и мне приходится опереться на раковину для поддержки. Я могу просто принять одну, говорю я себе. Только одну, и боль исчезнет. Она исчезнет так быстро. Викодин всегда так хорошо действует. Я стою несколько долгих моментов, глядя в пластиковый флакон янтарного цвета, на белые таблетки внутри него. Быть может, они уже выдохлись, у них кончился срок хранения. Быть может, они бесполезны. Я вытряхиваю одну таблетку и закрываю флакон крышечкой. Я кладу эту белую таблетку себе в рот и ощущаю горечь на языке. Я тянусь за стаканом воды, чтобы запить ее, и понимаю, что уже проглотила ее. Руки у меня трясутся, когда я ставлю флакон на край раковины и смотрю на себя в зеркало. Начинается паника, и на мгновение я раздумываю, не вызвать ли рвоту, чтобы избавиться от проглоченной таблетки. Это будет нетрудно. Я в таком ужасе, что, весьма вероятно, меня вырвет от одной мысли об этом. Вместо этого я отправляюсь в спальню. Я не мешкая сбрасываю одежду и заползаю в постель, ложась на бок. Таблетка выдохлась не так уж сильно; я уже чувствую, как она начинает действовать. Прошло столько времени с тех пор, как я принимала их, что у меня больше нет к ним никакой сопротивляемости, и голова начинается кружиться. Дрожь в руках исчезла; всё, что я ощущаю, это сонливость. Боль в ноге уже начинает ослабевать. Несколькими минутами позже я засыпаю. * * * И снова меня будит телефон, хотя я не дотягиваюсь до него вовремя. Я чувствую себя так, как будто вся завернута в марлю, слоев этак в тридцать, по меньшей мере, и звонок телефона кажется заглушенным. Я медленно выбираюсь на поверхность и слышу, как включается автоответчик, и мой собственный голос, сильный и ясный, отдается эхом из кухни. - «Это Керри Уивер, сейчас я не имею возможности ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте сообщение, и я перезвоню вам, как только смогу.» Бип. Тишина. Я протягиваю руку к телефону, стоящему возле кровати. - Алло? – мямлю я. В ответ ничего. Я знаю, кто это. – Картер? - Почему ты сбежала, Керри? – спрашивает он, прямо мне в ухо. Я вешаю трубку. * * * Чуть позднее, уже по-настоящему проснувшись, я встаю и снова смотрю на флакон с таблетками викодина. Осталось шесть. Я не могу принудить себя спустить их в унитаз, так что вместо этого я отношу их на кухню и прячу в один из шкафчиков. Прячу. Горький смех вырывается из моего горла. Я очень плохо справилась с тем, чтобы спрятать их. Особенно потому, что я знаю – они лежат за двумя банками консервированного супа и одной банкой тунца. Но я больше не притрагиваюсь к ним, и я больше не получаю никаких звонков от Картера. * * * Прошла неделя с тех пор, как я возвратилась домой из Атланты, и мне лучше. Я отложила всё случившееся в самую дальнюю часть сознания – всё. Поездку в Атланту, то, как мы с Картером занимались любовью, викодин. Я снова работаю, и я снова в норме. Всё снова стало таким, каким и должно быть. И я испытываю облегчение. В течение нескольких дней после того, как я приняла викодин, я обдумала всё, что произошло. Я проигрывала это у себя в голове опять и опять, пока меня уже не начало тошнить от меня самой, от моих собственных плохих решений, моего собственного бездумного выбора. Картер не позвонил снова. Каждый вечер, когда я приезжаю домой, красный огонек на моем автоответчике горит ровно, никаких миганий, никаких сообщений. Никаких повешенных трубок. Никакого Картера. Я думаю о нем только тогда, когда моя защита не работает; такое имело место два дня тому назад, когда я вернулась домой, уставшая после долгого дня на работе, и поставила компакт-диск. Я попала на запись, которая раньше нравилась ему, и мне пришлось выключить всю стереосистему от воспоминания о нем, мурлычущем в такт этой мелодии. В один из дней я тружусь над какими-то бумагами в ординаторской, когда влетает Питер Бентон. - Привет, Керри, - говорит он. – Ты не видела Картера? На миг мое сердце начинает биться неровно. - Что? - Я забрал его в аэропорту, и он захотел заехать сюда, но я потерял его. Он, очевидно, убрел куда-то, когда я поднялся в операционную с тем огнестрельным ранением. Он вернулся? Мое лицо должно отражать то потрясение, которое я испытываю. - Месяц уже прошел, - отвечает Питер на мой взгляд, и я киваю. ((В сериале Картер пробыл в реабилитационном центре три месяца и вернулся оттуда в сентябре – об этом сообщается в 1 серии 7 сезона. – Примеч. пер.)) - Я пойду проверю в регистратуре, - говорит он и оставляет меня одну в ординаторской. Я в спешке собираю свои бумаги и складываю их в неровную стопку. Мысль о том, что Картер сейчас где-то в приемном, ужасает меня – здесь же столько мест, где он может быть, и все они кажутся такими близкими. Мне нужно глотнуть немного воздуха. Я тороплюсь к дверям и ковыляю в больничный двор, моя нога, как обычно, пульсирует болью от комбинации напряжения и переутомления; на этой неделе у меня было больше смен, чем свободного времени. Черт побери, ругаюсь я про себя. Разве я не могу прожить хотя бы один день без боли? Во дворе я останавливаюсь на полушаге. Картер стоит там, прислонившись к стене, и в молчании курит сигарету. Он поднимает глаза и видит меня, и от выражения его глаз у меня пересыхает во рту. - Доктор Уивер, - говорит он мне холодно. Доктор Уивер? О господи, неужели дошло до этого? Я стараюсь дышать нормально, напоминая себе, что он имеет полное право сердиться, полное право совершенно потерять голову, орать и вопить и обзывать меня всеми словами, какие только есть в словаре. - Я бы сказал «привет», но, учитывая, что вы не дали себе труда сказать «до свидания», я не знаю, стоит ли и мне утруждаться, - говорит он, делая глубокую затяжку из своей сигареты. Мое сердце сжимается от этих слов. - И еще вешать трубку, когда я звоню, - продолжает он. – Очаровательный штрих. - А сколько раз ты вешал трубку, когда звонил на мой автоответчик? – слабо парирую я, но это не имеет значения – его повешенные трубки ничто по сравнению с тем ущербом, который причинила я. Его лицо темно, полно гнева и боли. Моя память невольно перепрыгивает назад, в тот вечер в Атланте, когда его глаза были вот так же темны – только тогда это было от страсти, а не от едва контролируемой ярости. Я хочу сбежать. Отчаянно. - Ты хочешь знать, на что это было похоже, каково это было – проснуться и обнаружить, что ты ушла? – спрашивает он меня. Я трясу головой. - Пожалуйста, Картер… -Нет, я думаю, что тебе необходимо это услышать. Я действительно думаю, что тебе надо это услышать. – Он делает еще одну затяжку из своей сигареты и выдыхает дым, роняет сигарету на землю и безжалостно давит ее ботинком. – Я проснулся, и тебя там не было. Моей первой мыслью было, что ты вышла на балкон. Или принимаешь ванну. Но эти мысли исчезли довольно быстро. Давай взглянем правде в глаза – номер был таким большим. И таким тихим. Мне нечего сказать. Абсолютно нечего. Тому, что я сделала, нет оправданий, и я знаю это. Я заслуживаю всего, что он хочет сказать. - Я сразу же заметил, что твой чемодан исчез. И тогда я стал искать записку. Я практически перерыл весь номер в поисках хоть какого-нибудь чертова объяснения. Я стараюсь стереть этот образ его – неистового и разъяренного – из своей головы. Не получается; всё, что я могу видеть – это его лицо, когда на него нисходит понимание того, что он ничего не найдет. Картер подходит вплотную ко мне, опасно близко. Я поспешно отступаю назад на шаг или два, но он хватает мою руку, крепко, болезненно. Я могу обонять его, так же, как когда я была в Атланте, это тот же запах, смешанный с дымом от его сигареты. Я хочу извиниться, я хочу объяснить, я хочу прикоснуться к нему… - Ты имеешь представление, что ты сделала со мной тем вечером? – спрашивает он, и я отрицательно качаю головой, страшась его ответа. – Ты имеешь хоть какое-то представление? - Картер, я не… Я… - Но никакие из моих слов не складываются во фразы; все они застревают в горле и перемешаны в полном беспорядке. - Я думаю, ты меня разрушила, - бормочет он. – Поздравляю. И с этими словами он отпускает мою руку и грубо отталкивает меня, подальше от себя. Я слегка пошатываюсь, но не падаю. Он уходит назад в приемное, оставляя меня одну в больничном дворе, наедине с моими мыслями и моими слезами. Одну, чтобы я могла начать процесс наказания себя. * * * Сегодня я больше не вижу Картера. У меня как-то получается вернуться к работе, переходить от пациента к пациенту, от одного кризиса к другому. Но я не полностью здесь. - Керри! – Марк щелкает пальцами, обтянутыми перчатками, передо мной. - Что? - Я сказал, может быть, ты смогла бы интубировать его, пока я ставлю грудную трубку. – Марк пристально смотрит на меня, и я чувствую взгляды медсестер в комнате. - Да, - отвечаю я, почти механически. – Трубку номер восемь, - прошу я, и ее вкладывают мне в руку. Мне нужно, чтобы этот день закончился. Моя нога пульсирует мучительной болью, и я опираюсь на каталку для поддержки, пока благополучно провожу интубацию. * * * You stumble Out of a hole in the ground A vampire Or a victim It depends on who's around Ты выбираешься, шатаясь, Из дыры в земле Вампир Или жертва Это зависит от того, кто поблизости Отрывок из песни «Stay (Faraway, So Close)» («Останься (Далеко, так близко)») группы U2. * * * В конце дня я еду домой, благодарная за то, что выбрала машину, а не метро. Я ни за что не сумела бы вскарабкаться вверх и спуститься по ступенькам, ведущим на платформу, без того, чтобы моя нога не кричала от боли. Я едва могу вынести хоть какую-то нагрузку на нее, но всё-таки добираюсь до входной двери. Я сбрасываю туфли и сразу направляюсь на кухню, выпиваю немного виски из первого же стакана, какой подворачивается мне под руку. Я проглатываю виски, всей душой безуспешно ища облегчения, облегчения от боли в моей ноге, от боли в моем сердце. Этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно. Ничего никогда не будет достаточно. И потом я вспоминаю про викодин. * * * Мне требуется не очень много времени, чтобы добраться до викодина, шаря среди банок с консервированным супом и тунцом в поисках маленького гладкого флакона, и вот я держу его в руке. Одно то, что флакон у меня в руке, уже улучшает мое самочувствие, и это пугает меня. Я ощупываю крышечку. Не надо, не надо, говорю я себе. Ты же знаешь, что следующее, что ты сделаешь – это постараешься получить новый рецепт, и ты снова вернешься к тому, с чего начала. Прямиком к тому, с чего начала. В этот момент мне всё равно. Мне всё безразлично. На один краткий момент я желаю, чтобы в этом флаконе было больше таблеток, чем там есть сейчас, и я думаю о Гейбе Лоренсе, и мне хочется плакать. - Я не могу этого сделать, - шепчу я вслух. – Я больше не могу этого сделать. Я открываю флакон, вынимаю две таблетки и глотаю их. Звонит дверной звонок. Я ставлю флакон на кухонный стол и болезненно хромаю к двери, и, открыв ее, вижу стоящего там Картера. - Ты здесь для того, чтобы закончить свое нападение? – говорю я с горечью. Он выглядит потерянным, усталым. - Можно мне войти? – спрашивает он меня. Я внимательно смотрю на него. - Я не думаю, что это хорошая идея, Картер. Я абсолютно не в настроении для того, чтобы ты рвал меня на части. Я довольно неплохо потрудилась над этим и сама. - Пожалуйста, Керри, позволь мне войти, - просит он снова, его голос мягок, и звук моего имени на его губах смягчает и меня тоже, совсем немножко, и я колеблюсь. – Пожалуйста. В результате я отступаю назад и впускаю его. Он входит в дом, оглядываясь вокруг, вбирая всё увиденное в себя. - Я скучал по этому месту, - говорит он мне. – Я никогда не рассказывал тебе раньше, но это было то место, где я чувствовал себя больше дома, чем в любом другом месте, где я когда-либо жил. Я качаю головой. - Я не могу пускаться с тобой в воспоминания, Картер. Не сегодня. Викодин уже начинает действовать, спасибо виски. Боль в ноге ослабевает, и в веках такое ощущение, словно к ним привешен груз. - Я сержусь на тебя, Керри, - сообщает он мне. Я не удивлена; это было очевидно по его сегодняшнему поведению. - Я сама на себя сержусь. - Ты плохо выглядишь. Ты хочешь чего-нибудь выпить? – спрашивает он, внезапно обеспокоенный. - У меня осталось виски, - говорю я ему. – На кухне. Я тяжело опускаюсь на диван, благодарная за его мягкие подушки. Картер возвращается мгновение спустя, как раз когда я успеваю осознать свою ошибку. В его руке флакон с викодином. На его лице выражение тревоги. * * * - Чувствуешь тягу, Картер? – спрашиваю я его. – Ну давай, вперед. Там еще осталось несколько штук. – Я не могу поверить, что сказала это. Я понятия не имею, откуда исходят мои слова. Это же он должен, как предполагается, злиться на меня, а не наоборот. - Пожалуйста, скажи мне, что ты их не принимала, - говорит он, в его глазах мольба. Я мотаю головой. - Не могу этого сделать. Тогда я бы солгала. Он ставит флакон на стол и пересекает комнату, чтобы сесть на диван рядом со мной. - Почему? – спрашивает он, в голосе звучит отчаяние. – Из-за меня? Из-за того, что я сказал сегодня днем? - Это не из-за тебя, Картер. Тебе следовало бы понимать это лучше, чем кому-либо еще. Это никогда не бывает из-за кого-то другого. Это всегда из-за демонов в твоей собственной голове, из-за твоей собственной слабости. - Я боюсь за тебя, Керри. Я никогда раньше не видел тебя такой. - Ты еще много какой меня не видал. Я жестокий человек. Но это ты уже знаешь. Он настойчиво и решительно качает головой. - Я этому не верю. Я не верю, что это относится к тебе. - Я уехала! – Я практически взрываюсь. – Я оставила тебя там, одного в этом номере, чтобы ты проснулся один после… - я не могу произнести эти слова. – После того, что случилось. Безо всякого объяснения. Безо всякого предупреждения. Более жестоко просто и быть не может. У меня кружится голова. Тем не менее я встаю и ухожу назад на кухню. Картер следует за мной и смотрит, как я наливаю себе еще виски. - Сколько ты должна была выпить? – спрашивает он. – Сколько таблеток ты приняла? - Недостаточно ни того, ни другого, - резко отвечаю я. – Недостаточно, чтобы прогнать это. Я поднимаю стакан, собираясь осушить его, и рука Картера, метнувшись ко мне, перехватывает его. - Не надо, - умоляет он. – Не делай этого. - Если я хочу разрушать себя, ты должен бы мне позволить. Господи Иисусе, ты должен бы мне помочь. – Он не отпускает стакан, и наши пальцы сплетаются вокруг него, горят, соприкасаясь. – Пусти, - говорю я ему. Он не подчиняется. - Керри, я сожалею о том, что сказал ранее. Извини. Я… мне было больно. Мне было больно с тех самых пор, как ты уехала. Я рассердился. - И ты имел полное право на это. Отпусти стакан. - Пожалуйста, не делай этого. Я высвобождаю свои пальцы, отпуская стакан, отпуская его пальцы, и стакан выскальзывает из наших рук и падает на пол, разлетаясь осколками стекла и брызгами виски по кафелю. Я поднимаю на Картера взгляд, чувствуя запах алкоголя с пола. Мой страх и мое отвращение к себе клубятся по комнате, как ядовитые испарения. - Я хочу впасть в оцепенение, ничего не ощущать - говорю я ему. – Просто позволь мне сделать это. - Сделать что? – спрашивает он. – Принять эти таблетки? Напиться до бесчувствия? Смешать одно с другим и кончить тем, чтобы умереть в приемном? Ты этого хочешь? В голове у меня становится холодно и черно. Вообще-то мне нужно об этом подумать. Мои глаза слипаются от сочетания выпивки и таблеток, которые я проглотила перед тем, как он позвонил в дверь. - Мне нужно… Я просто… Он прикасается к моей руке, и я чувствую себя так, точно внутри меня всё рушится. - Просто уйди, Картер, - упрашиваю я его. – Проваливай. Оставь меня. - Я не оставлю тебя вот так. Я смеюсь, грубым и неприятным смехом. - А почему нет? Я же тебя оставила. Теперь твоя очередь. Отплати мне. Ты можешь расквитаться со мной, уравнять счет. - Я этого не хочу. - Оставь меня одну. Я хочу быть одна. - Я тебе не верю. - Это правда. - Нет, - говорит он. – Это ложь. Ты лжешь мне. Ты лжешь самой себе. – Я отшатываюсь от него и беру бутылку виски с кухонного стола. – Керри. Пожалуйста. - Я сказала, убирайся, Картер! – Я возвышаю голос и бутылку одновременно. Из-за таблеток и алкоголя моя способность прицеливаться стала хуже, чем обычно, и когда я отправляю бутылку в полет, она пролетает в милях от его головы. Звук разбивающегося стекла, когда бутылка ударяется об стену, громок и режет слух. Картер пригибается, увертываясь от ливня осколков и виски, и я с ужасом осознаю, что если бы я имела возможность прицелиться точно, то могла серьезно ранить его. Он поднимает голову, его глаза расширены от страха и душевной боли. - Просто иди домой, Картер, - умоляю я его. – Оставь меня одну. - Я не могу, - говорит он. - Ты можешь. И ты должен. Я иду через кухню, мимо него, по осколкам стекла, врезающимся мне в ступни. Меня это не волнует. Меня теперь больше ничто не волнует.
Инна ЛМ: 6. Признание (Confession) NC-17 Краткое содержание: Картер решает открыть свои чувства Керри после ее попытки причинить себе вред. * * * * * * * * * * - Керри, - говорит Картер, пытаясь догнать меня в коридоре и беря за руку пониже локтя. – Твои ноги… стекло… Я смотрю вниз и вижу маленькие размазанные пятна крови на полу. Я морщусь и вздрагиваю; не от боли, но от воспоминаний. - Дай мне взглянуть, - настаивает он. – Дай мне убедиться, что с тобой всё в порядке. Я трясу головой, которая уже так сильно кружится. - Тем вечером... – получается у меня произнести. – Тем вечером, когда я нашла тебя и Люси, я увидела кровавый отпечаток ноги за дверью в третью смотровую. Его отпечаток. Картер бледнеет, как будто возвращается мысленно в тот вечер. - Ирония, верно? – спрашиваю я; я быстро выдыхаюсь и теряю силы. Комбинация таблеток и алкоголя добралась до меня. – Мне надо лечь. Он следует за мной в спальню и помогает мне забраться в постель; я слишком сонная и оглушенная, чтобы помешать ему осмотреть мои ступни. - Не похоже, чтобы у тебя там остались застрявшие стекла, - замечает он, - но эти порезы… Я не знаю, насколько они глубокие. Тебе могут понадобиться швы. - Мне нужно поспать. Меня не заботит, испачкаю ли я кровью простыни. В данный момент меня не заботит, даже если кровь забрызгает все стены спальни. Я только хочу отключиться от всего. - Просто иди, Картер, - говорю я ему снова. – Оставь меня одну. Позволь мне барахтаться в этом одной. Я сама сделала это с собою. Просто позволь мне это. И, к моему удивлению, взглянув на меня полными муки глазами, он выходит из комнаты. Я чересчур измотана, чтобы чувствовать хоть что-то, даже боль от его ухода. Я закрываю глаза и слышу, как входная дверь открывается, а затем захлопывается, и я соскальзываю в темноту. * * * She's talking in her sleep, it's keeping me awake, and Anna begins to toss and turn, and every word is nonsense, but I understand and оh, Lord, I'm not ready for this sort of thing Она разговаривает во сне, это заставляет меня бодрствовать, и Анна начинает метаться и ворочаться, и каждое слово – бессмыслица, но я понимаю и, о господи, я не готов к таким вещам Отрывок из песни «Anna Begins» («Анна начинает») группы Counting Crows * * * Мне снится, что Картер сидит возле моей кровати, его прохладные руки – на моем лице, на моих плечах, моей шее. Он глубоко вздыхает, ему больно, когда он прикасается ко мне, его пальцы и ладони нежны и несут покой. Я переворачиваясь во сне, и он пристально смотрит на меня. - Ты так мне нужна, - шепчет он. – Как бы я хотел, чтобы ты могла это увидеть. И я действительно вижу, но не могу ответить ему. Мой голос точно отключили, мои слова оборваны чем-то неизвестным, необъяснимым. * * * Когда я открываю глаза, Катер стоит рядом с кроватью, глядя на меня загнанными глазами. Бурные и откровенные эмоции, которые, как огонь, бушевали между нами на кухне, исчезли. - Что ты здесь делаешь до сих пор? – спрашиваю я, во рту у меня сухо как в пустыне. – Я думала, ты ушел. - Я выходил к машине. Я принес аптечку первой помощи, которую там оставил. Я не сумел найти твою. Мои ступни покалывает, и я чувствую марлевые бинты, которыми он, должно быть, очень осторожно перевязал их. - Я беспокоился за тебя, - говорит он тихо и мягко, и его лицо сообщает мне, что он не лжет. – Я всё время думал, что если твой пульс останется таким медленным, если ты проспишь еще немного, то я отвезу тебя в больницу. Слава богу, он этого не сделал, думаю я. Потом я вспоминаю свой сон и гадаю, что из него было реальным. Я делаю над собой усилие и сажусь. - Я не знал, сколько ты приняла этих таблеток. Или сколько выпила. – Он проводит рукой по волосам, ероша их. – Ты меня перепугала, Керри. По-настоящему перепугала. - Я бы не устроила себе передозировку, - говорю я ему. - Я не был уверен. Я трясу головой. - Я просто хотела… некоторое время ничего не чувствовать. - Ну и как, получилось? – спрашивает он. Я не знаю, какой ответ ему дать. Вместо этого я смотрю на часы. Сейчас начало третьего ночи. Я проспала дольше шести часов. Я по-прежнему несколько сонная и оглушенная, но моя нога больше не ноет, а голова не чувствует себя так, словно готова взорваться от эмоциональной перегрузки. - Ты помнишь, что случилось перед этим? – спрашивает Картер. - Конечно, помню, - огрызаюсь я, слегка раздраженная. – Я ушла не настолько далеко. - Я сказал тебе, что прошу прощения. За то, что я наговорил тебе в больничном дворе. – Он присаживается на край моей кровати. И я откатываюсь от него, не готовая быть так близко к нему. – Ты это помнишь? - Тебе не стоило извиняться. Ты имел полное право высказать все эти вещи. Ты имел полное право… - Почему? – спрашивает он тихо, перебивая меня. – Почему мы это делаем? Почему мы причиняем друг другу боль вот так? - Это всё я, - отвечаю я робким голосом. – Это я причинила тебе боль. Ты сам так сказал. Я разрушила тебя. Остальное… я сама навлекла это на себя. Он ненадолго отводит взгляд, затем снова смотрит на меня. - Ты понимаешь, почему? - Почему что? – спрашиваю я. – Почему я разрушила тебя? Почему я уехала? Почему я приняла те таблетки? - Я знаю, почему ты уехала, - говорит он мне. Я трясу головой. - Ты ничего не знаешь. - И всё же я знаю. Для тебя это было слишком много, не так ли? – спрашивает он, но он не задает вопрос. Он высказывает наблюдение. – Слишком много такого открывания себя кому-то другому. Я не могу ответить ему, потому что он прав. - Я не стану лгать – меня это ранило. Думаю, сильнее, чем почти всё, что когда-либо ранило меня, - продолжает он. Я отодвигаюсь назад, поглубже зарываясь в подушки, жалея, что не в состоянии просочиться сквозь них и исчезнуть. Я не могу выслушивать это. Я не могу выслушивать, что я сделала с ним. - Но я тоже должен был кое-что выяснить, Керри. Почему это так сильно задело меня? Почему я почувствовал себя так, словно мой мир рухнул? Потому что – думаю я, ничего не говоря. Потому что я ужасный человек, потому что я жестокая и недобрая и не способна на чуткость, когда дело доходит до общения с людьми. Картер не отвечает на свой собственный вопрос, и вместо этого оглядывает комнату. - Ты знаешь, я сказал тебе прошлым вечером, когда приехал сюда, что никогда не чувствовал себя более дома, чем здесь. И это правда. – Он делает паузу, смотрит на меня. – Я тут немного осмотрелся, пока ты спала. Ты мало изменилась. - Ты не знал меня тогда, - шепчу я. – Я никогда не давала тебе шанса. - Тебе и не нужно было, - сообщает он мне. - Я тебя узнал. У меня есть глаза. И уши. Я не понимаю, о чем он говорит. - Как бы я ни был напуган за последние несколько часов, я также чувствовал поддержку и утешение. От самого этого места. От этих книг, дисков, картин на стенах. Всё в этом доме напоминает мне о том времени, когда я ощущал себя в безопасности. И я больше не ощущал себя в безопасности, в подлинной безопасности, ну, с Дня Святого Валентина. Я храню безмолвие во время этого признания. - Я бы и за миллион лет не поверил, что сумею пройти через то, что случилось. Никогда. Это повлияло на каждую часть того, кто я есть. На каждую часть. И все эти ночи у Гаммы, перед Атлантой, я не мог не думать – я бы чувствовал себя в безопасности, если бы вот сейчас был в доме Керри. Если бы я по-прежнему был там. Слезы наворачиваются мне на глаза, когда я думаю о том промежутке времени между нападением и отъездом Картера в Атланту – о его позиции, его поведении, манере держаться. Я пробовала дотянуться до него тогда, несколько раз, по различным случаям, но он всегда отталкивал меня. И я отходила назад – отступала – все эти разы. Я не давила на него по-настоящему до нашего вмешательства. Мне не следовало ждать так долго. Мне следовало раньше заметить все эти признаки. Но я была отвлечена моими собственными реакциями на то нападение и его последствия – отсутствие Люси в приемном, отсутствие былых душевных сил у Картера, воспоминания о той сцене, которую я увидела, войдя в дверь третьей смотровой. - Ночами я лежал в кровати и воображал, что вместо этого я здесь, - продолжает рассказывать мне Картер. – Как ты готовишь обед – и велишь мне держаться подальше от кухни. Как я иду спать в подвал и мечусь и ворочаюсь на той ужасной кровати внизу… - При этих его словах я против воли улыбаюсь; я собиралась заменить эту кровать, перед тем как он въехал ко мне, но всё это произошло так быстро. Ему было нужно жилье, у меня было жилье. – И я слышал тебя ночью. Через полы, или, может быть, через вентиляцию, я не уверен. Я слышал, как ты плакала по ночам. Мои глаза слегка расширяются. Он слышал? Все те ночи, когда я заглушала слезы, уткнувшись в подушку, стараясь сохранять молчание… Он замечает мою реакцию. - Ничего страшного – это всего лишь я, Керри. Ты уже рассказала мне все свои секреты, помнишь? О да, я помню. Я помню очень даже ясно. Я делаю глубокий вдох. - Боль коренится глубоко, Картер, - говорю я ему тихо. – Иногда ее чересчур много, чтобы выносить. При этих словах в уголках его глаз появляются морщинки. - Я раньше думал, что если бы я остался здесь, то тогда, может быть, все те события не понеслись бы так по спирали, с полной потерей контроля. Я раньше думал, что если бы я был здесь, то, может быть, в один прекрасный вечер я открылся бы тебе, рассказал бы тебе, что происходит в моей голове, дал бы выход чему-нибудь из этого… Он печально умолкает, погрузившись в воспоминания. - В какой-то момент я должен был признать – я уже больше не здесь. Я не вернусь сюда. И в тот момент всё уже было, ну… - он бросает на меня быстрый взгляд, и я знаю, что мы оба вспоминаем ту сцену в третьей смотровой – когда «все, сговорившись, набросились на него», как он воспринял это. Наше вмешательство. - Я никогда не говорила тебе, как сожалею об этом, - бормочу я, так тихо, что не уверена, слышит ли он меня. Но он кивает головой. - Тебе не следует сожалеть, Керри. Ты сделала то, что считала наилучшим – ты хотела помочь. Я не видел этого тогда. Но я вижу это теперь. Я киваю. - Я рада. - И теперь я здесь. И ты жив, и ты в безопасности, и ты больше не причиняешь себе вред, думаю я про себя, очень сердясь на свои предшествующие поступки. Я могу быть такой глупой. Он тянется через кровать и дотрагивается до моей руки. Теплота этого жеста и его кожи глубоко проникает в меня. - Я… - он останавливается, размышляет о чем-то, затем продолжает. – Думаю, я понимаю, почему я был так сломлен, когда ты уехала из Атланты. Керри, я думаю… Я поднимаю руку, внезапно запаниковав, боясь, что мне известно, о чем он вот-вот скажет. - Не надо, Картер. Не говори больше ничего. - Почему? – спрашивает он. - Потому. Я не могу… - запинаюсь я. – Я не могу это слышать. Я не могу. - Ты можешь, - убеждает он меня. Я качаю головой. - Ты ошибаешься, - говорю я ему. – Ты не понимаешь. Я раньше никогда… никогда не испытывала такого, такой полной поглощенности моими собственными чувствами и силой твоих чувств. Я не знаю, как справляться с этим. Или как анализировать это. Он слегка улыбается. - Тебе не обязательно анализировать это. Это не что-то такое, что нужно разгадать или вычислить. Это просто что-то, что ты чувствуешь. И я знаю, что ты что-то чувствуешь – иначе ты не покинула бы Атланту так, как ты это сделала. Ты почувствовала что-то, с чем, как ты подумала, не можешь справиться, и поэтому ты уехала. Я проснулся один – и я почувствовал что-то, что не привык чувствовать. Я бы пришел к тебе раньше, так что мы могли бы поговорить – но у меня не было никакого другого выбора, кроме как оставаться там. И поэтому мой гнев рос и накапливался. Но теперь нас больше не разделяет полет на самолете или тысячи миль. Я подумал, что, может быть, я мог бы отрицать то, что я чувствовал, если бы я был вдали от тебя. Но я не собирался оставаться в Атланте навечно. Рано или поздно я должен был вернуться назад в Чикаго. Я вытаскиваю свою руку из его руки. - Ты должен отрицать всё, что бы ты ни чувствовал, Картер, - говорю я ему. – Если не ради твоей собственной эмоциональной безопасности, то ради моей. - Для меня это уже слишком поздно – такое отрицание, - отвечает он мягко. – Я уже всё узнал об отрицании. – Я знаю, о чем он говорит; время, проведенное в выздоровлении от наркотической зависимости, не выветрилось из памяти. – Я не могу отрицать, что я люблю тебя. Сила этих слов такова, что ощущается как удар в грудь, и я с трудом дышу. Слова, которые он произнес, заполняют комнату. - Я уже давно люблю тебя, Керри – как друга, главным образом. В этом было и что-то еще, но я не думаю, что когда-либо исследовал это с должной тщательностью. Но после того вечера в Атланте – того вечера, когда тебе было дурно, того вечера в темноте – я понял. Не осталось никаких вопросов. Я влюбился в тебя. Я не могу вычеркнуть это из моей жизни так, словно этого и не было. И я не могу вычеркнуть то, что случилось следующим вечером, когда мы занимались любовью. Я не могу пройти мимо этого, или двигаться дальше как ни в чем не бывало. Вот почему ты так опустошила и уничтожила меня, когда уехала. - Ты… - я спотыкаюсь на своих словах. – Ты должен пройти через это и двигаться дальше. Ты должен преодолеть это. - Почему? – спрашивает он. - Потому что это чувство не взаимно? Слова, которые выходят из моего рта, подобны смоле. - Нет, не поэтому. - Скажи, что у тебя нет ко мне никаких чувств, помимо дружбы, - бросает он, точно вызов. Мой разум прокручивает заново события того вечера, который мы провели вместе в Атланте. То, как он прикасался ко мне. То, как откликалось мое тело. Всё, что было тогда – и я не могу сказать эти слова. - Нет, - удается мне выдавить. - Ты лжешь, - говорит он, уверенный в своих словах. – Почему ты не можешь признать это? Что так сильно ужасает тебя, что ты не можешь признать свои чувства? - Перед этим я попросила тебя уйти, Картер, - говорю я, задыхаясь, что-то сдавливает мне горло. - А я сказал тебе, что не могу этого сделать. Я не уйду. Не сегодня. – Он придвигается ближе ко мне на кровати, прежде чем я могу воспротивиться, и охватывает меня руками. – Послушай меня, Керри, - говорит он мне в волосы. – Я люблю тебя. Я борюсь с ним. - Нет. - Да. Я люблю тебя. - Нет, - кричу я, но знаю, что не имею этого в виду. Его слова – как бальзам на мою душу, независимо от того, насколько они пугающи. Он отодвигается и берет меня за плечи, и целует меня, крепко и настойчиво. Мое тело немедленно отзывается, как если бы мы были разлучены друг с другом многие годы, а не всего лишь неделю. Я не могу удержаться; я притягиваю его ближе, сжимая в горстях его рубашку. Мой язык обводит его губы, его зубы, внутреннюю часть его рта. Он так хорош на вкус. Я делаю это. Я провоцирую это. Я хочу этого. Мысли рикошетируют у меня в голове, как мячики для пинг-понга, от которых я стараюсь уклониться. Картер отстраняется, и я буквально всхлипываю от этой потери – от того, что его губ теперь нет на моих губах. - Скажи это, - выдыхает он. Я смотрю ему в глаза. - Я не знаю, как это сделать, - говорю я ему. - Всё, что ты должна сделать – произнести эти слова. - Нет. – Я указываю на нас обоих, на наши тела на кровати. Я знаю, как мы близки, насколько опасным это может оказаться. – Я не знаю, как у нас может быть… всё это. Такое не получится. - Почему нет? – спрашивает он. – Нет никаких причин, почему это не может получиться. И я никогда еще не видел, чтобы ты сдавалась в какой-либо ситуации, Керри. Никогда. Ты для этого слишком упрямая. И в этом он тоже прав – но тут я не доверяю самой себе. Я не доверяю моему сердцу. Я не доверяю себе, потому что хотя я могу лгать и говорить ему, что не чувствую ничего, но мое сердце знает, что оно испытывает. Я не хочу принимать это, из-за всех осложнений, которые это может вызвать, как личных, так и профессиональных. Глубоко в душе я знаю, что у меня нет выбора. - Поговори со мною, - молит он. - Не играй в интеллектуальные игры сама с собой. Поговори со мною. Я упрямо трясу головой. - Я не могу, Картер. - Нет, ты можешь, или мне придется поцеловать тебя снова. Одна мысль об этом посылает дрожь восторженного озноба по моему позвоночнику. - Это бы подействовало, только если бы я сопротивлялась этому. Он улыбается. - Я начинаю до тебя добираться. - Ты уже добрался до меня, Картер, - бормочу я. Улыбка становится шире. - Ну, так поговори со мной. Просто расскажи мне, что сейчас происходит в твоей голове. Я вздыхаю. - Это настолько сложно... - Сложно, если мы позволим этому быть таким, - говорит он. - Картер, я твой начальник… Он обрывает меня. - Я не хочу слушать об этой административной чепухе. Расскажи мне о сложностях, которые ты создаешь у себя в голове и которые не имеют никакого отношения к работе. Я делаю глубокий вдох. Он выглядит таким решительным. - Я не просто отдаю свое сердце, Картер. Я не думаю, что хоть когда-нибудь делала это для кого-то – во всяком случае, не полностью. Он тихонько смеется. - Я не прошу твоей руки для брака, Керри. Я прошу тебя признать твои чувства ко мне. - И что тогда? Что случится в результате этого? Я признаю, что я чувствую, и тогда ты победил? - Дело тут не в победе, - говорит он, нежно рисуя пальцем круги на моей ладони, вызывая у меня головокружение. – Это станет точкой, от которой мы начнем. Посмотрим, что случится после этого. Позволим фишкам упасть, как у них выйдет. - Мне это плохо удается, - признаюсь я. – Мне нравится планировать события. Он снова улыбается. - Я это знаю – господи, я это знаю. Но такое нельзя спланировать, Керри. Любовь – это не что-то, что ты можешь спланировать, так, чтобы это случилось, когда ты чувствуешь, что тебе хотелось бы этого, или отменить, когда ты больше не в настроении. Я не планировал испытывать к тебе такие чувства. Это просто произошло; это застало меня врасплох. Внезапно всё это становится таким чрезмерно большим и чрезмерно неясно вырисовывающимся, угрожающим. Я чувствую себя такой маленькой в сравнении с этим. Картер замечает, как изменилось выражение моего лица. - В чем дело? - Обними меня, - упрашиваю я, начиная плакать, неуверенная в том, почему текут слезы или откуда исходят мои слова. Всё, что я знаю – это то, что я нуждаюсь в нем, я нуждаюсь в безопасности, которую он несет. – Пожалуйста. И тогда он осторожно опускает меня на кровать, сворачивается у меня за спиной, его тело приникает к моему, моя здоровая нога вжимается в матрас. Он обвивает одной рукой мою талию, его ладонь ложится мне ниже ребер, и его лицо утыкается мне в шею. Мы лежим так долгое время, не разговаривая, и постепенно мы оба уплываем в сон. * * * If this is love, she says, Then we're gonna have to think about the consequences She can't stop shaking I can't stop touching her Если это любовь, говорит она, Тогда мы должны подумать о последствиях Она не может перестать дрожать, Я не могу перестать дотрагиваться до нее * * * Я просыпаюсь, ощущая мягкое дыхание Картера у себя на коже. Я чувствую себя в безопасности и защищенной, случай с таблетками, виски, разбитыми стаканом и бутылкой забыт. А потом всё это возвращается ко мне. Я пробую пошевелиться, гадая, смогу ли я выбраться из постели, не потревожив Картера. Его руки крепче смыкаются вокруг меня. - Куда ты идешь? – спрашивает он, голос у него сонный. - Я только собиралась встать с кровати на минутку. - Пожалуйста, не надо, - говорит он, и тогда я снова сворачиваюсь в его руках. Я лежу лицом к окну и смотрю наружу, на серый рассвет, и мы оба лежим молча, слушая, как сильный дождь льется прямо за стеклом. В комнате тепло и тихо. Пока я спала, Картер должен был погасить лампу. Тени от облаков смешиваются с начинающимся днем и бросают серые и голубые отсветы на стены спальни. Его тело так близко к моему, его дыхание у самого моего уха, его рука покоится на моем животе так небрежно, но вместе с тем так покровительственно. Я чувствую спокойствие и ясность в мыслях. Потом Картер убирает руку с моего живота и нежно, осторожно массирует мне бедро и поврежденную ногу. - Больно? – спрашивает он. - Нет. Ощущения замечательные. И это действительно так. Викодин уже выветрился, так что с сохранившимися после него остатками боли нужно справиться, и медленные движения рук Картера по ноющим мышцам вызывают удивительные ощущения. Но затем, через несколько минут, кажущихся очень долгими, его рука возвращается обратно, его пальцы нерешительно играют с подолом рубашки, которая на мне надета. Он ждет, чтобы я сказала что-нибудь, что-нибудь вроде: «Картер, нет» или «прекрати», но я этого не делаю. Я вообще ничего не говорю. Его руки пробираются под материю, двигаясь по моей коже, находя выпуклость моей груди, спрятанную под лифчиком, и он нежно охватывает ее ладонью, сжимая, потом скользит пальцами вокруг соска, который затвердевает в острие от его забот. Я беспокойно шевелюсь в его руках, чувствуя, как растет мое возбуждение. Он продолжает ласкать мои груди, а потом, излишне скоро, опускает свою руку вниз, вытаскивая ее из моей рубашки, его пальцы возятся с поясом моих брюк, расстегивают его, спуская вниз молнию. На этот раз он не ждет и просовывает руку внутрь, охватывая меня через трусики, и я издаю стон. - Картер… Он двигается, прижавшись ко мне, и я чувствую его, уже твердого, упирающегося в мои ягодицы. Я слегка перемещаюсь на кровати, и меня вознаграждает звук удовольствия, срывающийся с его губ; я улыбаюсь. Его рука медлит на шелковистом поясе моих трусиков, поигрывая с ним. - Я должен быть уверен, что ты этого хочешь, - говорит он мягко. - Я хочу, - отвечаю я без колебаний. – Я хочу. Как эта часть может быть такой легкой и простой, а остальное, слова, которые, как я знаю, он жаждет услышать, быть таким трудным? Я хотела бы видеть улыбку, которая, я не сомневаюсь, играет сейчас у него на губах, но я недолго думаю об этом, когда его рука прокрадывается внутрь моих трусиков, и его пальцы находят меня, раскрывают меня, гладят меня. Я выгибаю спину, прижимаясь к нему, и он двигается рядом со мной, более настойчиво. - Ты такая влажная, - тихо стонет он. Я не могу ответить на это; я полностью поглощена чувствами, чистыми ощущениями. Его пальцы знают всё о правильных местах, которые надо трогать, и я до транса заворожена тем, что он делает. Одна моя рука поднимается и останавливается на его бедре, единственном месте, до которого я могу дотянуться, хватая и стискивая его, желая удержать его на месте. Теперь я не убежала бы от него, даже если бы кто-нибудь заплатил мне. Один его палец колеблется у моего входа, не принуждая, просто пробуя. Затем без предупреждения он проникает внутрь, и я вскидываюсь ему навстречу. - Господи, - вскрикиваю я. Его палец скользит внутрь и наружу, в имитации того, что делало его тело в Атланте, и воспоминания об этом, в сочетании с чувствами теперешнего момента, затопляют меня. Его палец двигается поверх того места, где я больше всего его жажду, и я едва могу оставаться неподвижной. - Картер, пожалуйста, - выдыхаю я. Я хочу, чтобы он был внутри меня, так сильно, что едва могу это выносить. - Я хочу, чтобы это было для тебя. Только для тебя. И он делает это – только для меня. Это не занимает много времени – он медленно чертит круги подушечками пальцев, выбирая подходящую скорость, поддерживая как раз нужную силу давления. Мне удобно от того, что я лежу к нему спиной; так я менее уязвима. Но это также и ужасно возбуждает – ощущение шершавой щетины на его подбородке, касающейся основания моей шеи, попытки угадать, какое сейчас выражение у него на лице. И тогда я поворачиваю голову, поворачиваю верхнюю половину тела в его объятиях, чтобы он мог видеть меня хотя бы в профиль, и он смотрит на меня, смотрит в меня, как кажется. Его пальцы делают всё правильно, и после этого нужно уже не много времени. Я чувствую, как это подступает; я разваливаюсь в его руках. - Иди ко мне, - упрашивает он, сделав один короткий, легкий толчок в меня. Я могу только вообразить, как силен его самоконтроль, и это поражает. Но я способна мыслить ясно только еще один или два мига. Затем я раскалываюсь на части, выкрикивая его имя. Я всё еще тяжело дышу, когда он отдергивает руку, почти грубо, тянет за мою одежду, стараясь снять с меня всё поскорее. Я перекатываюсь и делаю то же самое для него; я не могу раздеть его так быстро, как надо. Мне нужно увидеть его кожу, его тело – отчаянно нужно. У него возникает заминка с моими брюками из-за моей больной ноги; я чуть кривлюсь, только на секунду, и потом выкручиваюсь из них самостоятельно. Он использует это время для того, чтобы встать и сбросить свои собственные брюки, позволяя им просто соскользнуть на пол, прежде чем вернуться в постель. Мы не даем себе труда лечь под простыни; вместо это Картер входит в меня плавным, глубоким толчком, и я хватаю ртом воздух. Я всё еще очень чувствительна после миновавшего оргазма, и он должен это знать, но он, кажется, не может справиться с собственными действиями, и он двигается внутрь и вовне меня, торопливо, почти беспорядочно. - После того, как ты уехала... – Внутрь. – Я мечтал об этом... – Наружу. – О том, чтобы быть внутри тебя... – Внутрь. – Всё время.... – Наружу. Эти слова снова делают меня готовой, до невозможности готовой, чувствующей себя так, словно я балансирую на вершине скалы, едва удерживаясь от падения. Единственные шумы в комнате – это звуки того, как его тело движется поверх моего, наши стоны, дождь за окном. Я непроизвольно сжимаюсь вокруг него, и он дрожит. Он так глубоко внутри меня, и этого недостаточно, никогда не достаточно. Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я не хочу, чтобы это хоть когда-нибудь заканчивалось. Но он сдерживался слишком долго, и он больше не может ждать. Он издает крик и погружается в меня с такой силой, что это ощущение остро-болезненно. Я смаргиваю боль и сосредоточиваюсь на удовольствии, и мои глаза словно не могут вдоволь насмотреться на него. Он закидывает голову назад и извергается в меня, и я чувствую, как мое тело реагирует и отвечает ему. Много минут спустя он делает движение выйти из меня, и я чувствую внезапное побуждение, иррациональное желание встать и бежать. Какого черта со мной творится? Картер замечает мою неловкость и тревогу и мягко дотрагивается до моего лица, нежно целует в губы. - Не покидай меня снова. Укол боли пронзает меня при этих его словах. Я немо качаю головой. Я не собираюсь этого делать, говорю я молча себе и ему. Мы отдыхаем в объятиях друг друга. * * * Часом позже, когда дождь всё еще льется, я шевелюсь. - Я схожу возьму что-нибудь выпить, - шепчу я Картеру. Он что-то бормочет, в полусне, и я запечатлеваю ласковый поцелуй у него на лбу. Встав с постели, я снимаю свой халат с крючка в ванной и направляюсь на кухню. Разбитое стекло и виски убраны, пол чистый – Картер, очевидно, позаботился об этом, пока я спала. Я беру стакан и наливаю в него сока из холодильника, восхищаясь тем, как спокойно и умиротворенно я себя чувствую. Я не чувствовала себя так вот уже много лет. Сознание присутствия Картера в спальне вызывает у меня ощущение удовлетворения и безопасности, и я хочу вернуться туда, к нему, в его объятия. Это была длинная ночь для нас обоих; хорошо бы мы смогли проспать часть дня. Я иду обратно в спальню, ставлю стакан рядом с кроватью и мгновение смотрю на то, как спит Картер. Он выглядит таким же безмятежным, как я чувствую себя. Я не могу поверить, что уехала из Атланты, зная, насколько замечательно так чувствовать себя. Я иду в ванную и бросаю взгляд в зеркало. Я узнаю свое отражение как принадлежащее мне, но только это другая я, кто-то, до кого дотрагивались, кого любили, и мне нравится то, что я вижу. Вернувшись в спальню, я решаю подобрать одежду, разбросанную на полу. Я вешаю свои брюки и рубашку на вешалку и поднимаю брюки Картера. Что-то выпадает из кармана и подскакивает, ударившись об пол. Я наклоняюсь, не без труда, чтобы взять эту вещь с коврика перед кроватью, где она приземлилась. «Керри Уивер. Викодин», гласит этикетка на флаконе. «По 1-2 таблетки каждые 4-6 часов по мере необходимости». Мое сердце наполняется ужасом, я пристально смотрю на Картера, так мирно спящего. Трясущимися руками я открываю флакон. Там три таблетки. Мои мысли торопливо бегут назад. Когда я нашла флакон, таблеток было семь. Я приняла одну после того, как увидела Картера в больничном дворе, и две прошлым вечером. А это означает, что должно было остаться четыре. Не три. Каким образом флакон очутился в кармане у Картера, если только он сам не положил его туда? И где недостающая таблетка? Волна боли расцветает у меня в груди, распространяется по рукам. Нет, говорю я себе в отчаянии. Он не сделал этого. Он бы не стал. Но противоречащее этому свидетельство так и сияет мне в глаза яркой белизной с донышка янтарно-коричневого флакона.
полная версия страницы